Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

  Однажды в школе, когда Елена Петровна, у которой с первого по третьей класс она училась с моей Настюхой, рассказывала историю про Золушку, Ира взяла и расплакалась. На переменке учительница её спросила: почему на уроке плакала? Та ей и рассказала: мол, у девочки умерла мама, и я боюсь, что моя тоже может умереть. Тогда Елена Петровна, которая недавно решила стать верующей – до этого она была ярой комсомолкой – посоветовала ей: сходи в церковь, поставь Боженьки свечку и попроси, чтобы уберёг маму от беды. Только за это, конечно, надо отказаться от чего-нибудь, что тебе очень-очень нравится. Ира возьми да скажи: мне очень нравится клубника со сливками! "От неё и откажись", – сказала Елена Петровна. "То есть как отказаться?", – не сразу поняла Ира. "Пообещай, что никогда не возьмёшь в рот клубнику со сливками". "Никогда!?" – испугалась девочка. "Выбирай сама, что тебе важнее: мама или клубника?". Конечно, жизнь и здоровье родной матери оказались для Иры важнее. Дав такой зарок, она перестала бояться за маму – теперь она не сомневалась, что Боженька защитит её от любой беды.

– Я думала, маме действительно угрожает опасность. А она, оказывается, морочила мне голову!

  Я не знала, как утешить девочку. Бормотала: да мама же не нарочно, если бы она знала, то наверное бы так не сказала, и всё в этом духе. Но мои слова не возымели действия: Ира то успокаивалась, а то вдруг принималась рыдать с удвоенной силой. К вечеру у неё поднялась температура до тридцати восьми. Напуганная, я позвонила Ане и попросила срочно приехать. Услышав, что ребёнок заболел, она, конечно же, примчалась.

  Ира была совсем никакая. Когда я пыталась её накормить, она наотрез отказывалась есть – просила клубнику со сливками. Я обрадовалась было, что хоть чем-то могу её утешить – принесла целую тарелку. Но она, вместо того, чтобы жадно наброситься, отвернулась – сказала:

– Не буду! Это убьёт маму!

  Временами она плакала, звала маму, но стоило только Ане прикоснуться к дочери, как та изо всех сил её отталкивала. Врач, которого нам пришлось вызывать, сказал, что у девочки сильное нервное потрясение, и настоял на немедленной госпитализации.

  В больнице девочка по-прежнему отказывалась от еды, и врач сказал: необходимо психиатрическое вмешательство. Опасаясь, что ребёнок уморит себя голодом, Аня подписала согласие. Когда мы с Настей её навещали, Ира поначалу едва нас узнавала. Но мало-помалу заново привыкла и к своей лучшей подруге, и ко мне, её маме. Свою собственную она уже не отталкивала, но никакой радости от её прихода на лице девочки не читалось. Потом Аня забрала дочь домой под расписку. Ира снова стала ходить в школу. Правда, за месяцы лечения в психиатрической больнице она отстала в учёбе – пришлось оставаться на второй год. Моя дочь теперь оказалась на класс старше, но это ничуть не мешало им оставаться лучшими подругами. Напротив, испытание горем и болью сделало девочек ещё ближе друг к другу. Только Ира уже не была прежней: вместо задорного блеска в глазах поселилась тихая грусть, из козочки-егозы она превратилась в степенную барышню, слишком взрослую для своих тринадцати лет. Если прежде она болтала без умолку, то теперь говорила мало и прежде чем дать волю языку, тщательно обдумывала. Видимо, пострадав от неосторожных речей матери, понимала, какое это мощное оружие – слово. И клубнику, кстати, ела спокойно. Ведь не то Боженьке важно, чтобы человек от чего-то отказывался, а чтобы душа его была чиста, и помыслы светлы.

  Ане я в тот же вечер рассказала про "каприз" дочери. Правильно ли я сделала или нет – не знаю, но мне показалось, что она как мать имеет право знать такие вещи. Я не могла бы сказать, насколько случившееся изменило её саму, задумалась ли она о чём-то или со свойственной ей инфантильностью спрашивает Боженьку: за что же мне, такой хорошей и замечательной, такое несчастье с ребёнком? Я ведь никогда особо тесно с ней не общалась. Но однажды, встретившись на улице – а тогда уже прошло полгода, как Иру выписали домой – мы разговорились о детях. Аня рассказала, что её дочь, кажется, влюбилась: стала тщательно следить за собой, краситься, хоть прежде как-то не особенно этим заморачивалась, иногда вдруг начинает загадочно улыбаться, пишет в тетрадку стихи полные нежности. Но кто этот Прекрасный Принц – неизвестно. Аня, понятное дело, беспокоится: что за человек нравится её дочери? Вдруг он какой-то непутёвый: окрутит девчонку и разобьёт ей сердце? Или научит чему-то плохому?

