– Клим, – он обозначил себя.

– Саня, – ответил парень.

– Слушай, заблудился я. Не знаешь, как выйти к дороге?

– Да я и сам заблудился, – усмехнулся парень. – Пива хочешь?

– Да, не откажусь. Угостишь?

– Бери, – Саня кивнул на брошенный неподалёку чёрный пакет.

Клим ухватил первую попавшуюся банку, надавил на ключ. Нахлобученная пена подалась вверх. Он опередил её, сделав основательный глоток.

– Может, вместе пойдем, поищем, как выбраться? – предложил Клим. – А то скоро вечер, не хотелось бы тут ночевать.

– Да не куда мне идти. Находился, надоело, – уныло перебирал слова парень.

Рядом под деревом валялись пустые и смятые банки. На обломанном суку висела летняя куртка. Саня приподнялся, изогнулся, достал очередную пивную банку и за пару глотков опустошил её. Скомкал в руке, приплюснул и бросил рядом.

–Если хочешь, то есть водка. Мне она не лезет, – предложил он.

Клим вспомнил утро и помотал головой.

– А ты как здесь? – спросил Клим. – Я, понятно, заблудился.

– Знаешь, – начал парень, – это моё место. Место силы, что ли. Я сюда приходил после каждого дела, после каждого своего грязного дела. И даже чувствую себя здесь по-особому, как настоящий и свободный, а не как нарядный петрушка, нанизанный на чью-то руку. Кривыми пальцами, вывихнутыми, выпавшими из гнёзд, меня теребит кто- то, и я послушно киваю и руками развожу.

– И что же тут особенного? – удивился Клим. Его немного насторожило настроение парнишки. В нём было что-то безнадёжное, как в сбитом на дороге псе, который инстинктивно лижет переломанные лапы.

– Говорят, лет тридцать назад сюда свезли и закопали какую-то отраву из НИИ. Мне батя рассказывал, что оградили это место колючкой и вентиляторами, чтоб оно во вне не расходилось, чтоб люди этой силой не отравились. Какого-то лесничего завербовали охранять эту зону. Да куда там. Когда начался бардак этот: проволоку и вентиляторы дачники в цветмет сдали. Расползлась зона. И уже границ не знает никто.

У Клима в ухе отразилось только: «рспзлсссс…», и этими звуками в голове пищали комары, ввинчиваясь, даже не в кожу, а в гудящую плоть. Он вздохнул и сразу закашлялся.

– Мне здесь по-другому чувствуется, – продолжал Саня. – Сегодня я сюда просто так приехал. Место что ли это меня позвало. Встал и решил: что всё, хватит. Как будет, так оно и будет. Надоело!

– А как будет? – поинтересовался Клим.

– Как, как, каждому по заслугам будет, – уныло ответил тот. – Чувство у меня. Знаешь, скольких людей положили? Дурак был, жопой думал. А что: дело сделал, вот тебе лавэ полные карманы. Хочешь в кабак, хочешь сауну, что хочешь. Только вот всё просрано. Семьи нет, детей нет, здоровья нет. Ничего нет, ничего не хочу.

– Так молодой ещё для семьи, – попытался приободрить Клим.

– Какой молодой? Тут порезан, там пострелян, – он начал показывать места и болячки. – Там цирроз, тут грыжа, тут, – он показал на голову, – сотрясение сплошное. Клинит постоянно.

Это было заметно Климу. И без пояснения.

– Ну что тебе сказать? Значит, с этим и жить. Какой выбор-то? Болит и болит, поболит и пройдёт. Сколько людей без рук, без ног, а живут.

– Да это я так, к слову. Почему всё так? – продолжал своё нытьё парень.

– Как? – немного раздражённо спросил Клим. Его напрягала эта унылая атмосфера, скорбное течение разговора. Вместо того, чтобы выйти к трассе, ему приходилось слушать жалобы, молодого, по сути, парня.

– Неправильно. Наворотил дел, ума не было совсем, а теперь поздно. Рассказать? – он задал этот вопрос с намерением вывалить на Клима абсолютно не нужный тому балласт.

– Знаешь, да не надо мне знать этого, – отстранено ответил Клим. Единственным желанием его было встать и направится куда угодно, подальше от этого саможаления. Останавливало только намерение увидеть окончание данной пьесы с самим Пьеро в главной роли.

