Город Белосток, вдохновлявший Горовица и Зона, представляет собой идеальное окно, через которое можно увидеть, как еврейская миграция привела к столкновению глобальных, национальных и местных проблем. В течение XIX и начала XX веков около ста тысяч евреев мигрировали сперва в этот город, расположенный в густо поросшем лесами регионе, отделяющем Польшу от Белоруссии и Литвы, и потом из него. Его рост и превращение из торгового городка в крупный промышленный центр был типичен для многих региональных столиц поздней Российской империи[29], когда неравномерное промышленное развитие России побудило миллионы людей переселяться из маленьких городов в крупные[30]. На примере событий XIX века в Белостоке можно проследить драматическое перемещение евреев в западных областях Российской империи и то, как оно спровоцировало развитие новых типов политических, религиозных и общинных институтов, которые стремились облегчить адаптацию еврейских мигрантов к городской жизни. В то время как эти организации изо всех сил пытались защитить евреев от экономических перипетий эпохи, политическая нестабильность и эпизодические вспышки насилия вынудили тысячи евреев покинуть Белосток и отправиться в далекие страны, такие как Соединенные Штаты (50 000), Аргентина (20 000), Австралия (5 000) и Палестина (20 000). Независимо от того, селились ли эти мигранты на многолюдных улицах Нижнего Ист-Сайда в Нью-Йорке или на небольших фермах в аргентинских пампасах, евреи из Белостока усердно приносили в свои новые дома ранее сложившееся у них понимание политических, социальных и общественных институтов, выработанное еще в Восточной Европе[31]. Как любой крупный город, Белосток имел свои отличительные географические и политические особенности, а его диаспора, соответственно, формировала особые социальные образования. Но Белосток и его эмигрантские аванпосты не были исключением: то, что справедливо для Белостока, можно сказать и о Пинске, Вильнюса и множестве других восточноевропейских городов и местечек, прошедших через преобразования, вызванные неравномерным промышленным развитием царской России. Всякий город вызывал у своих бывших жителей глубокое чувство преданности. Хотя в дальнейшем не будет оснований утверждать, что Белосток представляет собой парадигму для изучения российской еврейской городской жизни, его трансформация из небольшого провинциального местечка в крупный промышленный город, а затем и в центр еврейской эмиграции, дает релевантное представление о глобальной истории еврейской эмиграции из Восточной Европы[32]. Глобальное и локальное в написании истории евреев Книга «Еврейский Белосток и его диаспора» в рассказе о восточноевропейской еврейской миграции смещает предмет анализа с конкретной нации. Безусловно, сага о массовом исходе евреев из Восточной Европы вовсе не является неизведанной научной областью. Как отмечают Нэнси Грин и Франсуа Вайль, литература о миграции, и, в частности, о восточноевропейской еврейской миграции, была «решительно литературой об иммиграции»[33]. Поскольку ракурс в этой литературе развернут полностью на страны прибытия, мы много знаем о восточноевропейских евреях-иммигрантах в Нью-Йорке, Лондоне или Буэнос-Айресе, а о транснациональном характере их перемещений или связях между ними говорят совсем мало[34]. Даже те ученые, которые сравнивают опыт евреев с опытом других этнических групп, сосредотачиваются почти исключительно на сопоставлении опытов различных этнических групп в одной стране, чаще всего в Соединенных Штатах[35]. И хотя существуют новаторские работы, проливающие свет на всемирную сеть итальянских иммигрантов, основательный транснациональный анализ особых путей, избранных восточноевропейскими евреями, как отмечает Нэнси Грин, еще предстоит провести[36] – отставив на второй план вопросы, касающиеся того, как строение наций-государств, ритма миграции и экономического развития (как в регионе исхода, так и в районах итогового поселения) определяли опыт миграции, так и процесс адаптации в пространстве и времени. При этом недостаточно изученными остаются вопросы национального формирования, ритма миграции, экономического развития (как в регионе исхода, так и в районах итогового поселения), что необходимо для понимания как опыта миграции, так и процесса адаптации в пространстве и времени[37]. Эта книга охватывает пять континентов и демонстрирует, какой вклад могут внести исследователи современной еврейской жизни в текущие дебаты обо всем «транснациональном». Но, приступая к написанию такой «транснациональной» истории восточноевропейской еврейской миграции, я не собираюсь сбрасывать со счетов эвристическую ценность национального государства в историческом анализе. В самом деле, фундаментальные различия между опытом евреев Белостока в Соединенных Штатах, Аргентине, Австралии и Палестине подчеркивают сохранение центральной роли государства в современной еврейской жизни, что особенно важно для исследователей, занятых динамикой адаптации иммигрантов[38]. Однако внимание, которое уделено в книге «Еврейский Белосток и его диаспора» силе национальных государств, ра вно как и транснациональной сфере, в которой действовали еврейские иммигранты, лишь подчеркивает, почему невозможно полностью понять тот хаос, который миграция внесла в жизнь евреев в XX веке, если ограничиться изображением евреев в дихотомических рамках, заданных национальными государствами. Восточноевропейские евреи часто осознавали всю сложность своей повседневной жизни, проходившей в областях, расположенных как в сфере, так и вне сферы компетенции государства – встречая житейские проблемы в неутихающих спорах и обсуждениях насущного вопроса: что значит быть восточноевропейским евреем, когда живешь за пределами Восточной Европы? Хотя государства, разумеется, определяли жизнь евреев-иммигрантов, верность этим политическим образованиям не имела слишком большого значения для восточноевропейских евреев начала XX века. Восточноевропейские евреи, как и их европейские соплеменники, считали свою идентичность неразрывно связанной с городами, местечками или регионами происхождения[39]. Как резюмировал Исроэль Беккер, директор известного израильского театра «Габима»: «Я не просто из Белостока, я белостокец, а это нечто гораздо большее»[40]. Идишский фольклор фиксируя преданность родине, связывает различные черты характера с определенными регионами: евреи из Вильнюса, «литовского Иерусалима» (Yerushalyim de Lita), например, славились своим благочестием и ученостью, а евреи из портовой Одессы рассматривались авторами идишского фольклора как гедонисты и люди ассимилированные, в результате чего их родной город оказался окружен семью милями образного адского огня (zibn mayl arum Ades brent der gihenumf)[41]. Физический уход из Восточной Европы не стер, а скорее укрепил региональную идентичность. Через недавно сформированные организации, обычно называемые ландсманшафтами (landsman-shaftn), восточноевропейские евреи стремились перенести свою региональную идентичность на транснациональную территорию, постоянно вычерчивая и переустанавливая границы своей отличительной общинной идентичности[42]. Исследователи жизни еврейских иммигрантов уже давно обсуждают приемы, с помощью которых евреи очерчивали свою коллективную идентичность по религиозному или политическому признаку[43]. Однако лишь немногие ученые обращали внимание на сохранение центральной роли региональной идентичности, даже несмотря на то что Ицхак Ронч, руководитель группы авторов, пишущих на идиш, еще в 1937 году утверждал, что каждый пятый еврей в Соединенных Штатах все еще связан с ассоциациями, организованными по принципу региональной верности.[44] Как показано на следующих страницах, регионализм, возможно, не вытеснил политическую или религиозную идентификацию евреев, но он соответствовал их убеждениям и определял их проявления, подталкивая мигрантов к созданию мифа о новой еврейской диаспоре или могущественной империи, укорененной в Восточной Европе и распространяющейся по всему миру. вернутьсяО росте малых городков (население которых к 1910 году не превышало 100 000 человек) написано относительно немного монографий, но сравнительный материал для изучения Белостока в рассматриваемый период можно найти в работе: Michael Hamm, ed. The City in Late Imperial Russia.. Важная роль еврейской миграции в развитии Белостока не была исключительным явлением. См.: Steven Zipperstein. The Jews of Odessa. 152–153; Natan Meir. The Jews in Kiev, 1859–1914: Community and Charity in an Imperial Russian City; Elissa Bemporad. Red Star on the Jewish Street: The Reshaping of Jewish Life in Soviet Minsk, 1917–1939. вернутьсяEzra Mendelsohn. Class Struggle in the Pale. 4–5; Arcadius Kahan. Essays in Jewish Social and Economic History. 29–30; Yuri Slezkine. The Jewish Century. 117. вернутьсяJoseph Chaikan. Bialystok Transplanted and Transformed // Bialystoker Stimme. 233 (1944). 