– А у самой Иринки не спросишь. Она со мной вообще не разговаривает. А задаю какой-то вопрос – уходит к себе в комнату. Я не понимаю – неужели из-за какой-то клубники…

– Причём здесь клубника? – не выдержала я. – Надо дорожить доверием близких. И ценить их любовь. А клубника – это просто ягода.

Вдова адмирала

  В подземелье пахло сыростью и отчаянием. Казалось, сами стены были насквозь пропитаны ожиданием скорой смерти.

  Девушка в мужской одежде лежала на соломе, истощённая до крайности. Рядом стояла нетронутая миска с кашей и стакан воды. Я осторожно приблизилась. Она даже не пошевелилась. Лишь едва заметное дыхание говорило о том, что она ещё жива.

– Эсперанса!

  Девушка открыла глаза. Слабая улыбка тронула её бледные губы.

– Алисия?! – прошептала она. – Как ты здесь?

  Действительно, увидеть меня в таком месте было странным. Добропорядочная леди, вдова почтенного адмирала Гарольда Эшби. Никаких безумств за мной сроду не водилось. В отличие от Эсперансы.

  Я знала её с детства. Своевольная, упрямая сумасбродка, она обожала скакать во весь опор по пустошам, прекрасно стреляла из лука, ловко, словно кошка, могла вскарабкаться на самое высокое дерево и вспугнуть прохожего разбойничьим свистом. Опасные приключения, при одном упоминании которых порядочные сеньориты падают в обморок, только будоражили её горячую кровь. Вышивки и балы она воспринимала как пустые бесполезные занятия и откровенно скучала, когда её заставляли "путать нитки" или, нацепив платье с оборками и корсетом, двигаться под музыку с напыщенными франтами. Стоит ли удивляться, что, когда началась война, эта неугомонная сеньорита бросилась с оружием в руках на защиту своей родины? Той самой родины, которая до моего замужества была нашей общей.

  Когда меня выдавали замуж за лорда Эшби, моего согласия никто не спрашивал. Эсперанса бы в этом случае протестовала. Мне же, благовоспитанной барышни, и в голову не могло прийти, что дочь может ослушаться отца с матерью. Нельзя сказать, что за годы брака я безумно влюбилась в Гарольда, но я нисколько не жалею, что именно этот человек стал моим мужем. Человек высокой порядочности и благороднейших качеств. Когда мой супруг скоропостижно скончался, я долго не могла смириться, что Гарольда больше нет. Нелегко мне было научиться жить без него.

  Теперь мой дом здесь, и родина моего мужа – моя родина. Та самая, которая начала эту проклятую войну. Не приведи Господь увидеть, как солдаты родины мужа и родины отца идут убивать друг друга, как друзья и родные, которых обрела здесь, и те, с которыми вместе выросла, становятся врагами! Да и сама я теперь тоже враг. Для тех, кто знали меня с детства, я уже не Алисия Линарес, а Элисон Эшби из страны, которая на них напала. Мои нынешние соотечественники косятся на меня как на потенциального предателя – потому что я не знаю, о чьей победе молить Господа.

  Решение навестить Эсперансу пришло ко мне не сразу. Прежде было много мучительных раздумий. Амазонка, попавшая в плен, теперь, без сомнения, враг моему отечеству. Узнав о том, какому позорному наказанию её собираются подвергнуть – провезти обнажённой по городу в железной клетке – она предпочла уморить себя голодом. Я видела, что у неё почти не осталось сил даже говорить.

– Я прошла сквозь стену, – ответила я. – Спасибо Джеку-колдуну!

  О его чудесном даре мог бы никто и не узнать, если бы не страшная буря, разыгравшаяся, когда флотилия моего мужа возвращалась к родным берегам. Корабли бросало, словно щепки. Один из матросов, Джек Уилсон, усмирил бурю и этим спас моряков от верной гибели. Однако люди очень быстро забывают добро. Парочка матросов, как только оказались на берегу, донесли на своего товарища. Джека за колдовство приговорили к сожжению на костре. Даже заступничество адмирала не помогло. Но Гарольд, царствие ему небесное, был не из тех, кто так легко сдаётся.

23
{"b":"907455","o":1}