На экране артиллеристы в чистой одежде, в защитных балаклавах, чтоб их не узнали, гремящие из гаубиц куда-то вдаль снарядами и оптимизмом в выставленный микрофон журналиста. Все улыбаются.

Новости из Европы, США. Обязательный Трамп.

Следом региональные новости: ремонт дорог и лесных троп, открытие фонарного столба, выставка хомяков в Зеленограде. Погода.

Далее полезные советы: как выбрать вафельницу и матрац, банановую маску для рук, рецепт творожной запеканки и лазанья из лапши быстрого приготовления. Гороскоп для рыб и прочей офисной живности. Здоровый образ жизни для полноценных семей, реклама мобильной связи, горькой зубной пасты, мази от ревматизма.

И, наконец, то, для чего затеваются эта шляпа: ведущие под веществами, как собаки перед прогулкой со свисающими языками, распространяют инфекцию этого сверхоптимизма. Такого бесцельного, что Клим начал завидовать этому сиянию волн, которые на него накатывали и наматывались на шею разноцветными феньками.

Время. Клим докурил, встал и жутко закашлялся. До рвоты.

«Когда же я брошу эту дрянь?» подумал он и, выплёвывая легкие, пошёл в туалет. Там он основательно проблевался какой-то серой дисперсной слизью. Потом долго ещё стоял, выпячивая вперёд голову и выдавливая из себя рвоту, но из нутра шла всего-навсего обычная похмельная будничная блевота. Ещё немного выжимки, ещё один толчок и выпученные его глаза упадут в унитаз.       Он закончил. Вытер пот со лба, липкий и густой, как обойный клей. Вымыл руки. Чистить зубы уже не было сил и целесообразности. Он, качаясь, вошел в комнату. Комната не очень ласково его встретила. Показалось, что её недавно изрядно потрясли, как спичечный коробок. После чего всё попадало и попропадало со своих привычных мест. В окно будто бросили мусор с ближайшей помойки или провели вытяжную вентиляцию из подвала, курилки и вытрезвителя.

Он начал собираться на работу. Как назло, не смог найти одинаковые носки: или один из них был дырявым, как его утренняя зевота, или они были радикально разных цветов и толщины на ощупь. Клим устал. Появилась похмельная одышка: пришлось надеть один черный, короткий, а второй сероватый и длинный, с только намечавшейся дыркой. Он подошел к окну посмотреть во двор, на погоду, по которой стоило одеться для выхода. Первое, что бросилось в глаза, это ватное и водянистое небо, такое же, как он только что едва выблевал. Солнца не было. Не было и дождя. Не было ничего. Пустота застилала глаза, проникая в воспалённый мозг. Он вспомнил:

и красные мухи не тушатся окурками;

размазан вид с окна, и спазмы по вискам;

и в голове моей муравьи носят мусор;

щекочут сосуды самокрутными усиками;

и закрывают норы к осени

в муравейники, наверняка.

Главное, чтобы сегодня эти норы не закрылись. Для этого необходимо превратить гель, распиханный, как мармелад по норам сосудов, в транспортабельную жидкость. Или, как говорят на его химическом предприятии, «разварить козла». А ещё проще: это принять химию, чтоб хоть немного отпустило и можно было двигаться на расстояния большие, чем периметр его квартиры. Клим открыл хозяйственный ящик. Запахло керосином и поликлиникой. Он достал полисорб, аспирин, янтарную кислоту и лецитин. Проглотив это всё, он сел и взглядом, зараженным оконной пустотой, уставился в экран ТВ, ничего не одупляя. Стало понятно, что лучше не станет. До автобусной остановки он не дойдёт и придётся вызывать такси. Спешить, копошиться, носить суету с углов и до двери. Жаль, конечно, денег, но десятиминутный путь до остановки и тремор автобуса с настойчивыми похмельными паническими атаками был бы подобным смерти.

Клим взял смартфон. Ему опять пришлось возить мыльным и жирным пальцем по его замёрзшей форточке. Он открыл нужное приложение, нажал точку на карте и вызов. Согласно выступившей надписи на экране, такси должно было приехать через десять минут.

Ещё есть время собрать рюкзак. О еде речи не шло. Сегодня вся еда для него – смертельная отрава, даже нейтральный чай. Он сложил мятую и хрустящую от использования бутылку из-под минералки с водой из-под крана, чётки из янтаря с вулканическими, как было указано в брошюре, вкраплениями для снятия давления и напряжения дряблых нервных окончаний. Они приятно перекатывались на кончиках пальцев и на ладони, что отвлекало от стрёмных мыслей. Положил туда же флягу со смесью коньяка и спирта, которую он еще со вечера рачительно подготовил.

