Ложись! вопит Фенн, роняя ловушку и бросаясь через крышу каюты к противоположному планширю. Когда он кричит, Сьюзен уже на палубе. От комингса рубки она отталкивается вперед, к рычагу переключения передач и дросселя, и срывается с места на полном ходу, плевать на ловушки, высунув голову лишь настолько, чтобы убедиться: мы нацелены Прочь. Фенн елозит обратно к ней, хватает с держателя на сходном трапе бинокль и, по-прежнему держась как можно незаметней, осматривает береговую линию за кормой, возле мола.

Ладно, погодя говорит он, касаясь ее руки. Мы вне досягаемости.

Дух он еще переводит с трудом; Сью, сбавляя газ, тоже. Ничего нет, ворчит он, ставя бинокль на место. Ты в норме?

Сьюзен кивает, глаза закрыты. Мы глушим двигатель и несколько мгновений просто дрейфуем.

Ну, произносит Фенвик: это сгущает старую-добрую интригу.

То был краболов – на берегу, задается вопросом Сьюзен, хотел отпугнуть нас от своих ловушек? Возможно. Но у него мощный пугач: как минимум тридцать-тридцать и, вероятно, с оптикой.

Прощай, остров Ки! Прощай, бухта По! Когда пульс у нас успокаивается, мы поднимает грот, раскатываем геную и бежим на норде, идем по нарастающему ветру с парусами по обоим бортам. С учетом хорошего прогноза и того, что никакие магазины мореходных припасов в воскресенье работать не будут, мы решаем провести день, выбегая и двигаясь вверх по Заливу, где возможно – определяя наше местоположение по вкладкам «Мореходного путеводителя» и справляясь у проходящих судов, пока не перейдем на «Карту 12223: Чесапикский залив: от Волчьего Капкана до мыса Смит». Там будет много яхт; станем наблюдать за небом, каждые два часа проверять прогноз и, как только вернемся на карту, рассчитаем наши можно и нельзя.

Совсем немного погодя видим по курсу еще одну раннюю пташку – лавирует против ветра к нам: крупный шлюп, весь накренился и славно справляется с правым галсом под гротом и генуей номер один. Мы меняем курс, чтобы пройти поближе и успешно вызвать их по радио, как только сумеем прочесть название у них на транце. Фенвик объясняет, что в шторм мы потеряли карту, и запрашивает курс и расстояние до маяка Волчий Капкан на полпути между бухтой Мобджек и устьем реки Пианкатанк. Минутку, «Поки», отвечает женщина на том конце, а немного погодя сама вызывает нас: Двадцать магнитных градусов. Миль десять. Просто не отклоняйтесь от линии черно-белых фарватерных буев, пока не увидите слева по курсу маяк. На здоровье. Конец связи.

Нас так и подмывает спросить, есть ли у них на карте остров Ки; но вскорости карта у нас будет своя. Делаем пять узлов; каждые полторы морские мили мимо скользят черно-белые буи. К девяти мы уже видим маяк Волчий Капкан, пятьдесят два фута в высоту; до десяти мы уже на его траверзе. Сьюзен на парусах, пока Фенн работает с картами 12223 и 12224: от Волчьего Капкана до мыса Смит морских миль тридцать; еще тридцать две до острова Соломона. Бриз, по-прежнему усиливающийся, сдвинулся чуточку к весту; наш курс за Волчьим Капканом истинно задан 000° прямо по линии меридиана 76°10′ W – а это значит, что идти мы можем широким галсом, а не бежать, и ветер у нас аккурат настолько слева на раковине, чтоб генуя наполнялась, а грот мы б не заваливали: такой курс относительно ветра быстрее, чем идти прямо по ветру без спинакера. Если ветер удержится, мы должны дойти до мыса Смит в широком устье Потомака к половине третьего; между нами и ним вдоль Западного побережья – целая череда уютных укрытий, куда можно забежать при штормовом предупреждении. У мыса Смит нам предстоит решение потрудней – годны мы или нет идти на остров Соломона в устье Патаксента.

Стоит прекрасное воскресенье, самая погода вручать дипломы, на берегу быстро раскочегаривается, а посреди Залива превосходно. Мы гораздо спокойнее и намного свежее, чем больше миль между нами и островом Ки. Общественная радиостанция из О. К. попискивает карибской музыкой, регги и калипсо: в ритмах, каким не воспротивиться, распевают растафарские революционные тексты. Боб Марли и «Плакальщики». Лучшие номера Могучего Воробушка.

