Виктор Сергеевич останавливается. Пальцы его, уже устремившиеся к моему лицу, замирают, а глаза еще больше сужаются.

– Нет? – сжимает он губы.

– Нет.

Тишина, которая наступает вслед за этим, оглушает.

Словно через толщу воды, доносятся фоном привычные звуки: капает вода из-под крана в ванной, кричат мультяшные герои в соседней комнате, где лежит и смотрит мультики Сева. Лежит и смотрит, пока меня тут у мойки…

Бессмысленность и запредельная пошлость ситуации зашкаливает, и мне становится так гадко, что того и гляди стошнит.

Если он коснется, то меня стошнит.

К счастью, Виктор Сергеевич больше не делает попытки дотронуться.

Он тяжело смотрит на меня, ноздри толстого носа чуть раздуваются, губы сжимаются в тонкую линию.

– Ну смотри… – после долгой, мертвой паузы говорит он, – не пожалей…

Я молчу, замерев, боясь двинуться и тем самым спровоцировать… Что-то. Страшное что-то.

Теперь мне совсем не кажется безопасным этот человек, несмотря на его должность, которая призвана вызывать доверие.

Я понимаю, что мы наедине, что Сева – не защитник мне, и захоти Виктор что-то сделать… Я не смогу оказать сопротивление.

Я нигде не в безопасности! Даже дома! Даже рядом с мужем!

И ничего не могу!

Противостоять никому не смогу!

Остается только ждать и надеяться, что этот мужчина уйдет.

Виктор Сергеевич, еще чуть-чуть подождав, разворачивается и идет в сторону выхода.

На пороге кухни, откуда видно комнату с лежащим на кровати Севой, участковый поворачивается и говорит тихо:

– Коллекторы не будут такими вежливыми, учти.

В тоне его – отчетливая уроза, от которой сердце заходится бешеным стуком. Хочется заорать от шока и страха, но я лишь сильнее цепляюсь в столешницу побелевшими пальцами и смотрю в глаза участковому.

Уходи. Уходи же!

Моя безмолвная мольба услышана, Виктор уходит, напоследок основательно грохнув дверью.

И в то же самое мгновение я буквально падаю на пол, потому что ноги перестают держать.

Случившееся пока что не укладывается в голове, настолько оно нереально. Я, за время замужества, привыкла к тому, что у меня есть Сева, а я – есть у него. И никто другой не интересен.

Я никогда даже не думала о том, что могу привлечь какого-то постороннего мужчину, никогда ничего для этого не делала! Совершенно отвыкла от чужого досужего внимания.

И теперь чувствую невероятную растерянность и испуг.

А еще неверие.

Он что, в самом деле сейчас приставал? Предлагал мне секс? Зная, что я замужем, что у меня муж болеет! За стеной лежит!

Это кем надо быть, что такое делать? Это как надо сойти с ума?

Или я сошла с ума и ничего не понимаю?

И его слова про коллекторов…

Если он так сказал, значит, обращаться за помощью, если вдруг они опять придут и будут угрожать, бесполезно?

Или он предлагал свою помощь в разрешении ситуации? За… Секс?

Кое-как поднимаюсь, сажусь на стул, пытаюсь налить себе воды. Руки отчетливо подрагивают. Так и до психоза недалеко.

Вода немного придает сил, я встаю и иду в комнату, к Севе, до сих пор, безотчетно, пытаясь найти у него защиту и спокойствие.

– Сева… – сажусь рядом с ним, на кровать, глажу по груди, щекам. Чувствую, как глазам становится больно и горячо. Слезы опять. – Сева… Посмотри на меня… Пожалуйста…

Муж неотрывно, не моргая даже, глядит в экран, на мелькающие цветные картинки. И мне становится больно в груди. Так больно, что не могу сдержать себя, цепляюсь за его майку, трясу, сглатывая слезы:

– Сева! Сева! Ну очнись! Мне плохо, Сева! Мне так плохо!

Но Сева лишь чуть-чуть вытягивает шею в сторону, потому что я перекрываю ему экран. Мешаю.

Он не слышит ничего, не замечает моих слез, моего отчаяния.

И я перестаю плакать, вытираю слезы, смотрю в его пустое лицо. Где-то там, за этой пустотой, мой любимый.

