Никак не мог сообразить, почему вдруг здесь очутился. Смутно помнил, что вчера ему сделали какой-то укол. Впрочем, почему именно вчера? Неизвестно, сколько времени прошло с тех пор.

Он вылез из-под одеяла. Сел. Повернулся и опустил ноги на пол. Под койкой стояли ночной горшок и больничные туфли. Надел пижаму, сунул ноги в туфли. Прошел к двери. Она была заперта. Осмотрел замок. Это был запор со съемной ручкой, на манер тех, которые установлены в железнодорожных вагонах. Постоял немного у двери и прошаркал к окну. Закрашенный шпингалет долго не поддавался. Наконец он все же открыл его и распахнул окно. Перед ним были вертикальные белые прутья, за которыми находилась еще одна рама. Стекло на ней оказалось незакрашенным.

Он увидел двор, как две капли воды похожий на тот, куда его привезли, высоченный гладкий забор и верхушки облетающих деревьев за ним.

Он находился в тюрьме, в тюремной больнице. И все не мог понять, почему это произошло.

Но вскоре все разъяснилось. Его навестил штурмбаннфюрер Зиберт. Лязгнула вставляемая ручка, замок щелкнул, дверь открылась. И он предстал. Поверх мундира был небрежно наброшен халат. Вежливо поздоровался и сел на неподвижный стул.

Матовое одностворчатое окно задрожало в ледяных стеклах пенсне.

– Ну вот мы и опять увиделись, господин профессор! Как вам понравилось здесь?

– Где я нахожусь? - тихо спросил Мирхорст.

– Как, разве вас не поставили в известность? - Брови его поползли вверх, лоб сморщился. Лицо выражало чистейшее удивление. Только глаза оставались, как всегда, безучастными. - Значит, я это запамятовал. Прошу меня простить. А находитесь вы, господин профессор, в психиатрической больнице.

– То есть…

– Ну да! - улыбаясь, перебил его Зиберт. - В доме умалишенных. Отделение для неизлечимых.

– Но…

– Ах, да чего уж там! - штурмбаннфюрер с притворной досадой плавно повел руками. - Я прекрасно знаю все, что вы хотите сказать. Не надо. Сидите себе и ничего не говорите. Все скажу я сам. И не делайте такого возмущенного лица, оно меня огорчает.

– Но на каком…

– Основании, вы хотите спросить? - опять перебил его Зиберт. - На основании диагноза, поставленного крупнейшими специалистами. У вас был припадок. Вы сбежали из дому. Где-то шатались несколько суток. Потом угодили в лечебницу. Вас признали неизлечимым. А вот, кстати, документ, присланный вашей супругой, в котором она обязуется оплачивать ваше содержание пожизненно. Как видите, она в курсе дела. - Зиберт расстегнул нагрудный карман, достал оттуда вчетверо сложенную бумажку и небрежно бросил ее Мирхорсту на колени.

Бледный, с расширенными глазами, Мирхорст действительно походил на умалишенного. Дрожащими руками он развернул документ, но буквы прыгали в глазах, и сердце катастрофически колотилось.

– Ну вот видите теперь, как обстоит дело? - ласково спросил Зиберт и осторожно забрал документ из дрожащих пальцев профессора. - Я же предупреждал, что у нас свои порядки. Почему вы меня не послушались?

Мирхорст застонал, не разжимая зубов, и попытался подняться с койки, но штурмбаннфюрер легонько толкнул его в грудь, и он остался сидеть.

– Не устраивайте сцен! Здесь тоже свои порядки, поэтому постарайтесь приспособиться. Иначе будет плохо. Теперь слушайте меня внимательно. Я кое-что хочу объяснить вам. В частности, мотивы, которыми мы руководствовались. - Он достал из кармана костяную зубочистку и, скривив рот, поковырял ею где-то в самом углу нижней челюсти.

– Так вот, - начал Зиберт, вытирая губы платком. - Мы не хотим возбуждать общественное мнение. Арест лауреата Нобелевской премии - это, согласитесь, сенсация. А она-то как раз и нежелательна. Зато если нобелевский лауреат вдруг спятил и угодил в сумасшедший дом, это, как говорится, уже его личное дело. Сидите смирно, говорят вам! Значит, так… От мира вы отрезаны. Здесь вас слушать никто не станет. Что бы вы ни сказали, все будет воспринято как бред. Понятно? А если начнете скандалить, вам сделают укол, спеленают и перенесут в буйное отделение. Любое отклонение от режима, любая попытка хоть как-то изменить положение будут строго пресечены. Помните о наказании! - Зиберт погрозил пальцем. - И имейте в виду, что вам когда угодно могут сделать укол, от которого вы начнете по-настоящему бредить. Поняли? Если кто из внешнего мира и увидит вас, то только в бредовом состоянии, подтверждающем первоначальный диагноз. Но и это не все. Вас будут лечить. Сумасшедших надо лечить! Поэтому вас будут лечить электрошоком. Когда вы на своей шкуре узнаете, что это за штука, мы поговорим еще.

Зиберт поднялся, запахнул халат и пошел к двери. Властно постучал в нее, и она тут же открылась. Повернулся к Мирхорсту, кивнул на прощание и захлопнул дверь. Замок сразу же защелкнулся.

…Мирхорст очнулся после очередной электрошоковой процедуры. В нем трепыхался еще каждый атом. Каждая клетка хранила память о сверхъестественной, всепроникающей боли. Дыхание постепенно восстанавливалось. Но в мозгу еще вспыхивали рыжие зарницы и захлопывались черные шторки. И само сознание, чудом воскресшее из пепла, продолжало конвульсивно вздрагивать. Очнулся он не в своей палате. Прямо перед ним была белая дверь с глазком. Где-то тикали часы. На дверь падала причудливая тень, удивительно напоминающая веревку с петлей…

– Как сказал наш фюрер, самое гуманное - как можно быстрее расправиться с врагом. Чем быстрее мы с ним покончим, тем меньше будут его мучения… Мы передавали беседу доктора Штукарта «О так называемом гуманизме». Слушайте арии из опер Рихарда Вагнера…

Тайные тайны ваши станут источником страшных бедствий.

Черные жрецы зажгут всю землю. Они станут топить костры свои живыми людьми. Они развеют пепел по земле, чтобы она дала лучшие всходы. И содрогнется земля, и все человеческое уйдет из людских сердец. И станут люди друг другу хуже злобных собак. Так я говорю вам, халдейский маг ВАРОЭС.