Джордж завершил песню двумя аккордами. Раздались редкие хлопки приезжей молодежи.

– Это, что ли, ваша буркинская музыка великая?!. – удивленно крикнул гармонист. – Да у меня буренка в сарае красивше мычит! – Он презрительно засмеялся и повернулся к своей компании за поддержкой.

Те из солидарности тоже похихикали и тут же опять принялись за еду и самогон.

Гармонист коротко проиграл на гармошке залихватскую мелодию и, решив, что победил по всем статьям, удовлетворенно ухмыльнулся. Затем положил на изгиб правой руки левую ладонь и показал Джону и остальным буркинцам международный неприличный жест. Вепрев что-то сердито крикнул, но вокруг заржали, и его голос утонул во всеобщем гоготе.

Это было уже слишком. Джон, чувствовавший, как хмель привычно лишает его тормозов, хотел запустить в оскорбителя тарелку красного пахучего салата, который тут называли vine-gret, но потом передумал и встал, чтобы швырнуть в него табуретку. Но снова передумал, представив, какая тут сразу начнется свалка – в ход могут пойти и огромные ножи со стола. В конце концов, много чести. Лучше просто устраниться, покинуть сборище этих скотов…

Он сгреб в охапку меховое пальто и, расталкивая сидящих, вышел из клуба. За ним бросился Вепрев, а следом и вся остальная компания. На улице Джон с наслаждением вдохнул свежий морозный воздух, наклонился, набрал в ладони снега и утер им пылающее лицо. К нему подошел Бронислав.

– Брайан, я ничего не имею против тебя, – сказал ему Джон, – но провались оно все пропадом, я не могу больше оставаться в этом гребаном, гребаном, гребаном Буркине, будь он трижды проклят, ни секунды! Хоть куда, лишь бы отсюда. А потом – к чертовой матери из этой страны! Здесь есть аэропорт?!

Вепрев виновато покачал головой.

– А железнодорожная станция?

– Полустанок. Но поезда ходят редко.

– Плевать! – крикнул во весь голос Джон. – Когда следующий поезд в какой-нибудь город, все равно, черт побери, какой?

– Я не знаю. Это можно узнать только там.

– Тогда пойдем. Я лучше замерзну на этом проклятом полустанке, чем вернусь туда, – махнул Джон рукой в сторону клуба. – Вы со мной? – спросил он у остальных.

– Куда ж мы денемся? – ответил за всех Ринго. – Хотя мне эти неотесанные парни даже нравятся.

– А мне – нет, – отрезал Джон. – Брайни, веди нас.

Было темно и тихо, звезды ярко сверкали на фиолетовом небе, падал мягкий снежок. До станции они добрались минут за двадцать. Поднялись на невысокую платформу, Джон сел на одну из двух скамеек, нахохлился и закрыл глаза. Рядом присел Вепрев.

– Я посмотрел расписание, ближайший поезд в пять, – сказал он и протянул Джону плоскую фляжку. – На-ка, а то до утра не протянешь.

Джон сделал глоток обжигающей жидкости, перевел дыхание, глотнул еще. И почувствовал, как по внутренностям разливается тепло и наваливается дрема.

– …Дядя Джон, мы же найдем Шона и спасем его от этого противного Яйцмана? – спросила перепуганная Люси О'Доннел.

– Конечно, малышка, – ответил он, усадил девочку на плечи, и они двинулись в путь.

Почти сразу Люси укачало, и она задремала, обхватив его шею. Пройдя около полумили, он увидел перед собой старый, облезлый шлагбаум. Слева от него торчал флагшток с грязно-белым полотнищем. Справа стояла сторожевая будка, из окна которой высовывались две ступни в полосатых носках.

Джон кашлянул. Люси проснулась и выпрямилась. Джон снял ее с плеч и аккуратно поставил на тропинку. Ноги в окне исчезли, и в дверном проеме показался полный мужчина ростом около шести футов, в цирковом трико и в тапках с помпонами. На шее у него висел монокль, на голове красовалась фуражка с кокардой в виде тюленя на тумбе.

– Почтеннейшая публика! – воскликнул он. – То есть, пардон, почтеннейшие путники, добро пожаловать в суверенное государство Новотопия! Вас приветствует таможенный уполномоченный Джей Хендерсон, эсквайр.

Толстяк зачем-то отвел назад ногу и, как бы запасаясь равновесием, развел в стороны руки. Потом, спохватившись, козырнул. Люси во все глаза смотрела на странного таможенника. Потом подергала Джона за руку и спросила:

– Дядя Джон, это клоун?

