Родители не особо часто наведывались в его комнату, тем более с проверками, убирался он в ней сам. И поэтому, соблюдая незамысловатую конспирацию, Егор беспрепятственно подключал Сегу к своему телевизору и играл в неё всё свободное время, пока родители отсутствовали. В другое время он убирал Сегу поглубже в шкаф, где хранил игрушки. Вскоре несколько простых игр типа Ёжика Соника ему наскучили, и ему захотелось насладиться всеми графическими красотами истинных бестселлеров – Дельфином Экко, Мортел Комбатом, Парком Юрского периода и многими другими. Для этого нужны были отцовские доллары.
Сколько Егор вытянул оттуда, может тысячу, может две тысячи, он уже не считал. Сам процесс получения денег, шальных, дармовых, ощущение шероховатости купюр в руках опьяняли его до невменяемости, до эйфорического шока, до состояния невесомости; затем поход в обменный пункт, и как апофеоз, как высшая точка наслаждения – покупка новых игр, новых картриджей в ДЛТ, самом большом вместилище этой продукции, после чего мозг отпускало, и приходило внутреннее опустошение и полный упадок сил, изнеможение, как после бурного оргазма. После некоторого пресыщения, длившегося около недели, голод появлялся вновь, еще более острый, грызущий, алчный, и он снова тянулся к заветной черной коробке, стоявшей в шкафу рядом с отцовским газовым пистолетом.
Отец, время от времени пересчитывая свои накопления, стал поговаривать: “ что-то меньше здесь, чем я клал… странно, деньги куда-то деваются, не могу понять…” Мать оглядывалась на Егора, который внимательно наблюдал с дивана за недоумением отца: “Ты не брал?”. Егор выпячивал нижнюю губу и пожимал плечами: “Нет.”
“Странно… странно… ну ладно…” – хмурился отец и в конце концов убирал коробку обратно наверх.
Егор успешно скрывал Сегу несколько месяцев. Она уже выглядела не новой, слегка потертой, и постепенно стала попадаться на глаза родителям. На вопрос “откуда это?” Егор уверенно отвечал, что взял поиграть у друга. И вот пришёл трагический час откровенного разговора. Одним вечером, когда Егор лежал на кровати и смотрел по телевизору «Соломенную шляпку», отец вошёл к нему в комнату и встал перед ним.
– Откуда у тебя новая приставка? – спросил он строго, убрав пультом звук на телевизоре.
– Да она и не новая вовсе, – ответил Егор. Он похолодел внутри, и лихорадочно соображал на ходу, как ему выпутываться из опасной ситуации, грозившей вот-вот обернуться катастрофой.
– У меня не хватает большой суммы денег, – сказал отец. – И у меня веские основания полагать, что её взял ты.
Егор молчал.
– Я еще раз спрашиваю, откуда у тебя приставка?
– Я ее обменял, – Егор с трудом понимал то, что он говорил.
– У кого? На что? – спросил отец.
– У Вадика. На Денди…
Вадик был одноклассник Егора, с которым они крепко сдружились. Вадик часто приходил к Егору домой, где они часами играли в Сегу в егоровой комнате. Он знал о махинациях Егора с долларами, Егор рассказал ему. В знак дружбы Егор подарил Вадику ставшую ненужной ему Денди, а также несколько картриджей к ней.
– Дай мне номер Вадика, – приказал отец.
Егор продиктовал, и отец защелкал по кнопкам зеленого домашнего телефона. Егор в полуобморочном состояние ждал развязки. На удачу, трубку поднял сам Вадик.
– Ало, Вадик? Это отец Егора, – начал отец без приветствия. – У меня к тебе есть пара вопросов.
Вадик что-то ответил.
– У тебя Денди Егора?
Вадик, судя по всему, ответил утвердительно.
– Ладно, – сказал отец. – Сегу ты ему отдал?
Вадик что-то заговорил в трубку. Отец внимательно слушал, потом сказал:
– Ладно. Спокойной ночи.
Он положил трубку, молча постоял перед Егором, потом, ни слова не говоря, повернулся и вышел из комнаты. Как позже узнал от друга Егор, Вадик, почуяв неладное, совершенно неожиданно, не сговариваясь заранее с Егором, наобум выпалил его отцу первое, что пришло на ум, и оказавшееся по чистой случайности той же самой версией событий, которую озвучил и сам Егор, а именно, что они поменялись приставками, на время ли, или навсегда, это уже не имело значения.
