Это было волшебно. Когда мелодия стихла, все захлопали, а Линда, сияя, послала инженеру воздушный поцелуй.

– Шесть октав? – удивленно пробормотал Пол, обходя инструмент кругом. – И ни клавишей, ни струн…

– Конечно. Вот эта, вертикальная, антенна отвечает за высоту звука, а вот эта, горизонтальная, за громкость. И все.

– Можно попробовать?

– Прошу. – Термен сделал Полу приглашающий жест и уступил место за аппаратом. – Но сразу у вас вряд ли получится, ведь тут у ваших пальцев нет таких привычных ориентиров, как гриф или лады…

Не слушая изобретателя, Пол помахал руками и выдал серию рычащих и лающих звуков. Потом раздалось мяуканье, которое завершилось предсмертным хрипом.

– Капец котенку, – прокомментировал Джон.

– Попробуй сам! – огрызнулся Пол. Джон поднялся.

– Пробуйте, пробуйте, – кивнул Термен, – но уже без меня. Мне пора и честь знать. В метро переходы закрывают в час ночи, не ровен час, останусь на улице. А инструмент я вам дарю на память, так что пробуйте сколько угодно. Будете играть, вспоминать Москву и наше знакомство. Хоть в Лондоне, хоть в Томске.

Все по очереди обняли Льва Сергеевича, желая ему здоровья. С Линдой при этом случилась заминка. Лев Сергеевич все никак не разжимал своих объятий, невозмутимо объясняя:

– Суставы, понимаете ли, свело. В моем возрасте такое случается.

– Я помогу вам, – потянулся к его рукам Пол.

– О! Всё! Получилось! – Термен наконец отпустил раскрасневшуюся Линду. И тут же приник к груди Йоко. Но та быстро и умело высвободилась.

После этого Джордж подарил Льву Сергеевичу свою любимую гавайскую гитарку, на которой все оставили свои автографы, а Джон сходил в свою комнату, принес запасные очки и вложил их Термену в руку.

– У нас диоптрии разные, – сказал тот, посмотрев сквозь них. – Впрочем, это и правильно. Сувенир не должен иметь практического применения.

Гость ушел. Хозяева немного посидели молча. Им было грустно. И в то же время приятно, что в их жизни, пусть мимолетно, но все же произошло знакомство с таким невероятным человеком. Грустно было потому, что эта их первая встреча, скорее всего, была последней.

– Надо же, не поленился мою песню выучить, – с умилением сказал Пол. – А музыку он делает буквально из ничего.

– Прямо как мы, – заметил Ринго.

– А как он девок лапает! – восхитился Джон, валясь на кровать.

Линда вздохнула, а Ринго повторил:

– Прямо как мы.

– Он даже удивительнее, чем я думал, – сказал Джордж.

– Настоящий псих, – вторила ему Йоко. Джон посмотрел на Ринго:

– Ну?

– Что?

– Говори уже.

– А! – понял Ринго. – Прямо как мы. Все засмеялись.

– Красный жук, – резюмировал Джон. – Или как там он себя назвал? Жучила, вот.

Пол тихонько запел, а остальные тут же подхватили:

– Красный таракан – Ужасный хулиган, Проходит через стены И водит в ресторан…

– В России происходят события, которые напоминают мне сон Алисы, – сказал Джон, покачивая головой, когда песня кончилась. – «Всё страньше и страньше». Я не удивлюсь, если мы эдак и вправду окажемся в каком-нибудь сибирском Зазеркалье.

Горбачев сидел перед Брежневым. Михаил Сергеевич чувствовал себя очень плохо. Он был бледен, пятно на голове пылало, на глаза наворачивались слезы обиды. Генсек отпил чай из стакана.

– Ну, что там у тебя стряслось? Чего разнюнился? Докладывай.

– Леонид Ильич… – Горбачев глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду, и выпалил: – Гастролей «Битлз» не будет!

– Это почему же? – спросил Брежнев, хотя на самом деле ему было на это глубоко наплевать: обещание, данное Галине, он выполнил, и больше ничего его в этой истории не волновало.

