Для ободрения мы говорим – но не о наших недавних историях, а о

По мнению Сьюзен, уместно, что мы, так сказать, пустились в ночное странствие, а это для мифов о скитающемся герое одна из общих черт. Еще более уместным кажется ей, что последние несколько дней, не считая нашей задержки из-за шторма во вторник, курс наш лежал преимущественно на запад, а это традиционное направление приключений. Фенвик считает, что она допускает некоторую натяжку, с учетом того, что первая половина нашего отпускного круиза пролегала преимущественно на юг, а вторая половина, включая и то, что ждет нас впереди, лежит преимущественно на север. Но он не без удовольствия понимает, что история наша следует, в общем и целом, знаменитой традиции: вызов, отбытие, шаг за рубеж, испытания инициации, эт сетера. Он объявляет это, однако, нашей авторской прерогативой – изгибать шаблон, чтобы он с нашей историей совпадал, главное – не изгибать историю, чтобы совпадала с шаблоном.

Сьюзен соглашается и напоминает нам, что именно после шага за рубеж все обычно становится темным и таинственным. Рубежом нашим мысы Хенри и Чарлз стали только под конец дня, а вот остров Ки и бухта По – уже на верном пути.

Есть они на карте или нет, добавляет Фенн.

Его жена полагает, что у нас тут закавыка. Традиция требует, чтобы перед шагом за рубеж между светом и тьмой, действительностью наяву и сновидческим приключеньем герой обрел себе проводника или помощника. Но при условии, что рубежом у нас были Хэнк и Чак, мы не только не обрели проводника и помощника до того, как за него шагнули; мы его потеряли: карту 12221.

И нас едва не рассекло пополам Береговой охраной США, ворчит Фенн. И довольно сильно нервировал старина «Баратарианец-Два». Такой себе помощничек. Он рассуждает дальше: Как бы там ни было, у нас в истории нет никакого особенного героя. Мы ее герой. Значит, и помощником будем мы. Я стану твоим помощником; ты будешь моим.

Рука руку моет, произносит Сьюзен, цитируя Бабулю. Я мерзну.

Значит, если наша история собьется с курса, предписанного шаблоном, ну его, тот шаблон. Мы уже решили, где ее начать?

О, посередине, говорит Сьюзен, определенно. Ин медиас блядь рес, как сказал бы мой помощник.

Не успеет его помощник редакторски вычеркнуть эту проходную вульгарность. Ладно: начнем со шторма в море, как большие мальчики, а экспозицию впишем по ходу дела левыми руками.

Дрожащая Сьюзен указывает, что читатель еще не знает, к примеру, о ее соблазнении Фенвика на острове Какауэй в 1972-м или о старинной влюбленности в нее Феннова сына Оррина. Нашим левым рукам скучать не придется.

Угу. Ты меня соблазнила?

При небольшой помощи моего помощника. Я опять иду спать. Спокойной ночи, Фензеле.

Спокойной ночи, Сузеле. Спокойной ночи, Мириам. И Кармен Б. Секлер, и Хава, и Шеф, и Вирджи, и Оррин, и Компания. Мэрилин Марш – тоже; вся труппа. Спокойной ночи, все.

Ага. Спокойной ночи, Мэрилин Марш. Сколько времени?

Три. Снимемся отсюда, как только рассветет.

Мы забыли Гаса и Манфреда.

Спокойной ночи, бедняги. Покойтесь с миром.

Читатель про Гаса и Манфреда еще даже не знает вообще-то.

Того, чего читатель еще не знает, хватит на целую книгу.

Ой. Это кто сказал?

Я.

Рано поутру Фенвик Скотт Ки Тёрнер рапортует, что хотя остаток его вахты миновал без происшествий, ему все время не давали покоя сны о Манфреде, Гасе, Оррине, Мэрилин Марш, Джоне Артуре Пейсли, о Центральном разведывательном управлении США, о них самих. Сьюзен Рейчел Аллан Секлер, умываясь, рапортует, что и ей не давали покоя сны – о Мириам, Бабуле, Кармен Б. Секлер, Шефе и Вирджи Тёрнерах, о ней самой и о Фенне. Между прочим, ей не показалось, что они соответствуют Теории пяти снов.