Как это получилось! Какие демоны решили так пособить Егору, спасти его от гибели и вывернули всё так, что эта вопиющая, наглая ложь прокатила, была принята! Почему отец не стал больше расспрашивать ни о чем, не попросил Вадика позвать к телефону родителей, чтобы с ними попытаться выяснить, как обстояло на самом деле?
Егор лежал, не в силах пошевелиться. Он не чувствовал облегчения или радости, нет, ему было тяжело и мерзко. Немного погодя в комнату вошла мать. Она села на край кровати и спросила:
– Ты брал деньги?
Егор был настолько изможден уже пережитым, что новый допрос показался ему жесточайшей пыткой, будто наполовину утопленного и вынутого из воды в самый последний момент, его, еще не успевшего надышаться, не успевшего наполнить воздухом легкие, вновь окунали в пучину. Он нахмурился и отрицательно покачал головой.
– Поклянись, – потребовала мать. – Ну, своей жизнью ты не побоишься поклясться, а моею и подавно… поклянись жизнью отца.
Егор застыл в оцепенении, уставившись в экран телевизора, на котором крупным планом расплылось похожее на кота хитрое усатое лицо Миронова. Это был подлый ход. Он любил отца, и не хотел клясться его жизнью. Егор долго глядел в одну точку и молчал. Эта долгая пауза говорила сама за себя: он лжет, лжет от первого до последнего слова. Но потом он все же выдавил из себя: клянусь.
– Скажи: клянусь жизнью отца, – потребовала мать.
– Клянусь жизнью отца, – кисло пролепетал Егор. «Жизнью отца Вадика» – тут же проговорил он про себя.
– Ну что же, будем считать, что все было так, как ты рассказал, – сказала мать и ушла.
Вскоре отец купил то, о чем давно мечтал, на что копил – новую бордовую классику, «шестерку». В ней его и убили.
Сначала позвонили домой. Мать долго плакала в родительской комнате, потом уехала на опознание. Отца нашли (Егор узнал об этом позже), сидящим за рулём своей машины с заточкой в ухе. При нем был его газовый пистолет. Впервые в жизни Егор испытал животный страх и всеобъемлющую вселенскую, волчью тоску. Эти чувства были намного сильнее, серьезнее, реальнее всех других, которые до этого ему довелось когда-либо испытать. Безысходность. Одиночество. Разверзшаяся над ним черная, ледяная бездна, и он, маленькая беззащитная, безвольная крупинка в ее глазах.
Мать не говорила с ним об этом. Эта тема пугала их обоих, и они будто вычеркнули ее из своей жизни. Из общей, поступающей извне информации Егор узнал, что убийц так и не нашли, и что сама трагедия была непосредственно связана с отцовской бензоколонкой и рэкетом. Кстати сказать, о злосчастной бензоколонке мать тоже больше никогда не упоминала, кому она досталась после смерти отца. Позже Егор сам с собой додумывал, что отец, скорее всего, отказался платить дань, или не уступил свою долю бизнеса, но истинна так и не обнаружилась. И сейчас, через десять лет, Егор уже не слишком и помнил отца, его лицо, только общий размытый фон. Это был еще один призрак из прошлого, мрачный, печальный призрак.
Машину мать сразу же продала, и не только из-за того, что в ней произошло, а потому, что нужно было на что-то жить. Мать ни в какую не собиралась возвращаться в больницу медсестрой, и взяв из денег, вырученных от продажи машины, значительную часть, окончила дорогие престижные курсы косметолога, после чего устроилась в хороший салон красоты рядом с метро…
Егор приехал на свой этаж, всю дорогу разглядывая забитые жвачками щели лифта. Сколько лет прошло, уже давно нет человека, который покупал Егору эти жвачки, а они все еще здесь, будто только что пережеванные до безвкусия и вклеенные в общую композицию.
Егор прошел длинный полутемный коридор, не слишком аккуратно закрашенный розовой краской от черной копоти – давным-давно у соседей горела квартира, горела прямо в Новый год, пока соседи вышли прогуляться после праздничного застолья, оставив включенной гирлянду на ёлке, только и всего; за какие-то двадцать минут их отсутствия на елке замкнуло проводку, она загорелась и спалила половину трехкомнатной квартиры. Весь этаж тогда погрузился в густой дым. Отец Егора обложил входную дверь влажными полотенцами, чтобы черный угар не просачивался в квартиру сквозь щели. С тех пор Егор очень боялся пожара, и по нескольку раз перепроверял, прежде чем выйти из дома, всё ли выключено, а также закрыты ли все окна и форточки, чтобы брошенный откуда-нибудь сверху окурок не залетел случайно внутрь.
