Следователь надул щеки и с шумом выдохнул воздух.

– Так, парень, вот что я тебе скажу: не лезь ты в эту историю и позволь-ка профессионалам заниматься своим делом! Не тебе рассуждать о действиях преступников. Наши специалисты знают, на какие хитрости те идут, чтобы заполучить желаемое. Не взял денег дома? Эка невидаль, просто мать не хотел расстраивать, да и кушать-то хочется. Сам говоришь, что мамаша его предупредила: деньги в вазочке – на продукты и лекарства. Вот он и «сэкономил», – следователь противно захихикал.

Выйдя из участка, Костя понял, что только он один и может помочь несчастному Толику и его матери. Полиция убеждена в виновности парня, а вот ему, Косте, разум подсказывает, что тот не виновен. Значит, надо искать тому доказательства.

Рано утром, спустившись к завтраку, Густав услышал разговор Исаака Оливера и его жены Сары за дверью столовой. Они говорили по-французски, чтобы слуги не смогли понять их важную беседу, зато Густав их прекрасно понимал.

– Зачем нам этот парень нужен? – женский голос был неприятно визглив. – Только лишний нахлебник в доме. Ты же не собираешься его обучать своему ремеслу? Забыл, что у тебя есть сыновья? Пусть наш младший сын еще и мал, но знаю, что из него получится прекрасный художник. Мне кажется, он пойдет по пути моего отца – знаменитого Герертса. Кстати, твой старший сын Питер, хоть у него и нет таких блистательных предков, тоже проявляет способности к миниатюре. Зачем же нам этот француз? Не кажется тебе, что он может стать конкурентом твоим детям?

– Замолчи, Сара! Или я уже не хозяин в доме и не могу сам принимать решения? – раздраженно прервал причитания жены Исаак.

– Не говори потом, что я тебя не предупреждала! – злобно выкрикнула Сара. – Не ной потом, когда этот молодец обскачет твоих детей, перехватив самые выгодные заказы! Вон он какой прыткий! Не успел приехать, а уже определился на постой к самому мэтру Оливеру.

– Да угомонись же ты, женщина! – примирительно пробормотал Исаак. – Я предупредил юношу, что не смогу стать ему учителем, да и приют ему даю лишь на несколько дней. Поговорю с Николасом, тот хоть и совсем старик, но попытка не пытка. Спрошу у него насчет юноши и этим развяжу себе руки. Пойми, у меня есть долг перед старым мэтром Рено. Когда-то его родители помогли моим уехать из Руана, дали денег взаймы. Рено об этом и не знал, а я не стал ему говорить, когда был проездом в его городе. Жадность одолела, что ли… В общем, не вернул я ему этот долг. Но на всякий случай оставил свой адрес, подумал, если он все-таки узнает про эти деньги, то напишет. Теперь этот грех меня душит и не дает покоя.

– Да ведь старик уже умер! Нет старика – нет долга! – продолжала злиться женщина.

Но Оливер ничего ей не ответил.

«И правильно сделал, – подумал Густав. – Мы сами перед Богом отвечаем за свои поступки, и здесь нет места всяким отговоркам и обвинениям тех, кто нас заставил свернуть на кривую дорожку. А советчики сами за себя будут отвечать!» С этими мыслями он толкнул дверь и оказался в столовой лицом к лицу с Оливером и его женой. Через минуту туда вошел юноша того же возраста, что и Густав. Бледный юноша был похож как две капли воды на свою мать. После молитвы все молча принялись за трапезу.

Только неделю и прожил Густав у Исаака Оливера. Все эти дни хозяин вел себя по отношению к юному художнику довольно приветливо. После завтрака даже отвел в свою мастерскую и разрешил наблюдать за своей работой. Здесь также работал его старший сын Питер, а младший остался дома с матерью. В мастерской были два довольно больших окна, поэтому комната казалась достаточно светлой.

– Хорошее освещение очень важно в нашей работе, – пояснил мэтр Оливер. – Когда готовишь миниатюру, нужно очень много света, иначе ты не сможешь сделать ее качественно, найти нужные краски и тона, сделать особо тонкие линии…

С изумлением Густав наблюдал, как Оливер установил над столом большое выпуклое и толстое стекло. Заглянув украдкой за плечо мастера, юноша увидел, как стекло сделало начатую картинку больше и выразительнее. Теперь был виден каждый штрих, который наносил мастер.