Что такое Теория пяти снов?

В «Таймз» пару лет назад была история о проекте, посвященном исследованию сна, в результате которого пришли к выводу, что типичные ночные сны соответствуют определенной последовательности, как части симфонии. Первый сон – нечто вроде увертюры, обычно он короткий и происходит в настоящем. Он перекликается с какой-нибудь задачей, что была у нас на уме перед тем, как мы заснули, и в нем звучат темы четырех снов, следующих за ним. Следующие два обычно касаются каких-то событий прошлого, но в них включены наши нынешние чувства. Четвертый проецирует будущее и касается исполнения желания – как если б исчезла та трудность, что породила первый сон. Пятый и последний, вновь происходящий в настоящем, – переоркестровка всех прежних снов в торжественный финал.

Фенвик в гальюне, опорожняет кишечник, проверяет карты-вкладки в «Мореходном путеводителе» и прислушивается с определенным интересом.

Что ты думаешь? желает знать Сьюзен. Мне нужно пописать, когда ты там закончишь.

Я думаю, что более дурацкой, так ее, теории снов я отродясь не слыхал. Фенн накачивает воду для слива. Я из тех мужчин, кто склонен обращать некоторое легкое внимание на свои сны, Сьюз, и не припоминаю, чтобы они хоть когда-нибудь следовали какому-нибудь такому порядку. Могу спорить, даже у Бетховена так. Прима факи фекалии. Восемнадцать, девятнадцать, двадцать. Гальюн весь твой.

Сьюзен объявляет, что она всего лишь сообщает новости, и мы готовим себе завтрак из хлеба-с-кофе, больше у нас ничего не осталось. Раннее утро серо и штильно, но не так душно; прогноз НАОА[57] сулит ясный жаркий день, температура воздуха до девяноста[58], по Заливу хороший зюйд-вест из крупной области повышенного давления, расположившейся мористее, и обычная возможность гроз в конце дня или вечером. Как нас ни покачивает от нехватки регулярного сна, нам так не терпится покинуть остров Ки, что мы снимаемся с якоря в 0700, даже не искупнувшись, и на движке, на, должно быть, последнем нашем дизтопливе выходим из бухты По. В джинсах, в фуфайке с капюшоном и кожаных палубных мокасинах Сьюзен правит «Поки» вдоль волнолома, а Фенн тем временем – одетый на сходный манер, только вот фуфайка у него расстегнута до пояса, джинсы подрезаны повыше, а голова уже обернута от восходящего солнца тем же платком в огурцах – найтовит якорь к его полуклюзу с роульсом и драит носовую палубу.

Но не может устоять и просит ее чуть помедлить среди тех буйков от крабовых ловушек. Сьюзен думает было, что он намерен поискать свою бойну, воспоминание о той истории повергает в уныние по нескольким причинам. Сьюзен закатывает глаза и останавливает тяжелое судно рывком обратной тяги. Поскольку у дизеля винт левого вращения, корма «Поки» чуть дергается на правый борт, когда мы останавливаемся. Наша шлюпка, все еще на укороченном фалине, бьется в транец.

Что ты делаешь? К ее удивлению, он выудил один буек отпорником и тянет сейчас за линь. Фенвик!

Просто проверяю, говорит он. Очень мне странно, что никто не приглядывал за этими ловушками целых двое суток.

Туман на воде уже выгорает, и с предсказанной стороны света поднимается первый легкий бриз. Потом Фенвик объяснит, что с учетом оправданно прославленной обидчивости промышленных краболовов на то, чтобы кто-нибудь лез к ним в ловушки, ему на вахте пришло в голову, что водонепроницаемые пакеты в крабовых ловушках были б шикарным местом закладывать наркоту. Сбытчики с острова Ки. А заодно и крабов можно половить. Но едва он подводит проволочную ловушку к поверхности – и ничего не видит в ней, кроме нескольких недовольных автотомных[59] твердопанцирных крабов и дохлого окунька, – как с берега раздается несомненный винтовочный выстрел и одновременно в полукорпусе по траверзу взбрыкивает маленький гейзер.