А Сергей был хорошим другом, тихий, ни на чем не настаивал, спокойный. Полная противоположность мне, взрывному и вечно психованному, как только что не по мне. Наша дружба постепенно сошла на нет по банальной причине: в четвертом классе мы уже не учились вместе, Сергей перешел в 4 «Г» класс, плюс к этому его родители получили трехкомнатную квартиру на «Болоте», враждебном районе из девятиэтажек. Сергей просто уже не был соседским мальчишкой. И хотя по взрослым меркам Болото находится от Площади недалеко – минут пятнадцать обычной ходьбы, по меркам десятилетних пацанов, игравших всегда на своем районе, это стало непреодолимым препятствием. Почти то же самое, что Сергей переехал бы в другой город.
Мы все еще радостно здоровались в школе, общались, но постепенно отдалялись – одной школы было недостаточно. У Сергея появились свои друзья на Болоте, и, хотя мы несколько раз собирались встретиться после школы, дальше планов дело не пошло.
Сергей прожил лишь шестнадцать лет. И погиб при странных обстоятельствах. Это был несчастный случай: он вроде бы упал с обрыва в реку, будучи подвыпившим, после некой молодежной тусовки, а может меня уже подводит память.
Рассказ о нем можно закончить жутковатым, почти мистическим фактом. Спустя годы, уже будучи совершеннолетним, я случайно встретил Лену, его сестру, и разговор коснулся Сергея. Она сообщила, что сразу после его исчезновения, но до подтверждения факта смерти, кто-то звонил им, и она узнала голос брата – он просил ее о помощи. Разговор с ним тогда прервался, и больше никаких звонков не было. Лена считала себя виноватой в том, что не помогла брату. Услышав такое, я мог лишь молча это переваривать – не хватило духу уточнять подробности или же пытаться убедить девчонку, что ей наверняка померещился голос Сергея. Я до сих пор не могу точно сказать, поверил ли я тогда его сестре.
Пока я жил с родителями, я частенько видел его мать из окна своей комнаты. Она всегда казалась мне печальной и придавленной чем-то невидимым. Я старался не сталкиваться с ней на улице: мне было не по себе, как если бы в случившемся была доля моей вины. Много позже, когда я вырос, она меня уже не узнавала. Тем не менее, у родителей Сергея вскоре после его смерти – год или два минуло – родилась дочь, его младшая сестра. И однажды я поймал себя на мысли: не погибни Сергей, этой девочки никогда бы не было.
5. Лето
Кожу ласкает теплый воздух. Само тело находится в коконе, защитном, мягком, но почти неосязаемом. Стрекот кузнечиков. Шорох листвы, с которой играет ветерок. Запахи травы, цветов, теплой земли. Тихие спокойные вечера, когда день не умирает, но укладывается спать, чтобы завтра вернуться со свежими силами. Странное умиротворение, основанное – звучит почти абсурдно! – всего лишь на отсутствии холода. Все равно, как лишь одно отсутствие боли уже может дарить счастье и наслаждение. Можно просто сидеть на скамейке, наслаждаясь теплом, вдыхать воздух не только обычным способом, но всем телом, каждой его порой. Каждой клеточкой. И это возможно лишь летом.
Много позже, став взрослым, в одной книге я прочту строчки из одной песни в стиле рок-музыки.
Иногда я думаю, что я буду делать?
Голубизна лета неизлечима.
Мне так понравятся эти строчки, но по какой-то причине я буду сокращать их, пока не выйдет что-то свое: «Лето неизлечимо». Да, так оно и есть, наверное. Став взрослым, я стану осознавать, что это такое: возможность просто находиться в тепле, сидеть на улице и наслаждаться воздухом каждой клеткой тела. Но в детстве всего этого ребенок не анализирует, он просто живет и наслаждается.
Лето в детстве. Это не просто особая жизнь, особое пространство, это – как некая иная реальность. В начале лета всегда кажется, что лето никогда не закончится. Даже вопреки практическому опыту прошлого года. Девяносто два дня в трех месяцах в том возрасте – слишком много, чтобы осознать это. Душа поет при мысли, что все только-только начинается, что так долго можно гулять, не ходить в школу, не делать уроки. Будущее несет в себе только летние каникулы. После них, там, за краем горизонта, просто-напросто еще ничего нет.