Я верю, что он там есть, и просто никак не может пробиться ко мне.

И очень надеюсь, что, когда у него получится, я сама еще буду в состоянии нормально воспринимать реальность. Что выживу в этом ожидании.

Внезапный грохот из прихожей выводит из ступора.

Поднимаюсь, иду на звук.

Пару секунд изучаю отлетевшую доску карниза. Ту самую, что вчера приколачивал участковый.

Надо же.

Так ненадежно.

А казалось прибитым на совесть…

Новый год наступает неожиданно. Вроде бы вот только-только начало зимы было, снег лишь ложился, а глазом моргнуть не успела – и уже последний день работы. В этом году мы до упора трудимся, хотя какая там учеба в предновогоднюю неделю… Ученики в расслабленном состоянии, на уроках все лениво и отстраненно. И лишь должники лихорадочно бегают на переменах и после занятий, подчищают хвосты за первое полугодие.

От традиционного предновогоднего застолья с коллегами отказываюсь, да никто и не настаивает, зная мою ситуацию.

А знают обо мне все, конечно же. Деньги собирали, помощь от коллектива…

Сочувствующие взгляды – давно уже моя реальность. Новая, такая жуткая, словно затянувшийся кошмар, из которого никак не получается вынырнуть, реальность.

И терпеть их еще и вне рабочего времени сил никаких нет.

Потому спешу домой, придумывая, что бы такого приготовить к новогоднему столу.

Может, салатик крабовый? Сева его любил… Любит, то есть, конечно же любит! Правда, ему нежелательно сейчас, строгая диета, но иногда-то можно же… Вдруг ощутит знакомый вкус, и что-то стронется у него?

Врачи говорят, что из этого состояния должен быть выход, какой-то толчок, рывок, что-то очень знакомое или, наоборот, незнакомое… Причем, никто не советует слишком экспериментировать, потому что последствия могут быть совершенно обратными ожиданиям. И все еще больше усложнится.

Хотя мне кажется периодически, что сложнее уже некуда. Дальше некуда.

В подъезде прохожу мимо огромных надписей, сделанных кроваво-красной краской с фосфорецирующим эффектом. Это для того, чтоб в темноте люди тоже могли прочитать, что в двадцать пятой квартире живут должники.

Надпись эта регулярно обновляется, несмотря на мои попытки мирно договориться с кредиторами об отсрочке, потому что проценты-то я погасила, хотя бы до Нового года должно хватить! А потом в планах выставить квартиру на продажу и вернуть эти чертовы три миллиона, которые зачем-то взял и куда-то дел Сева.

Причем, то, что взял именно он – доказано, я видела документы, узнала его подпись… А вот куда дел, вообще непонятно. В квартире я никаких свидетельств того, что деньги тут все же были, не нашла. И на его работе ничего про это не знали.

Сева был ведущим риэлтором в небольшом агентстве недвижимости, специализирующемся на продаже элитных квартир и помещений коммерческого характера.

Когда-то у него было свое агентство, в которое вкладывались все наши небольшие сбережения, но вскоре к Севе вышли с предложением о найме, и он, подумав и прикинув все, согласился.

И не прогадал! Проблем стало в разы меньше, а прибыли больше. Вот так иногда бывает странно: все говорят, что свой бизнес – лучше, чем работа на компанию, а в нашем случае все вышло ровно наоборот.

Вот только сбережений никаких мы так и не сделали. Не успели просто. Квартира в ипотеку, машина в кредит, да и нам тоже хотелось наконец-то вздохнуть свободней, пожить для себя. В будущем мы планировали детей, но не скоро, может, через год-полтора…

И вот теперь у меня нет никаких планов. А со стен подъезда не пропадает кроваво-красное свидетельство того, насколько хрупким бывает счастье.

Надпись эта появилась еще до того, как я погасила процент по кредиту, и с тех пор я на нее любуюсь ежедневно. И соседи тоже. Все теперь в курсе наших проблем. И здесь, в доме, тоже.

Как-то, не выдержав язвительных, обвиняющих взглядов соседки сверху, ворчавшей постоянно, что загадили подъезд «из-за таких вот», я попыталась закрасить жуткую надпись. Но ничего не получилось: белая краска не перекрывала красную, наоборот, кажется, еще ярче сделала…