– Как хочешь. Знаешь, что я понял? Здесь всё устроено неправильно. Здесь нельзя просто жить, радоваться этому, спокойно чтоб было повсюду. Здесь ты или терпила, или бандит. По-любому. Никакого промежутка. У меня двоюродный брат живёт в Германии. Вот ему там жизнь: и сыт, и при деньгах. Врач. В выходные по Европе ездит. Куда захочет, туда и едет. К нам приезжал недавно, довольный, как кот. У вас, говорит, люди другие, всякое дело до полного пиздеца доведут, чтоб жалеть потом. У всех голова из одного и того же места растёт. Каждый поступок наш к последствиям приводит, которые понятны, если ты не совсем осёл. А русским скучно так, когда последствия ясны. Им надо так всё переебать, надо, чтоб пиздец совсем лютым стал. И так во всём. Так тут и будет: вот ты кого-то по еблу бьёшь, или тебя бьют, или вы вместе кого-то, или чтоб вообще непонятно было, кто за кого. И так все кривые, косые, поломанные. Так дальше друга дружку добиваем, чтобы уж совсем, чтоб до смерти. А там, после смерти: вот там и заживём.

Он схватился за шею сзади, поводил головой. В кармане у него зазвонил мобильник:

– Да, … сижу вот… нет, не один…так поищите, заебали…сейчас, – обратился к Климу, – можешь трубку взять. Я с ними больше говорить не хочу.

Парень передал мобильник Климу.

– Ты кто? – грубил голос из трубки.

– А ты кто? – тем же тоном ответил Клим.

– В общем, слушай, уважаемый: тот, с кем ты сидишь, очень нужен нам. Вы где? – резало ухо Клима.

– Давайте вы сами у него спросите. Я просто случайно рядом оказался, – ответил Клим, желая соскочить с разговора, который начинал утомлять.

– Слышь, это дело серьёзное. Он тебе ничего не рассказывал? Скажи, где он и можешь идти. Если рассказывал, дождись нас и договоримся без бля. Это кореша его звонят. И лучше сделай, как я сказал. У нас завязки такие: найдем, однозначно! – голос из трубки немного сбавил накал агрессии. – Да ты не волнуйся. Всё ровно будет. Где вы?

Клим передал трубку парню. Тот сбросил номер.

– Видишь «тарзанку?» – парень выставил палец. Прямо по его направлению болталась верёвка с толстой короткой, полированной палкой на конце.

– Да тут и прыгать с неё некуда, – удивился Клим.

– Она и не для этих целей, – усмехнулся Саня. – И ты здесь не просто так, может, богом мне послан, а может, ты и есть сам бог. Вот и ты напоследок меня не выслушал. Значит, достаточно сильно я наследил. А эти, – он кивнул на телефон, – может, и не найдут. Хотя найдут. Даже охота чтоб нашли.

Клим ничего не понимал и решил сконцентрироваться на пиве. Он допил банку. Вкус её напоминал мокрый картон.

– Смотри, – привлёк его внимание парень. Он достал нательный крест – почерневшее серебро со светлыми вмятинами по сторонам. – Здесь раньше Спаситель висел, да отвалился весь. Вот так.

– Я в реке плавал, – продолжал он. – Недалеко, выхожу, а он с креста прыг в воду. Я рукой до дна шарил, да не нашёл. Так и утонул. Распяли, да ещё и утонул. А ты говоришь. Я никогда ничего не носил, ни на шее, ни на одежде: нигде. Ну может, кроме октябрятского значка в школе. Пионером не был, не приняли. Так вот, а в том значке октябрятском что изображено? Там в нимбе белом лицо ребёнка без зрачков, как на иконе. Вот и думай, кто там – Ленин, или Иисус. А из круга пять треугольников выходят…

Тут с берега показались пятеро. Двигались неспешно. Подошли, поздоровались за руку с каждым. Один подошёл к «тарзанке» вытащил палку. Веревка поддалась. Он покрутил около узла и словно фокусник на детском утреннике, убрал руки: на этом месте вместо деревянного обрубка уже зияла петля. Клим замер, как внезапно вставший суслик в поле, с другой стороны, понимая, что их двое, а двоих в петлю не всунуть.

Он почувствовал, как потеют ладони, чем-то клейким. В одну ладонь ему уткнулся телефон.

– Тихо! – зашипел Саня.

Клим взял два пива из упаковки, встал и пошёл прочь. За ним никто не последовал. В начале пути, казалось, его спину кололи взгляды, наполненные сомнением в его безучастности к происходящему. Подспудно он понимал, что второй труп только усугубит их положение. Сознавая, что ужасно наследил на поляне и искать будут именно его, Клим громко выругался и ускорил шаг.