Лицо Хендерсона пошло красными пятнами. Он грозно выпучил глаза, причем почему-то на Джона, и, глотая воздух, зашипел:

– Уж не меня ли, юная леди, не меня ли, Джей Хендерсона, королевского любимца и акробата… Королевского акробата и офицера… Офицера, которому рукоплескали… Вы сейчас осмелились…

Люси спряталась за спину Джона.

– Эй, мистер, остыньте, – посоветовал он. – Она просто оговорилась.

– Ах-х, так? Па-апрашу приготовиться к внешнему визуальному осмотру багажа без вскрытия упаковки и демонтажа, без нарушения целостности объектов въезжающих в Новотопию субъектов! – зычно выкрикнул таможенник. – Ввозите ли вы вещи, запрещенные, согласно космическим законам, к ввозу в государство Новотопия? А?! – прищурился он. – «Да» и «нет» не говорите, черное с белым не берите!

Джон почувствовал, что весь этот цирк ему уже поднадоел.

– А мы вообще не уверены, что хотим в эту вашу Новотопию. Мы ищем мальчика по имени Джулиан.

– Шон, – поправила Люси.

– Да? – Джон на миг потерял ощущение реальности, но потом вспомнил, что они действительно искали Шона, и поправился: – Да-да, мы ищем мальчика по имени Шон и злодея, который его похитил. Его фамилия Яйцман.

– Не видел я тут ни Яйцманов, ни мальчиков, – скривился Хендерсон. – Был только мистер Морж с виолончелью. Пошлину заплатил и проследовал.

– Поня-ятно, – протянул Джон. – И куда же он проследовал, этот самый морж с виолончелью?

– А как и все, сэр, в столицу.

– Дяденька таможенник, – умоляюще проговорила Люси, и глаза ее стали кошачье-зеленого цвета. – Если и мы заплатим вам пошлину, вы нас пропустите? А то мы очень торопимся. Вот, возьмите, Шон мне сказал, что нужно это спрятать, но мне не жалко.

Девочка достала что-то из кармашка платья, потом протянула руку и раскрыла ладонь. Темный лес осветился радужными красками. Хендерсон проворно выхватил кристалл из ладошки Люси и, нацепив монокль, поднес его к глазам.

– Ну что ж, согласно таможенному прейскуранту, драгоценные и полудрагоценные камни в качестве пошлины принимаются, – сообщил он с победными интонациями. – Как то: бриллианты, рубины, сапфиры, изумруды, александриты, а также агаты, опалы, аметисты и гематит-кровавики!

Он проворно снял фуражку, сунул в нее бриллиант и снова надел на голову. Затем подошел к шлагбауму и, навалившись всем телом на противовес, стал поднимать стрелу. При этом он пыхтел так натужно, что, если закрыть глаза, могло показаться, будто выпускают пар из паровозного котла.

А если глаза открыть?…

…К полустанку медленно приближался зеленый тепловоз с одной платформой. На платформе стояло что-то огромное, бесформенное, обтянутое брезентом и до половины засыпанное снегом. «Я когда-нибудь проснусь окончательно или так и буду кочевать из одного абсурдного сна в другой?» – подумал Джон.

Тепловоз остановился, распахнулось окно, и из него показалось лицо машиниста с длинными, забранными в хвост волосами.

– Приехали, – сказал он кому-то внутри. – А это что за пингвины? Да это чуть ли не «битлы» ваши!

Из окошка высунулось второе, веселое и усатое лицо. Человек посмотрел на Джона, на Вепрева, перевел взгляд на остальных. Затем повернулся и сказало в темноту кабины:

– Мироныч! Ты не поверишь! Они все здесь, тепленькие! Сидят, тебя дожидаются! Не-ет, теперь я точно верю в судьбу!

Машинист исчез, а на его месте из окна показалась еще одна улыбающаяся физиономия.

– Чтоб мне провалиться, – пробормотала она и тоже пропала.

«Битлы» встали со скамеек, не понимая, что происходит. Открылась дверца, и из локомотива по ступенькам спустились на перрон два человека в тулупах. Вепрев всмотрелся и узнал в одном из них Мучника.

– Это вы? – спросил он удивленно. – Какими судьбами?

– Потом, все потом, – ответил Моисей Миронович. – Сейчас спросите у «Битлз», согласны ли они отправиться в Томск. Это самое главное.