– Слушай, Маша! – не выдержал он. – А что, если этот хулиган говорит правду? Ну, представь себе, чего бы он поперся именно в наш подъезд? Ну, вот нужны ему деньги, так он мог их просто у прохожего отнять на улице, а в соседнем подъезде чего ему околачиваться? Его там многие заметили бы и сразу же опознали. В любую минуту ведь в подъезд могли войти. День на дворе, люди туда-сюда снуют. Да и на что он мог здесь рассчитывать? Так рисковать и ради чего? Это же не дом, где олигархи живут! Представь: вышел он из своего дома и тут же зашел в соседский, затаился в подъезде, как паук, и стал ждать жертву. А тут Петр Ильич в своем поношенном пальтишке и c потрепанным старомодным портфелем. Вот уж «богатый» улов!

Маша засмеялась, представив эту картину. А Костик продолжил:

– И потом, чего бы ему тогда перстень с руки у Петра Ильича не снять, раз уж он на такое злодейство ради добычи пошел, перстень-то золотой! Я его видел на руке Петра Ильича вчера. Да и карманы бы все вор вывернул в поисках банковской карты. К тому же и сверток с миниатюрой он бы тогда обязательно нашел и с собой унес! Нет, мне что-то не верится в его виновность.

– Да, теперь, когда ты все это по полочкам разложил, я и сама усомнилась, – поддержала его Маша. – Но тогда кто, если не этот хулиган?

– Бандюган, который на меня налетел! – уверенно произнес Костик. – Надо в полицию пойти и все рассказать!

– Все? – удивилась Маша.

– Ну… почти все. Про сверток со старинной картинкой – ни слова! Я Петру Ильичу обещал.

Остаток дороги они прошли молча. Каждый думал о своем. Дома мама встретила их расспросами о здоровье Петра Ильича. Услышав не слишком обнадеживающие новости, она расстроилась.

– Господи, что же это творится такое на белом свете! – причитала женщина. – Вот как же я вас теперь буду одних оставлять-то? Чего хорошего ждать, если среди белого дня ни за что ни про что на бедных стариков нападают!

– Мама, – решила прояснить ситуацию Маша, – преступник часы сорвал с цепочки у Петра Ильича, хотел их продать!

– Да не мог он их сорвать! – отмахнулась от ее слов мать. – Цепочка на днях у него порвалась. Петр Ильич собирался ее в ремонт с часами отнести. Я его встретила накануне нападения, так он сетовал, что часы положил в свой портфель, а в ремонт забыл их отдать. Собирался на следующий день зайти, и вот оно как получилось!

Маша и Костик заговорщически переглянулись. Вот и получили они еще одно доказательство невиновности местного хулигана, вернее, подтверждение правдивости той истории, которую он рассказывал полицейским. Ведь часы он с цепочки не срывал, из кармана не вытаскивал, они действительно лежали в портфеле!

Густав пробирался по узким улочкам Лондона в надежде встретить человека, который помог бы ему найти нужный дом. Плащ намок от проливного дождя и уже не защищал от холода. А еще туман! Казалось, облака со всего света вдруг разом сомкнулись над Лондоном, стремясь скрыть этот жуткий город от глаз путешественников.

Вообще, об этом тумане можно было бы поэму написать. Он поднимался от реки Темзы, пересекавшей Лондон, впитывал в себя смрад улиц, заваленных гниющими кучами мусора, смешивался с грязными клубами дыма из печных труб, а затем поднимался ввысь до самых облаков, надежной завесой укрывая город.

И что воображают о себе эти англичане? Густав на прекрасном нормандском наречии спрашивает у них дорогу, а они только плечами пожимают и что-то болтают на своем непонятном языке. Ну как же не повезло людям с языком! Прямо каша какая-то, а не язык. Хотя это, конечно, личное дело англичан. А от бумаги с адресом они вообще шарахаются.

Конечно, он не был настолько наивен, чтоб начать поиски прямо от того постоялого двора, где остановилась почтовая карета. Поскольку Густав прибыл в город засветло, то решил не терять время и деньги. Ему хотелось уже сегодня добраться до Исаака Оливера – друга мэтра Рено. Увидев пару крепких молодцев с портшезом[2], он сразу же оплатил их услуги, чтобы не слоняться по незнакомому городу, не владея к тому же английским языком.

