– Люди…, люди… – она падает лицом в землю и наступает тьма.

Я смотрю на нее и вижу, что она видит меня.

«Солнышко и Цветочек, им не было больно. Они будут ждать Вас в городе Ангелов. А Вам надо докончить здесь одно дело», – говорю я каким-то необычным, тихим и медленным голосом.

– Какое дело? – оживает женщина.

– Я не знаю, но Вы скоро узнаете. А сейчас возьмите и поешьте, Вам надо есть, – она смотрит на меня, берет ложку и начинает кушать.

– Месси.

– Здесь.

– Остаёшься дежурным в лагере.

– Есть.

Б-г свидетель, я ни коим образом не собирался себе протыкать ногу, но уже второе утро, как был очень благодарен тому гвоздю. Быстро закончив в столовой, пошел в душ, где мог спокойно поэкспериментировать со своей новой способностью. Это была кинестетическая телепатия – мне было достаточно прикоснуться к человеку двумя руками, как я тут же проникал в его мысли. Вечером я проверил этот дар на соседе, чья спина согревала меня холодными ночами – у цыган своя жизнь, свои причуды, а проблемы такие же, как и у всех. Попутно я узнал, что обладаю в этот момент властью над человеком, словно бы гипнотизируя его. Через минут пять гипноз спадал, если, конечно, мы не соприкасались по новой.

В душе я хотел попробовать развернуть свой талант по отношению к самому себе, как -то отзеркалить себя и попробовать достучаться до своего подсознания. Нога, лодыжка, бедро, живот, грудь – я обхватывал руками разные участки своего тела, но чуда не происходит. Голова…, а если уши, а если темень и лоб, а между челюстью и затылком – ничего не получается, руки опускаются. Наконец сработало.

Это ночь в слободе ашкенази выдалась душной и беспокойной. Весь день в городе раздавалась пистолетная перестрелка между черносотенцами и слободскими, периодически разбавляемая оружейными выстрелами царских войск, паливших и направо, и налево. К вечеру пальбы стало меньше, но всем было ясно, что это лишь временное затишье перед завтрашней бурей. В небольшой убогой квартирке двое мальчиков близнецов мирно спали в одной кровати, крепко обнявшись во сне. Самуил и Вольфганг были неразлучны с самого рождения, и родители души в них не чаяли. Несмотря на нищету и тяготы жизни, родители находили радость и счастье в своих любимых сыновьях. До сегодняшнего дня.

Тишину тревожной ночи нарушил стук в дверь. Открыв дверь, родители увидели на пороге русскую соседку.

– Я могу спрятать вашего мальчика у себя. Но только одного. Я приду за ним рано утром, – перекрестившись, она растворилась в темноте.

Мать и отец, прижавшись друг к другу, сидели на краю кровати и тихо говорили, чтобы не разбудить детей.

– Как мы можем выбрать? Нет, это невозможно, мы не можем так поступить! – всхлипывала жена, пряча лицо на груди мужа.

– Я понимаю, милая, но мы должны спасти хотя бы одного, – он крепко обнял жену, пытаясь унять дрожь в его собственном голосе.

– И обречь второго на гибель?

Они долго молча смотрели на спящих мальчиков. Вольф с его ангельским личиком и пухлыми щечками, в свои шесть лет казался воплощением детской невинности. Месси выглядел более задумчивым и печальным, но родители знали, что он обладает недюжинным умом и талантами. Их дети должны вырасти и расцвести, если бы не этот кошмар, в котором они сейчас оказались.

Отец осторожно коснулась седой прядки на виске у жены – ее не было раньше. Он пытался представить, как будет воспитывать одного сына и хотел понять кто он, но это у него никак не получалось. Она смотрела в окно, где хозяйствовала тягучая ночь и хотела только одного, чтобы эта ночь никогда не кончалась.

– Я знаю, что мы сделаем, мы бросим жребий. Как Б-г решит, так тому и быть. Ты напишешь имена на записках, а я вытяну одну, – он дотронулся до мезузы, улыбнулся грустной улыбкой жене и пошел за ручкой.

Дрожащей рукой она написала имена сыновей на клочках бумаги, после чего аккуратно сложила их и положила в старую тряпичную сумку.

– Вот, – сказала она и заплакала.

