Отец просиял.

– Бинго! Молодец, сынок, у тебя отличная чуйка! – Он протянул руку и потрепал Андрея по голове. Совсем как послушного щенка. Острые прутья пытались порезать ладонь. – Мне дали повышение! Этот скупердяй, который… ну, помнишь, Аня, пришёл два года назад на место этого выблядка…

– Помню, дорогой.

– … он сказал, что я хороший работник и что мне уже давно следует протирать задницу в кресле побольше. Да я охрененый работник! Полиции нашего города вообще повезло, что у них есть такой сотрудник. Наконец-то, блять, справедливость восторжествовала.

Андрей и мама продолжали сидеть в молчании, опустив головы и глядя в пустые тарелки. Отец начал есть, стук вилки и ножа о посуду разносился по квартире, даже чавканье казалось невыносимо громким. Только через несколько минут, когда отец почти справился с первой частью ужина, он сказал:

– Можете начать есть.

Андрей набросился на еду, стараясь не спровоцировать отца и вести себя прилично, но делал всё быстро, потому что голод уже скручивал живот. Наложив себе картофельное пюре, посолив его и взяв два кусочка чёрного хлеба, он начал есть. Ни радио, ни телевизор не разбавляли тишину, даже с улицы не доносился шум, потому что окна были закрыты. Только стук вилок о посуду и чавканье отца.

– Представляете, – заговорил он, – этот мой новый начальник позвал меня в бар. Я сначала не поверил – начальник и зовёт в бар? Но потом мы разговорились, и он мне даже понравился. Такой, правда, гомосекусальный, весь напомаженный, явно пидорок, меня даже мутит, когда его руки рядом, но, думаю, скоро я его подвину.

Как же я хочу уйти отсюда.

– Вот теперь мы заживём! Заживё-ё-ё-м! Заживё-ё-ё-м! – Отец вновь запел, и от этого фальшивого фальцета, от этой напыщенности в голосе мышцы Андрея напряглись. – И мы все вместе заживё-ё-ё-ё-м как… богачи-и-и-и-и! Вот, например, ты, Аня, чего хочешь?

Андрей поднял глаза и посмотрел на маму, больше похожу на старуху, чем на женщину тридцати шести лет. Кожа вся была бледной, даже жёлтый свет не мог скрыть это, а как же она дёрнулась, когда отец спросил её! Словно маму ударили, а не задали ей вопрос.

Уставившись в стол, она тихо-тихо произнесла:

– Я ничего не хочу. Мне… – тяжёлый вдох, – …ничего не надо, у меня всё есть.

– Нет, – отец бросил вилку с ножом на тарелку, и теперь содрогнулся Андрей. Он перевёл взгляд на отца. – Нет, нет, моя жена не должна так говорить, ни в коем случае. Никогда. Ни-и-и-и… – он отодвинул стул, – …ко-о-о-о… – встал из-за стола, – …гда… – и направился к маме.

Настигнув, отец схватил её за шею (любовно обвив пальцами) и начал сжимать кисть в кулак. В первую секунду мама дёрнулась, но потом сразу же опустила голову и вцепилась взглядом в волосы на мужской руке. Она задыхалась, но не смела этого показывать.

– Послушай, Анют, – отец наклонился – так, чтобы его лицо поравнялось с лицом жены. Андрей мигом уставился в пол, зажал ладони меж коленями и старался вести себя тихо, хотя внутри… внутри что-то металось.

Зарождалось.

– Смотри мне в глаза, – сказал отец, и мама тут же подчинилась. Андрей услышал судорожный вдох, после которого пальцы перекрыли все дыхательные пути. – Моя жена – самая счастливая женщина в мире. Ты – моя жена. Ты – самая счастливая женщина в мире. А когда самую счастливую женщину в мире спрашивают, чего она хочет, она говорит, чего хочет. Твой муж просто желает тебя порадовать. Я прав, сынок?

У Андрея всё похолодело внутри. Все органы, всё его существо замерло, весь мир замер, и только жалкое кряхтение мамы долетало до ушей. Опускать голову было страшно, поднимать – ещё страшнее. А слова… слова вообще перестали существовать. Андрей пытался что-то ответить, но так же молчал. Молчал. Сегодня, вчера и во все дни до этого.

Отец закричал:

– Я ПРАВ, СЫНОК?