А носильщики и рады стараться. Сделали вид, что все поняли, усадили его, были любезны, все повторяли «мсье» да «мсье», а оказалось, что это было единственное французское слово, которое они знали. Носильщики, даром что мускулистые здоровяки, еле тащились. Только один раз они хорошенько припустили, когда в соседнем переулке раздался истошный вопль, явно взывающий о помощи. Вот тут они помчались прямо в противоположном направлении, как арабские скакуны. Густав, движимый человеколюбием, рвался на помощь несчастному, но куда там! У него в ушах только ветер свистел.

А вскоре мо́лодцы остановились, высадили его из портшеза, махнули руками в сторону ближайшего особняка и вмиг испарились в непроглядном лондонском тумане. Густав, ободренный их уверенным тоном, двинулся к указанному особняку. А дом оказался не тот. Вот он и бродит с тех пор по рытвинам и ухабам лондонских улиц, натыкаясь время от времени на мусорные кучи.

Ох, ну и что делать в этой ситуации? А скоро совсем стемнеет. В лабиринте этих узких извилистых улочек смеркается еще быстрее. Верхние этажи домов нависают над нижними, закрывая последние проблески дневного света. Что делать, что делать? Густав в отчаянии озирался по сторонам. Неожиданно он увидел вывеску трактира. Что ж, тоже неплохо. Можно будет обсохнуть и согреться. Да и перекусить. При мысли о еде в животе сразу же заурчало. Он быстрым шагом двинулся в сторону гостеприимных огней.

Разомлев у камина от тепла, сытной пищи и нескольких кружек бодрящего напитка, Густав сам не заметил, как задремал. Очнулся он от энергичного тычка. Открыв глаза, художник сфокусировал сонный взгляд на недовольном лице трактирщика. Тот знаками показывал, что таверна закрывается. Густав совсем приуныл. За окном царила темнота и хлестал дождь. «И как люди могут жить в таком городе?» – в очередной раз поразился юный художник. Потянувшись, он встал и решил напоследок попытать удачу:

– Мсье, не подскажите, как мне найти этот дом? – с этими словами он протянул трактирщику бумагу с адресом.

Тот раздраженно выдавил из себя тираду и показал на дверь. Густав двинулся было к выходу, но потом снова повернулся к трактирщику.

– Исаак Оливер… художник… – юноша вытащил миниатюру с изображением Одетт. – Исаак Оливер, он рисует вот такие миниатюры. Где живет этот человек? Вот адрес…

Трактирщик приостановился и, кажется, на этот раз что-то понял. Взяв из рук Густава бумагу с адресом, он попробовал ее прочесть. Взяв кусочек угля, трактирщик нарисовал на обороте бумаги план, обозначив крестиком место, где стоял дом Исаака Оливера. Получалось не так и далеко. И идти надо почти не сворачивая. Приободрившись, Густав отправился в путь.

Вот, кажется, и нужный дом. Выглядит неплохо. Большое строение, сразу видно, что хозяин не привык гроши считать. Густав решительно постучал в дверь. И не один раз. Наконец из-за двери раздался окрик. Конечно же, на непонятном ему английском, но, судя по тону, по-французски это бы звучало так: «И кого это черти так поздно принесли?»

– Мне нужен Исаак Оливер. Я приехал из Руана, от мэтра Рено, художника! – громко заорал по-французски Густав. Он понял, что за дверью такого богатого дома стоит, скорее всего, слуга, который вряд ли его поймет. А вот Исаак, который знает французский, обязательно поймет, значит нужно сказать так, чтобы тот мог услышать. Его догадка оказалась верной.

Наверху распахнулось окно, и оттуда высунулась голова в ночном колпаке.

– Эй, кто это там упоминает Руан и Жака Рено?

– Это я, Густав Даниэльсон, его ученик! У меня для вас письмо от него! – в ответ воцарилось молчание, а потом недовольный голос произнес:

– Ладно, заходи! – после этих слов Исаак Оливер дал какое-то распоряжение слуге.

Густава провели в богато убранную комнату: комод, шкаф, стол из резного черного дерева, удобные кресла – ничего общего с простотой дома мэтра Рено. А ведь тот был не последним в Руане живописцем. Вот что значит писать портреты королевских особ. Это тебе не вывеску для трактира «Золотой гусь» рисовать!