– Это увеличительная линза, – пояснил Исаак, заметив удивление юноши. – Ею пользуются все миниатюристы. Возможно, твой отец-ювелир также пользуется ей в своей работе. Даже если у тебя очень хорошее зрение, без этой штуки ты не сможешь создать шедевр. Благодаря увеличению изображения ты можешь контролировать свои действия, штрихи, наносимые тобой, станут более тонкими и летящими, – Исаак помолчал, а потом добавил, сделав над собой усилие: – Ты можешь понаблюдать за моей работой и работой Питера. Думаю, это будет для тебя полезно. Хиллиард приедет дня через четыре, вот тогда я к нему и наведаюсь, замолвлю о тебе словечко.

После этих слов все погрузились в работу. Густав, увидев мельком неприязненный взгляд Питера, понял, что тот заодно с мачехой. И оказался прав. Каждый раз, когда он подходил к Питеру, чтобы понаблюдать за его работой над миниатюрой, тот незаметно делал все, чтобы не дать возможности чужестранцу перехватить секреты его мастерства.

Но Густаву уже и этого было достаточно. Наблюдая за работой Исаака и Питера, он начал понимать сложность этого процесса. Должно присутствовать внутреннее чутье к тому, что ты делаешь: где нужен пунктир, а где достаточно положить несколько цветных точек, где заштриховать. Тогда в рисунке появляется объем, и в нем потихоньку начинает просыпаться жизнь. Это сродни чуду!

Когда Густав оставался один, он рассматривал работы Оливера, которые тот еще не успел передать заказчику, искал в законченности образов секрет мастерства художника. А еще от нечего делать он придумал себе развлечение: стал рисовать на крошечных слюдяных пластинках наряды для своей возлюбленной Одетт, миниатюрное изображение которой он взял с собой в дорогу. Юный художник придумывал целые истории для нее.

Сначала он сочинил историю о том, что, не перенеся с ним разлуки, девушка ушла в монастырь и приняла постриг. Печальная история, которая очень соответствовала его настроению. Он нарисовал на слюде черное монашеское покрывало-вейл и наложил пластину на свою миниатюру. Одетт в этом одеянии была похожа на серую мышку. Потом юный художник решил придать картинке некоторый оптимизм и пририсовал к этому безрадостному костюму ярко-красные серьги. Снова наложил – и вуаля! Теперь перед ним снова была Одетт. Вроде и монахиня, но какая жизнерадостная!

Но долго пребывать в меланхолии Густав не мог, поэтому придумал новую историю: будто он приехал в монастырь и похитил Одетт. А она совсем и не противилась. Надела по такому случаю костюм мушкетера – в нем было легче от погони спасаться! Ну, а потом они приехали в Париж и попали на придворный бал. Тут понадобился новый костюм: яркий, с красивыми перьями в волосах. В нем Одетт должна была стать королевой этого бала. Так и оказалось. Сам Людовик XIII пригласил Одетт на танец и сказал, что лучшей партнерши он и не встречал. То-то все знатные дамы завидовали его Одетт! Потом были еще костюмы и еще истории. Так и развлекал себя Густав на чужбине, ожидая решения от Николаса Хиллиарда.

Оливер сдержал слово и поговорил с Николасом. И тот, к удивлению Исаака и самого Густава, согласился взять юношу в свои ученики! Уже через неделю молодой француз переехал в дом самого Николаса Хиллиарда.

После уроков Костя вместе с Машей отправились в музей, где работал Петр Ильич. Мальчик не забыл обещание вернуть миниатюру, которое дал старику. Но не знал, как осуществить эту затею, поэтому договорился с сестрой о помощи, справедливо решив, что одна голова хорошо, а две лучше. Накануне вечером юные сыщики сфотографировали на смартфон и саму миниатюру, и наряды на слюдяных пластинках, и коробочку, и миниатюру с наложенными на нее пластинами.

По дороге мальчик рассказал сестре последние новости, не забыв упомянуть и разговор сплетниц на лавочке, и встречу с мамой Толика, и свой визит в полицию. Маша недоумевала по поводу решения следователя.