41, 45. Дэвид Зон, глава Белостокского центра в Нью-Йорке, утверждал, что в Америку переселилось 40 000 евреев из Белостока. См.: David Sohn. Bialystok И Bialistoker Bilder Album: bilder album fun a barimter shtot on ire iden iber der velt. 16. Майкл Фликер, президент Иргун Йоцей Белостока в Израиле, говорит, что исследование, проведенное во время войны (в 1944 году) показало, что в Палестине находилось 15 000 евреев из Белостока. По Аргентине не существует, однако мемуарные источники и членство в землячествах (Jandsmanshaftn) дают цифры от 8 000 до 10 000 евреев из Белостока, поселившихся в Аргентине. См.: Zhitnitski L. Landsmanshaftn in Argentina II Argentiner yivo shrift. 3 (1945). 156–159. В Мельбурне к 1939 году жило примерно 3 000 евреев из Белостока. См.: Yakov Pat. Bialistoker yidn in Oystralia // Howard Rubinstein. The Jews in Victoria, 1835–1985. 190–191; Анна Гепнер, устное интервью 17 августа 1998 года. Обзор этих организаций в широком контексте см.: Р. Wald. Di landslayt fereynen // Der Avangard. (Nov. 1916). 31–35; Zosa Szajkowski. Dos yidishe gezelshaftlekhe lebn in Pariz tsum yor 1939 II Tcherikower E., ed. Yidn in Frankraykh. вернутьсяСтатистику еврейских и других групп эмигрантов в период массовой миграции см.: Glazier. Migration from the Russian Empire; Jacob Lestchinsky. Jewish Migrations, 1840–1956.1536-1556; Mary Kritz and Hania Zlotnick. International Migration Systems: A Global Approach; Mary Kritz. Global Trends in Migration: Theory and Research on International Population Movements; Adam McKeown. Global Migration, 1846–1940.151–190. Несмотря на поразительные параллели между Белостоком и другими городами, я должна отметить, что Белосток дал один из самых крупных потоков еврейской эмиграции по сравнению с любым другим городом Восточной Европы. Согласно российской переписи населения 1897 года, в Варшаве, например, проживало 210 526 евреев, и они составляли 34 % населения города. А в Белостоке жило лишь 41 905 евреев, но они составляли свыше 60 % населения и, соответственно, их деятельность гораздо значительнее влияла на экономику и общественную жизнь города. См.: Corrsin. Warsaw before the First World War. 145; Tomasz Wisniewski. Jewish Bialystok: A Guide for Yesterday and Today, Appendix III. вернутьсяNancy Green and Francois Weil. Introduction // Nancy Green and Francois Weil, eds. Citizenship and Those Who Leave. 1. вернутьсяСписок монографий, посвященных иммиграции восточноевропейских евреев слишком длинный, что представить его здесь, но следует отметить новаторскую работу Moses Rischin. The Promised City. Практически все исследования о еврейской миграции из Восточной Европы рассматривают предмет изучения с точки зрения прибытия и расселения. Даже работы о миграции в регионы вне Соединенных Штатов сосредоточены на обстоятельствах расселения и прибытия мигрантов. См., напр.: Lloyd Gartner. The Jewish Immigrant in England, 1870–1914; Nancy Green. The Pletzl of Paris: Jewish Immigrant Workers in the Belle Epoque; Suzanne Rutland, Edge of the Diaspora: Two Centuries of Jewish Settlements in Australia; Victor Mirelman. Jewish Buenos Aires, 1890–1930; Haim Avni. Argentina and the Jews. вернутьсяОдна из основополагающих работ по истории еврейской иммиграции использует метод сближения разных вариантов: Thomas Kessner. The Golden Door: Italian and Jewish Immigrant Mobility in New York City, 1880–1915. В другой книге сближение миграционных моделей применяется для структурного анализа: Judith Smith. Family Connections: A History of Italian and Jewish Immigrant Lives in Providence, Rhode Island, 1900–1940. Также см.: Thomas Kessner and Betty Caroli. New Immigrant Women at Work: Italians and Jews in New York City, 1880–1915; Corianne Krause. Urbanization without Breakdown: Italian, Jewish and Slavic Immigrant Women in Pittsburgh, 1900–1945. Подробнее об афроамериканцах и белых иммигрантах см.: Olivier Zunz. The Changing Face of Inequality: Urbanization, Industrial Development and Immigrants in Detroit, 1880–1920; Stanley Lieberson. A Piece of the Pie: Blacks and White Immigrants Since, 1880. вернутьсяСм.: Nancy Green. The Comparative Method and Poststructural Structuralism – New Perspectives for Migration Studies; L’histoire comparative et le champ des etudes migratoires. Выдающаяся работа Макса Вайнрайха (Weinreich, Geshikhte fun deryidisher shprakh: bagrifn,faktn, metodn) показывает, как полезны могут быть транснациональные подходы для изучения восточноевропейских евреев. А передовое исследование Джонатана Франкеля, посвященное еврейскому социализму, высвечивает запутанную систему связей между всеми центрами миграции русских евреев в