Оглавление

1. Преддверие первой любви

2. Начальная школа

3. Соседские мальчишки

4. Сережа

5. Лето

6. Детские сады

7. Соседи

8. Родственники

9. Деревня

10. Двоюродная сестра

11. Леня

12. Река

13. Ваня

14. 5-й класс

15. Две Лены

16. Учителя

17. Одноклассники

18. Футбольные страсти

19. Первый выезд в Россию: Соликамск

20. Перелом руки

21. Желтуха и соблюдение диеты

22. Второй выезд в Россию: Великие Луки

23. Возвращение Вани

24. Первое знакомство

25. День рождения: 14

26. Первые свидания

27. Саша

28. Первая близость

29. День рождения: 16

30. Эдик

31. Третий выезд в Россию: Подмосковье

32. Школа № 5

33. Она

34. Попытка суицида

35. Клетка

36. Лето 91-го

37. Гомель и Политех

38. Сергей Спонсор

39. День Рождения: 18

1. Преддверие первой любви

Я не помню ее имени. Не помню ее лицо. Она – лишь смутный образ из далекого прошлого. Я даже не могу сказать, что это было первой любовью в моей жизни. Скорее неким преддверием.

Мне было лет пять, и это происходило в детском саду. Единственное, что я помню – ее волосы. Светлые и длинные. И, кажется, вьющиеся. Быть может, поэтому в дальнейшем для меня станет таким важным, какие у моей девушки или женщины волосы.

Вьющиеся локоны закрывают тонкие плечики. И частично закрывают лицо. Наши раскладушки рядом. Я справа от нее. Это «тихий час», самое его начало. Раскладушки обычно ставят в нашей группе в три ряда, они постепенно заполняются детьми, по мере того, как каждый находит свою кровать – по нашивке с фамилией или инициалами на матраце, – раздевается до трусов, майки и забирается под одеяло. Почти всегда идет своеобразная игра – чей ряд заполнится раньше, и кто победит. Те, кто уже в кроватях, сидят, вытянув ноги и упершись для удобства руками – отводят их назад и немного в стороны. Наши койки узкие, стоят вплотную, и, если постараться, я ставлю левую руку так, что она касается ее правой руки. Вот так просто: мое предплечье и ее предплечье. Она следит за ребятами и даже не замечает этого касания – это естественно, некая случайность. Мне хорошо. Я уже не слежу за игрой: слова тех, кто подбадривает и поторапливает оставшихся, кто еще не лег, проходят мимо моего сознания. Для меня существует лишь это касание и ее рука.

Я еще не знаю, что такое женщина, что вообще происходит между мужчиной и женщиной, но что-то внутри меня, пробуждаясь, опережая развитие и потребность, вынуждает касаться руки девочки, по случайности оказавшейся на соседней раскладушке.

Как часто мы оказывались рядом на «тихом часу»? Я не помню. Быть может, немало раз. Быть может, это случилось лишь однажды. Это длится считанные секунды, но они запомнятся мне гораздо отчетливей, нежели многие другие моменты в жизни детского сада. Преддверие… Касание… Теплая гладкая кожа… Локоны… Секунды…

Я не найду ее потом на фотографии выпускной группы детсада или на новогодних фото, я даже в точности не уверен, что ее там нет. Скорее всего, нет, иначе я узнал бы ее? Ее след затерялся, как теряется все наше прошлое, которое уходит от нас все дальше и дальше. Даже захоти я из принципа узнать ее имя, как она выглядит теперь, каким стала человеком, даже подключи к этому частного детектива, вряд ли бы из этого что-то вышло. Пусть так. Наверное, это и к лучшему.

То время сохранило в памяти множество обрывочных событий-образов. Разных, без всякой логики, вне зависимости от их важности и времени, когда это случилось. В чем-то это похоже на сновидения, и это в очередной раз вынуждает задаваться вопросом: что есть реальность? Память оставила мне все это, как набор вещей, «уцелевших» после переезда в новый дом. По сути, можно обойтись без них, но и необязательно выкидывать – пусть полежат. И эта пауза, пока вещи – ненужные? – находятся под рукой, вынуждает брать их, рассматривать и вспоминать.