Андрей продолжал молчать. Больше всего на свете ему хотелось провалиться сквозь пол, сбежать, сбежать далеко, спрятаться, исчезнуть! Но то были лишь мечты, а реальность состояла из молчания и из крика отца. Всего две буквы, две буквы нужно сказать. Д. А. Да. Да, папа. Но эти две буквы никак не протискивались меж зубов, и Андрей молчал, впившись взглядом в засаленную клеёнку на столе.

– Ладно, – отец отпустил маму и направился к сыну, – вы, похоже, решили мне испортить праздник.

– Нет! – Андрей сорвался. Как только он увидел это приближающееся красное лицо, страхи оказались сильней. Они утопили в себе всё, абсолютно всё, и теперь именно они стояли у руля. – Мы не хотим ничего портить, папа! Да! Да! Ты прав! Ты… прав, папа. Ты всегда прав.

Андрей почти заплакал. Покорно опустил голову вниз, слыша, как мама заходится в неистовом кашле, зажмурив глаза в ожидании того, что с ним будет. Никаких мыслей – лишь пустота и ожидание. И потом, во мгле пустоты, раздался звук отодвигаемого стула. Отец вновь садился за стол. То было хороший знак, очень хороший. Хоть по щекам текли редкие слёзы, хоть мама боролась с удушением, Андрей позволил себе слабо улыбнуться, потому что обрадовался… ему сегодня повезло.

– Перестань ныть и открой глаза, – отец снова принялся за еду. – Мать тебе стряпала не для того, чтоб ты сейчас рыдал.

Андрей подчинился. Есть теперь не хотелось, но ещё больше не хотелось стоять над раковиной и смывать с лица кровь, зная, что завтра в школе главной сплетней станет твоё лицо. Поэтому Андрей начал жевать хлеб. Ядовитый жёлтый свет, отец, тишина, кашляющая мать – вот чем был сегодняшний вечер.

Когда кашель прекратился, отец поднял вилку и указал на маму.

– Скажи, что ты хочешь. Что хочет самая счастливая женщина в мире?

– Любви.

Андрей напрягся.

– Что?

– Салатницу! – поправилась мама. – Я хочу новую салатницу. Самая счастливая женщина в мире хочет салатницу!

– Будет тебе салатница, дорогая. Вечно вы, женщины, чего-то хотите. Никогда вам не угодишь, – вилка продолжила стучать по тарелке. – Я подарю тебе очень красивую салатницу, ты будешь довольна. А ты что хочешь, сынок?

Какое-то время Андрей молчал. Потом робко ответил:

– Носки. У меня все носки дырявые.

– Не понял, – отец посмотрел на маму. – Объясни мне, какого хрена мой сын ходит в дырявых носках?

– Его только недавно отчислили, я ещё не успела заметить.

– Ты… Что за херня?! Твоих куриных мозгов не хватило, чтобы посмотреть на его ноги? Перестала считать себя матерью, а?! Кто о нём должен заботиться? Ты или я?! Ты! Так какого чёрта он меня просит купить ему новые носки?! Отвечай, сука, или я подойду к тебе! Не отвечаешь? Ну хорошо.

Следующие полчаса Андрей смотрел в стол, стараясь не обращать внимания на звуки, не плакать, ни о чём не думать. Он желал лишь одного.

Умереть.

В субботу давали шоколад.

Андрей узнал об этом только тогда, когда ему на поднос одна из поварих положила маленькую плитку молочного шоколада. Он удивился, затем поблагодарил её и, собрав полный комплект второго завтрака, которым кормили в школе в перерыве между вторым и третьим уроками, направился к столу.

Вместе с Колей они уселись за самый дальний, стоящий у самого большого окна, бывший пустующим в первый день их пребывания в школе. Андрей и Коля сели не друг напротив друга, а рядышком, плечом к плечу, – привычка, оставшаяся с кадетки.

– Помнишь, как ты любил кататься на моём байке? –Андрей кивнул. – На следующей неделе родители должны забрать его с ремонта, так что можем погонять.

– Серьёзно?! – Карие глаза заискрились жизнью. – Твой байк снова с нами?

– Так точно, amigo. Старый добрый Рэкки чёрного цвета. Выберемся куда-нибудь в поле без выбоин – сразу после школы – и нагоняемся… – Коля мечтательно протянул это слово. – Я давно не танцевал со скоростью. Уже начинаю думать, что она мне изменяет.

– Такому красавцу как ты никто не изменит.

– Ну, – Коля улыбнулся, – что правда, то правда. Моё физическое обаяние очаровывает слабый пол. Иногда мне даже жалко девушек, потому что у них нет другого выбора, кроме как влюбиться в меня. Тебе не понять, amigo.