Нью-Йорке, Лондоне, Париже и в Южной Африке. См.: Jonathan Frankel. Prophecy and Politics. Недавние работы о евреях-сефардах представляют яркие примеры того, как можно использовать новую методологию. См.: Aron Rodrigue and Esther Benbassa. The Jews of the Balkans: The Judeo Spanish Community, 15th to 20th Centuries; Sarah Abrevaya Stein. Making Jews Modern: The Yiddish and Ladino Press in the Russian and Ottoman Empires. вернутьсяНесмотря на то что Нэнси Грин говорила о важности подобных компаративистских исследований более пятнадцати лет назад, небольшое количество исследований еврейской миграции с использованием новых моделей только готовятся к публикации. Грин вдохновила ряд исследователей итальянской и ирландской иммиграций на создание образцовых работ с использованием альтернативного подхода. Эти работы показывают, что регион исхода также играет фундаментальную роль при формировании разнообразного опыта иммиграции и оказывает влияние даже на выбор страны назначения. См.: Donna Gabaccia. Is Everywhere Nowhere? Nomads, Nations and the Immigrant Paradigm of United States History. 399; John Briggs. An Italian Passage: Immigrants to Three American Cities, 1890–1930; Samuel L. Baily. Immigrants in the Lands of Promise: Italians in Buenos Aires and New York City, 1870–1914; Donna R. Gabaccia. Italy’s Many Diasporas; Donna R. Gabaccia and Fraser M. Ottanelli, eds. Italian Workers of the World: Labor Migration and the Formation of Multiethnic States; Malcolm CampelL The Other Immigrants: Comparing the Irish in Australia and the United States. вернутьсяБез сомнения, запутанные связи между изучением современного национального государства, с одной стороны, и, к примеру, написанием современной еврейской истории, с другой, не ограничиваются сферой иудаики. Как отмечает Селия Эпплгейт, сама профессия историка рождается в контексте формирования национальных государств. См.: Celia Applegate. A Europe of Regions: Reflections on the Historiography of Sub-national Places in Modern Times. 1162. вернутьсяРегиональная идентичность являлась краеугольным камнем для еврейской идентичности в Восточной Европе, и аналогичную роль она играла при определении идентичности по всей Европе. См.: Eli Lederhendler. Did Russian Jewry Exist Prior to 1917? // Yaakov Roi, ed. Jews and Jewish Life in Russia and the Soviet Union. 15–22. О роли региональной идентичности в более широком европейском контексте см.: Celia Applegate. A Europe of Regions: Reflections on the Historiography of Sub-national Places in Modern Times. Также см.: Ap-pelgate. A Nation of Provincials: The German Idea of Heimat; Alon Confino. The Nation as a Local Metaphor: Wurttemberg, Imperial Germany, and National Memory, 1871–1918. вернутьсяIsrael Beker. Di bine fun mayn lebn, 3. Также см.: Tomasz Wisniewski/ Jewish Bialystok and Surroundings in Eastern Poland: A Guide for Yesterday and Today. вернутьсяТакие популярные характеристики обсуждаются в ряде источников. Benjamin Nathans, Beyond the Pale: The Jewish Encounter with Late Imperial Russia, 124; Israel Cohen, Vilna, 105; Zipperstein. The Jews of Odessa. 2. вернутьсяЭто не является феноменом, характерным исключительно для восточноевропейских евреев, как показывает Питер Салине в исследовании крестьян Пиренейского региона Франции. См.: Peter Sahlins. Boundaries: The Making of France and Spain in the Pyrenees. 270–273. вернутьсяВ истории американской иммиграции религия всегда являлась важной определяющей характеристикой. Со времен классической работы Уилла Герберга (Herberg. Protestant, Catholic, Jew: An Essay in American Religious Sociology), многие ученые подробно изучали взаимоотношения между религиозной и этнической идентификацией. Наиболее важная работа в этой области: Robert Orsi. The Madonna of 115th Street: Faith and Community in Italian Harlem, 1880–1950. Исследования последних лет начинают переоценивать политическую и социальную роль религии в жизни иммигрантов, но в большей степени применительно к вопросам расы, а не этничности. См.: John McGreevy. Parish Boundaries: The Catholic Encounter with Race in Twentieth-Century America; Brian Hayashi. For the Sake of Our Japanese Brethren: Assimilation, Nationalism and Protestantism among the Japanese of Los Angeles; George Sanchez. Becoming Mexican American: Ethnicity, Culture and Identity in Chicano Los Angeles, 1900–1945. вернутьсяItsak Rontch. Der itstiger matsev fun di landsmanshaftn // Di yidishe landsman-shaftnfun Nyu York [Jewish Hometown Associations in New York]. 9. |