– Все проголосовали против, кроме меня и Яковлева! Постановили, что музыка их проникнута буржуазной моралью и чужда советскому человеку. А Романов, – Горбачев произнес эту фамилию так, словно выпил горькую микстуру, – Романов притащил пленку зарубежную и показал всему бюро, как там молодежь на концертах беснуется – бетонные надолбы опрокидывают и полицейских по каскам колотят. Главное, не на их концерте! Тут все еще громче стали кричать, мол, не надо нам никаких «битлов», милиция наша не справится, если у нас такое начнется. У нас, говорят, милиционеры не такие воспитанные, того и гляди, стрелять начнут.

Брежнев молча помешал ложкой в стакане.

– Вишь как, – равнодушно сказал он. – Стоит приболеть…

Он не договорил. Открылась дверь, в ней показался товарищ Цуканов. Он кивнул Горбачеву и, положив на стол какой-то документ, бесшумно ретировался.

– Посмотри, чего там, – распорядился генсек. Горбачев взял лист бумаги и стал читать вслух: «Уважаемый Леонид Ильич! Довожу до Вашего сведения, что сегодня мне позвонил директор американского учреждения под названием „Sony ATB" и выразил недовольство тем, что приглашенный нашим министерством ансамбль „Битлз" исполняет песни, которые юридически им не принадлежат. Сказал, что, если они будут и дальше их петь, подаст на нас в суд. Жду Ваших распоряжений. С уважением, П. Н. Демичев».

– Ну вот, трындец твоим «битлам», – отреагировал Брежнев.

– Леонид Ильич, но как же так, мы же с вами все решили, мы их пригласили, они выступили, ждут решения, а мы теперь – задний ход? Этот Демичев, он же с романовской кликой заодно. Они же спят и видят, как все ваши решения поот-менять! А как же БАМ? Как же молодежь наша прогрессивная?

– А я что могу поделать?! – начал злиться генсек. – Ты на меня-то не дави! Вы сами на бюро постановили большинством голосов, не могу ж я вето наложить – я что тебе, император? Там надо было геройствовать, доказывать, убеждать, а не здесь. Штрафы миллионные за нарушение авторских прав ты из своего кармана платить будешь? – Короткая вспышка гнева лишила Брежнева сил. – Всё, иди, Михаил, – махнул он рукой. – Мне процедуры принимать надо.

Горбачев вышел из кабинета с чувством, что все его предали. И пошел плакаться к Раисе Максимовне. Он почти всегда так делал. И как всякая мудрая женщина, она нашла выход.

Через два часа, окрыленный, Горбачев сидел у кушетки, на которой генсеку делали электрофорез.

– А кто захочет, тот просто доберется до Саратова, – втолковывал он, – а там на электричке до этого Буркина-Буерака ровно пятьдесят девять минут, всего ничего.

Электрическое тепло размягчило Брежнева, и он пребывал в благодушном настроении.

– А почему Буркин-то, скажи мне на милость? Не Муркин, не Шкуркин какой-нибудь, а именно Буркин?

– Это Раиса Максимовна… То есть мы вместе выбрали. Раисе Максимовне оттуда, из Буркина-Буерака, икру осетровую привозят. И не близко она, и не далеко, эта деревня, а как раз так, как надо. А там пусть они, фанаты эти, беснуются, сколько хотят. В этих Буераках тысяча человек живет, и клуб есть. Я директору уже звонил, он учитель и агроном по совместительству, интеллигентный человек. Говорит, знамя переходящее получили, за высокоудойность.

– Это хорошо, – похвалил Леонид Ильич.

– А еще там фестиваль авторской песни проводится. Раиса Максимовна говорит, «битлы» там у костра могут попеть грустные туристические песни, и никакой милиции не надо.

Раздался звук зуммера, вошла медсестра и сняла электроды. Брежнев, кряхтя, сел.

– Ладно, Михаил. Звони этому своему Вепреву, сообщи мое решение: гастроли начнутся в краснознаменном городе Буркине Саратовской области. Про Буерак не говори, неблагозвучно. Эх, я бы и сам туда поехал, поохотился, – вздохнул Леонид Ильич.

Вепрев зашел в номер, и все сразу поняли, что он несет весть.

– В общем, так, ребята. У меня есть, как это ни анекдотично звучит, две новости…

– Начни с хорошей, – попросил Джон.

– Гастроли ваши состоятся.

– Йохо! – обрадовался Ринго.

Пол, Джордж и Джон молча ожидали продолжения.

– Но первый концерт нашего тура состоится в… э-э-э… очень маленьком… городе, – с усилием произнес Бронислав. – В очень небольшом. Но уютном. И туда, я уверен, приедет куча народа.