Он взял сумку, несколько раз встряхнул ее, словно там были не два листочка бумаги, а каменные булыжники, после чего засунул руку в сумку. Выбрав один из листочков, он сжал его в кулаке, сел на кровать и застыл.

Медленно-медленно ползло время, раскрашивая небо в серый цвет. Сонные крики петухов прорезали ночь. Наконец он достал руку из сумки и с трудом разжал онемевшие пальцы. Она взяла записку, аккуратно развернула ее и выдохнула осипшим голосом: «Месси».

– Месси, – повторил он вслед за ней, и они оба обернулись в угол комнаты, где спали их сыновья. Он с трудом поднялся, подошел к детской кровати и взял спящего Месси за руку.

– Сынок, проснись.

Мальчик с трудом открывает глаза и сонным голосом произносит.

– Спасибо.

Отец помог ему встать, сделать омовение рук и тут же начал его одевать. Сонный Месси смотрел ничего не понимающим взглядом на спокойно спящего рядом брата, но ничего не спрашивал. Он уже мог одеваться сам, но почему-то сегодня его одевал отец, а мама тихо сидела в углу, изредка всхлипывая. Одевшись, они молча продолжали сидеть в тишине, пока не раздался стук в дверь. На пороге стояла соседка, которая, ничего не говоря, молча взяла Месси за руку.

– Иди с ней, – раздался в тишине голос отца. – И помни о нас, мы тебя любим.

Когда Месси и соседка ушли, отец и мать, все так же обнявшись сели на кровать, не сводя глаз с тихо спящего Самуила.

– Теперь у него есть шанс, – произносит мужчина.

– Б-г и добрые люди позаботятся о нашем Месси, – вздохнула она.

– Я знаю, – ответил он и редки слезы начали капать из его глаз.

Стена в замызганной душевой стала стеной плача, вбирая в себя всю ту боль, обиду, жалость к себе, родным и близким, которую я носил в себе все эти годы. И с каждой слезинкой я чувствовал, что где-то там внутри, на душе становится все чище и покойнее.

Отрыдавшись, я вышел на улицу. Все то же самое низкое серое небо, вокруг по-прежнему моросил мелкий дождь, но мир стал другим – Месси изменился. Из одинокой, потерянной в пространстве и затерянной во времени частицы, я в одно мгновение стал частью чего-то большого, единого и светлого. Больше я не был жертвой обстоятельств. Я не был и их хозяином, но теперь рядом с мной был брат, отец, мать, дед Давид и тысячи, сотни тысяч других людей, благодаря которым я жил в этом сложном мире.

– Месси, к коменданту, – перехватил меня по дороге к бараку капо. О, оказывается у нас есть и комендант. Оставив ведро и швабру, я двинулся к конторе, к которой мне и подходить запрещалось – убирал в ней капо. Возле конторы стоял автомобиль, хозяин которого, судя по всему, и был комендантом. Месси уже был здесь, когда неделю назад его сюда привезли. И вот мы снова тут.

Комендант, крупный, дородный мужчина сидел за дубовым столом и что-то писал.

– Проходите, – указал он на центр комнаты. Я встал и застыл в ожидании. Минута тянулась за минутой, а комендант все что-то писал. Наконец он отложил ручку, откинулся в кресле и посмотрел на меня, словно раньше меня тут не было.

– Как же так, Вы у нас всего неделю, а уже саботаж?

– Какой саботаж? – опешил я.

– Ну как какой, – ногу себе повредили. Или скажите, что это случайность? Месси, я таких как Вы насквозь вижу, меня не обманешь, как это вы всегда привыкли делать. Со мной ваши штучки – фокусы не сработают. Ясновидец, прорицатель, менталист понимаешь ли он. Это вы там, у себя в Варшаве, можете народ дурить, а здесь Вечный Рейх. Правильно сказал про ваш народ великий фюрер Рем…

Комендант распалялся все больше и больше и его несло. Он задавал вопросы, сам же отвечал на них, и тут же, по пунктам доказывал, как и в чем я был не прав в своих ответах.

– …и правильно считает фюрер, когда говорит, что Рейх не может просто так кормить нахлебников. Поэтому с сегодняшнего дня я урезаю Ваш паек в два раза…