Я помню, как отец пристыдил меня, что я испугался собаки, небольшой и незлобной, просто встретив ее на улице, куда, опережая отца, выбежал с территории детского сада. Я подскакивал, удаляясь от него вприпрыжку, возможно, игнорируя требование не спешить, и тут вдруг вернулся к нему и пошел рядом, как привязанный, а он увидел псину и обо всем догадался. Сейчас, будь я на его месте, я не стал бы стыдить собственного сына, но кто знает, кто и как должен поступать в том или ином случае?

Отец вообще почти всегда забирал меня из детсада, в последние год-два. Я даже не помню, чтобы меня хоть раз забирала мать. Наверное, стерлось из памяти. Просто отцу было удобно делать это по пути с работы. Частенько он вел меня в пивбар – да, именно так он тогда назывался, – расположенный в бывшем католическом костеле, которому на заре девяностых суждено было превратиться в «Витаминный бар» – для молодежи это стало модным местом, и там всегда подавали вкусное мороженое с разными сиропами, – а уже позже, ближе к нулевым, опять стать католическим костелом, единственным в городе. Здесь всегда царили полумрак и прохлада из-за высоких узких окон, расположенных слишком высоко, чтобы в них выглянуть. Отец брал себе пиво, а мне мороженое, нередко я любил попробовать жареный горох – любимую из закусок. Я уплетал по зернышку и посматривал на верхний внутренний балкончик над входом – там находилось чучело зубра, и выглядел он монументально, настоящим, с живыми проницательными глазами: некий страж, который следит за порядком и всегда провожает взглядом тех, кто выходит. Я смотрел на зубра снизу вверх в обоих смыслах.

Помню, как зимой после детсада мама катала меня на санках, тащила за собой, а я сидел, довольный, мне это так нравилось, и лишь спустя годы я стал понимать, какой больной была моя мама, какой уставшей после своей парикмахерской, где все работали на «выполнение плана». Мы тогда жили на районе Береговая в северной части города, в доме-бараке родителей отца, у деда и бабы, где нам выделили одну небольшую комнатку – там я провел первые пять с половиной лет своей жизни. Именно там я стал впервые осознавать себя, там были первые друзья, с которыми я играл. Именно там я в первый раз сломал левую руку в пятилетнем возрасте, когда, погнавшись за котом, не обогнул угол веранды. Потом рука срослась неправильно, и врач ломал ее повторно. Помню, как я орал на него, используя настоящие взрослые ругательства, когда он что-то делал с моей рукой. Вряд ли врач не использовал наркоз, быть может, это происходило во время предварительного осмотра. Похоже, именно из-за этого мое левое предплечье чуть-чуть короче правого.

Я помню, как неловко еще бил по мячу в старшей группе, играя в футбол – эта игра была стержнем, основой моего детства, – а воротами были, конечно же, два дерева – о, старый добрый Советский Союз! В те времена в маленьком провинциальном городке воротами могло быть что угодно: секция из сеточного ограждения детсада, ворота гаража, приспособление для выбивания ковров из трех труб – наиболее похожий на настоящие ворота вариант, узкие и высокие, и, естественно, вездесущие деревья. Даже настоящий футбольный мяч я впервые получил лишь в середине восьмидесятых, когда пошел в пятый класс, а мама ездила в Москву и каким-то невероятным образом купила мне такой подарок – я рассматривал его, этот футбольный мяч, когда вернулся из школы, а дома никого не было, смотрел и не верил в это чудо, хотел орать и прыгать, а быть может, так и было, и я просто не помню. И я точно знаю, что не меньшую радость испытывала моя мама. Всего лишь один футбольный мяч! Я готов был молиться на него, спать с ним, есть и не выпускать из рук, куда бы ни пошел. В памяти даже осталась дата, когда мяч стал моим – 20-го октября 1985-го. Если и существует первая любовь не к человеку, а к вещи, она была к этому мячу.