Клим вышел во двор. Во дворе было свежо после прокуренного и затхлого смога его квартиры. Он сделал несколько глубоких вздохов, запасаясь этим ничейным и перекрученным у самого горла воздухом перед поездкой. Рядом на дереве надрывалась колония ворон. Он посмотрел вверх. Птицы, как черные тряпки, болтались на ветвях, периодически крича пронзительно и противно. Его дико раздражали эти крики, и он считал минуты до спасительного заказа.

Такси подъехало вовремя. За рулем жирный мужик, весёлый с утра и бодрый. В какой-то рубашке кислотных цветов, от чего у Клима закружилась голова. Он сел на заднее сиденье, прижал к себе рюкзак, чтоб не забыть при выходе, и отвернулся к окну.

– Куда едем? – голос мужика оказался каким-то бабским, скрипучим и, что больше всего разозлило Клима, звонким.

– Я же указал адрес. На завод, – монотонно, будто пережёвывая постный мякиш, вытаскивая слово за словом неохотно отвечал Клим.

– Да тут какие-то координаты, вот я и уточняю. На завод? Вас же автобус возит бесплатно, – упрямо продолжал мужик.

Клим опять напрягся: «Да вот какое ему дело до автобуса. Заказали, значит, вези. Бесят эти таксисты – всезнайки. Они осведомлены о том: кого, куда, кто возит, сколько платят. Сейчас он начнёт выяснять про своих знакомых, работающих там же. У них же в каждой кривой избе по соседу».

– Опоздал, – и это «здл», будто прошлось ему по рёбрам, кислой икотой.

– Проспал, что ли? – не унимался таксист.

«Так. Уже в мой распорядок дня влез. Дальше будет совет: чай от бессонницы, который он лично глушит вёдрами перед сном. Секретная чудо таблетка, койю прописывает знакомый врач. Убойная мелодия на будильник, от которой его тёща вышла из комы».

– Да, – односложно ответил Клим.

– А я тут перед тобой двух теток вёз. Лет пятидесяти. Пьяные, в слюни. Думал, машину облюют. Надышали так, что еле проветрил. Были бы помоложе…

– Бывает, – Клим своей отчуждённостью показывал неуместность данного диалога, перебив водителя.

– Местный? – не отставал тот.

– Местный, – так же скупо поворошил Клим сухим языком во рту, желая завершить на этом всякое общение и дальше молча передвигать пространство поближе к его цели.

– А я из Рязани. Сначала там работал. Ну как работал? Таксовать пробовал. На нормальную работу не берут. Возраст, говорят, лишний вес. Так вот и вышел весь, – засмеялся он. – Только заказов с гулькин нос. Людям лучше в автобусах подавится или семь вёрст пешком пройти, а на такси сэкономить. Здесь же любых заказов, – показал ладонью выше головы, – до жопы. Хочешь – таксуй, а хочешь – отдыхай. Вчера ночь таксовал, с людья отбоя нет. Вот сейчас тебя отвезу и спать поеду. Я смотрю, что ты на завод собрался, так и подумал, не местный. Местные или на своем транспорте, или в городах в офисы на маршрутках ездят. У меня племянник сюда перебрался. Как его там это слово. – Он на задумался на несколько секунд. – А! Риэлтор – это тот, кто квартиры сдает, продает, во весь вертолёт. – Он отмахнулся от осы, залетевший в салон – Так вот! Себе хату купил, да машину в придачу. И сженился здесь удачно! А там что в Рязани? Там лишь «грибы с глазами, хе-хе». Неестественно засмеялся всем телом. Пузо затряслось в такт, будто вытряхивали холодную дешевую тушёнку.

Такси встало на совершенно не к месту в этой глуши светофоре, которого долго выворачивало красной выпуклостью наружу. Сзади прибавлялось ещё некоторое количество неудачников, которых обокрали на самое ценное. На время.

Климу становилось все хуже и хуже. В голову лезли какие-то дежавю, будто он уже ехал с этим подрязанским когда-то давно. Послышался резкий, откуда-то знакомый запах, который он не мог вспомнить. Опять стало не хватать воздуха. Клим онемевшими пальцами открыл окно, не спрашивая таксиста. Оттуда этот мутный воздух полез в салон. Он был какой-то вязкий и в то же время колючий от ельника за окном. Виски сжало от мириад воздушных жал. Сознание серой массой перекатывалось и трепыхалось между ними. От напряжения окончательно занемели руки. В животе будто плавали и разбредались рыбы, щекоча внутренности распушёнными плавниками. Невозможно стало сосредоточиться на окружающем. Оно казалось полнейшим бардаком. Мимо проносились непонятные кляксы, разведённые молоком выдоенного серого бесформенного неба, которое не было готово к рассвету и которому навязали это тлеющее солнце. Казалось, что утро никогда не начнётся, оно, как лягушка, будет биться в дряблой хляби сметаны.