Сьюзен противиться и не в силах. Пока Фенвик, теперь за штурвалом, морщась, размышляет о деятельности Компании в Карибье, она слущивает с себя одежду, мажется солнцезащитным лосьоном с головы до пят и счастливо танцует на наветренном планшире, на крыше каюты, на передней палубе. Он раздевается и тоже мажется весь за исключением головы под платком. Воздух на Чесапике чувствен в этом воскресном дополудне, каким только и бывает вообще на Ямайке или Тринидаде. Все еще двигаясь в такт, мы обмазываем друг дружке спины и попы. Музыка, свежий свет и сладкий воздух, выбрались из бухты По и вновь идем полным ходом через знакомые воды; черноглазку Сьюзен возбуждает все это – и ее собственное преувеличенье половой привлекательности, которое становится теперь никаким не преувеличеньем. Не помедлив ни на миг в своем танце-в-рубке, она мажет лосьоном мужнины гениталии, не выпускает их из рук, заглядывает под передние паруса проверить, не близятся ли суда или другие опасности, дотягивается назад установить авторулевой, который Фенн починил так, что хватает на работу при легком бризе. Вот она становится на колени на подушку в рубке…

Секс на шести узлах. Нас вдохновляет радость того, что мы живы, и нашей жизни вместе; нам необычайно повезло друг с дружкой и с привилегиями на белом свете; драгоценность такого часа, такого утра, на такой планете. И кое-что еще.

Фенн держит ее а терго, сердце у него бьется сильно. У Сью тоже – у нее под грудью, у него под рукой. Завершив, он в ней все еще огромен. А вот и уже нет. Регги сменилось вест-индскими политическими известиями: последние новости о гренадском революционном правительстве, о половодье кубинских изгнанников во Флориде, о памятных футболках, раздаваемых несчастным гаитянским крестьянам в честь женитьбы «Детки Дока» Дювалье в Порт-о-Пренсе. Фенвик выскальзывает. Никаких изменений в ситуации с американскими заложниками в Иране. Сьюзен вытирает нас обоих бумажными полотенцами. Еще поцелуи. Авторулевой мы оставляем.

Наш обед нагишом – баночные сардины, баночный арахис, баночные пшеничные вафли и теплая баночная газировка: запасы кладовой теперь поистине истощились. В 1400 мы на траверзе мыса Смит и должны решить. Прогноз не изменился. Если ветер не стихнет, дойдем до Соломона еще за пять-шесть часов: т. е. между 7 и 8 вечера. Солнце зайдет примерно в половине девятого по восточному летнему времени, свет останется годным еще часов до девяти. Напротив, если ветер нас подведет, как это часто случается под конец летнего дня, или же сгустятся грозы, вероятность чего тридцать процентов, нам мало что достанется в смысле гавани на этом следующем переходе: по правому борту болотистые отмёлые острова; с левого борта – утесы сплошняком, редкость в Чесапике. Мало того, запас топлива у нас истощен до того, что сомнительно хоть сколько-то тянуть на движке – что в штиль, что в шторм. Благоразумие влечет к берегу.

Что там насчет всех этих Запретных Зон? интересуется Сьюзен, глядя на 12223. Полигоны для учебных стрельб. Мишени для бомбардировок. По выходным не используются, уверяет ее Фенвик. Будем держаться мористее, где суда. Если закончатся и топливо, и ветер, замечает она, нам кранты, хоть в шторм, хоть без. Фенн с сухой усмешкой отвечает: Всегда можно вызвать Береговую охрану. И тут у нас Залив; по океанским меркам никакие очень серьезные неприятности нам не полагаются. Без вопросов, осмотрительным выбором было б полным ходом идти к первой же якорной стоянке на Потомаке. Но сейчас всего лишь два часа; бриз по прогнозу удержится, а «Поки» уж точно шпарит теперь вовсю.

Так оно и есть, и сей факт перевешивает. Даже после столь долгого изнурительного плавания кто способен отказаться от хода под парусом таким погожим днем? Теперь суда уже повсюду: шлюпы, ялы, кетчи, вон там даже шхуна катит с ветерком под яркими спинакерами или большими белыми генуями на воскресном бризе. Изумительный день ходить под парусом! Мы решаем идти дальше, авторулевой оставляем, но сами следим за буями и движеньем.