Приведенные выше отрывочные сведения позволяют составить некоторое представление о той детально разработанной юридической процедуре, посредством которой осуществлялся найм врача на государственную службу. Обе договаривавшиеся стороны подписывали официальный документ, контракт, в котором были определены обязательства государства и его врача. Таким образом полис, охранявший в принципе жизнь и имущество своих граждан, выполнял свои функции в сфере здравоохранения.
Говоря о врачебном деле, нельзя не коснуться и медицинского обслуживания рабов. О лечении государственных рабов пока ничего не известно, но следует думать, что полисы каким-то образом заботились о сохранении этого вида своего «имущества», тем более что государственные рабы в Афинах находились в лучшем положении, чем основная масса частных рабов. Что касается последних рабов, то медицинское попечение о них целиком лежало на их хозяевах. И здесь царил полный произвол. Хозяева, особенно скупые и самоуверенные хозяйки, часто лечили больных ойкетов сами. Недаром Ксенофонт указывает, что хозяка дома должна знать некоторые врачебные приемы лечения, чтобы исцелять своих домочадцев. Но это было возможно в небогатых домах, где рабов было немного. В хозяйствах, где было более 9—10 рабов, дело обстояло сложнее. Об этом можно судить по ряду высказываний Платона, отражающих реальную ситуацию[559]. В частности, он говорит о врачах-рабах, которые лечат больных невольников. Философ относит их ко второму разряду специалистов, так как они занимаются врачеванием на основе опыта, а не исходя из науки. В его словах чувствуется некоторое пренебрежение к таким врачам, и он четко противопоставляет методы лечения, применявшиеся врачами-свободными и врачами-рабами. Свободный врач-ученый детально исследует больного и терпеливо разъясняет ему способы лечения его болезни. Напротив, врач-раб не входит в долгие разговоры со своим пациентом-рабом, но, безапелляционно прописав известные ему из практики средства, оставляет больного и самодовольно мчится к следующему больному[560]. Нарисованная Платоном картина ясно обнаруживает ту пропасть, которая отделяла больных рабов от больных свободных и которую не могла уничтожить деятельность отдельных гуманных врачей типа Дамиада из Лаконии[561].
Здесь хотелось бы возразить некоторым историкам, которые преувеличивают реальное значение филантропических идей в эллинистической действительности, в частности в деятельности тогдашних лекарей. Например, И. Фохт исследуя развитие представлений о том, что между свободными и несвободными нет пропасти, предположил, что они должны были отразиться на отношении к больному рабу как к человеку[562]. Гораздо дальше идет Ф. Кудлиен[563]. Исходя из Гиппократовых «Эпидемий», он утверждает, что уже в классическое время для авторов упомянутого труда не существовало разницы между свободным и несвободным пациентом. Это наблюдение справедливо, и оно, безусловно, говорит о передовых взглядах Гиппократа и его соавторов. Во имя истины эти ученые, знатоки своего дела, не считались с социальными перегородками и рассматривали только болезнь человека и способы ее лечения. Однако сколь всеобъемлющим был этот подход среди широких кругов медиков, и особенно среди владельцев рабов, сказать очень трудно.
Конечно, часть рабовладельцев лечила своих ойкетов у знающих частных врачей, каким был и Гиппократ, исходя не только из экономических соображений, но и из филантропического отношения к своим невольникам. Особенно пеклись, вероятно, о доморожденных рабах и красивых рабынях, служивших иногда хозяину источником немалого дохода[564]. Но такие случаи не могли составлять большинство, особенно когда в полисах не хватало врачей для обслуживания свободных граждан. Тогда-то и выступали на сцену врачи-практики, часто сами находившиеся в рабском состоянии.
Нам представляется, что Ф. Кудлиен недостаточно учел, что для Гиппократа главной темой были недуги и методы их лечения, «социолог» же Платон вглядывался в жизнь современного ему общества и подмечал то, что ученый врач не считал достойным внимания. Сведения Платона о рабе-враче, несущемся от одного больного ойкета к другому, и о том, что такие медики вели прием и в своих лечебницах, полностью укладываются в рамки афинской действительности IV в. Известно, что в то время рабовладельцы проводили большую разницу между квалифицированным и малознающим невольником. Владельцы получали гораздо большие выгоды от хорошей работы искусного в каком-то деле раба и нередко отпускали его на заработки. Считалось полезным поощрять таких рабов и относиться к ним лучше[565]. Раб, усвоивший начатки лекарского дела и обладавший природным дарованием врачевателя, несомненно, представлял собой весьма доходное имущество, которое корыстолюбивый хозяин предпочитал использовать самым эффективным способом — пустить его на заработки в качестве медика. У такого раба-лекаря могло быть и специальное помещение, где он вел прием своих пациентов[566].
Реальность сведений Платона подтверждает дельфийская манумиссия SGDI, № 1899 (155/4 г.). Этот документ оформил сделку двух медиков — хозяина и раба. Владельцы — врач Дионисий, сын Асандра, и его брат, принадлежали к весьма зажиточной дельфийской семье, члены которой отпустили на волю нескольких рабов[567]. Выкупающийся раб — Дамон. Он платит большую сумму за отпуск — 6 мин., что вдвое дороже средних выкупных цен[568]. Другим условием отпуска является «соврачевание» с хозяином в случае необходимости в течение пяти лет. Приведенные пункты манумиссии позволяют заключить, что Дамон был врачом, достигшим не только известного материального достатка, но и обладавшим значительным авторитетом. Недаром в документе о его работе после выкупа употреблен термин συνιατρευω, а не поставлены глаголы типа υπερετέω или δουλεύω. Как отметил К. К. Зельин, в дельфийских документах часто употребляются эти термины и ряд других, отчетливо выражающих некоторые черты прежнего, рабского статуса отпущенника при определении отношений выкупившегося на волю и его бывшего владельца[569]. Выступающий в документе оттенок профессионального равенства Дионисия и Дамона весьма примечателен — видимо, сильный и одаренный раб-врач добился такого успеха, что его владельцу не оставалось иного выхода. Однако, продавая Дамону его свободу, Дионисий официально утвердил свое право на пятилетнее сотрудничество искусного отпущенника-лекаря.
Интересно, что другие детали изучаемого акта указывают на то, что у Дамона еще не было своего угла вне дома хозяина: на время «соврачевания» ему полагалось получать от Дионисия все для питания, одежду (видимо, профессиональное чистое одеяние) и постель[570].
Итак, общий характер дельфийской манумиссии 155/4 г. позволяет заключить, что тенденции, обрисованные довольно бегло Платоном, за прошедшие 200 лет не только не исчезли, но приобрели еще большую силу и одаренный раб-лекарь в исключительных случаях мог даже стать почти вровень со своим владельцем-врачом[571]. Зная о том, как много рабов-лекарей было в Средиземноморье в римское время[572], можно предположить, что и в Греции в эллинистический период лекарская работа невольников и многих отпущенников была обычным явлением[573].