В моем детстве школьные дни всегда заканчивались 31-го мая. Каникулы начинались строго с 1-го июня. Это позже каникулы могли начинаться еще за несколько дней до лета, но и тогда, в моем детстве, и позже каникулы всегда заканчивались 31-го августа. 1-го сентября этот праздник, когда-то казавшийся нескончаемым, все-таки подходил к завершению.
Однажды, один из моих приятелей, на вопрос, какой месяц в году у него самый любимый, сказал, что это – май. Такого же мнения придерживались многие. Да почти все. Почему? Все впереди – вот почему. Все еще только грядет, и даже лето еще не началось, оно еще не тронуто, оно – само счастье, которое впереди, оно – предтеча чего-то волшебного и при этом неизбежного. Ни от кого я не слышал, чтобы ему нравилась осень – просто потому, что осень была началом учебного года. Это много позже, когда я стал взрослым, и уже не имело значения, когда начинается школа, а когда каникулы, я осознал, что мне в действительности больше нравится стык лета и осени, пожалуй, даже больше сентябрь, чем август, самое начало осени, особенно, если сухо и тепло, а тогда конец лета всегда находился под дымкой печали неизбежного конца каникул. Под дымкой увядания. Под дымкой потери на долгий-предолгий срок.
Летом я встречал во дворе ребят, которых не мог видеть в другое время года: они приезжали к родственникам на побывку. Для такого маленького городка временно приехавших было много – сказывалось то, что в своей время в город переезжали жить люди из других нефтеносных районов Советского Союза. Ни с кем из них я не сошелся так, чтобы переписываться в дальнейшем или просто хорошо их запомнить, но с одним мальчиком, имени которого я уже не помню, пухлым и круглолицым, я каждый день играл на протяжении месяца, если не дольше.
Да, лето было прежде всего наполнено играми во дворе: нескончаемый футбол в разных вариантах, гандбол, прятки, войнушка, ямки, прутики, битва в пырскалки, иногда карты. Лето – это лазание по детским садам за яблоками, походы в школу за крыжовником, пока он там рос за большой площадкой. Но летом были и другие события, которые случались чаще всего только летом. Это – поездки в деревню, к бабе и деду – родителям мамы, рыбалка с отцом и походы с родителями на речку.
Деревня требует отдельного рассказа. Туда мы ездили не только летом, но все же в памяти остались именно летние приезды, что неудивительно – они случались гораздо чаще.
Рыбалка и речка с купанием в том возрасте могла быть только летом. Отец, заядлый рыбак, еще долго, до зрелого возраста ездил и на зимнюю рыбалку, но меня с собой брал только летом. Я не особо любил удить и, когда стал взрослым, самостоятельно никогда на рыбалку не ходил. Мне это не нравилось. В детстве же для меня это было моментами плотного общения с отцом, который был не особо разговорчивым в обычной жизни. Мне больше нравилось бросать спиннинг, чем сидеть и наблюдать за поплавком. Еще я любил пройтись где-то по берегу, подняться в лес, полюбоваться рекой с обрыва. Или просто сидеть и смотреть на реку, на противоположный берег, на течение, на отца, который иногда что-нибудь делал с садком или прикормом для рыбы.
Иногда мы ездили куда-то за город с кем-то из его коллег по работе, и один из них брал сына, Руслана, на год младше меня. Мы хорошо с ним общались, хотя вне этих «отцовских» поездок особенными друзьями так и не стали. От этого времени у меня остались фотографии: мы стоим с моим папой втроем, держим рыбу, показывая фотографу, наверняка пойманную кем-то из наших родителей.
Я любил придремать днем, это было спецификой моего организма, и даже в зрелом возрасте эта привычка меня не оставляла. На свежем воздухе в послеобеденное время меня тем более клонило в сон, и однажды, проснувшись, я услышал от отца что-то похожее не обвинение: я – дохляк, слабый, мне, как маленькому, надо поспать, а вот Руслан в это время ловил рыбу. Я слегка расстроился, но, как и все в детстве, это быстро забылось, когда я сам продолжил возню с рыбной ловлей.
