Я сидел там, в кресле у ее кровати, окутывая ее своей тенью так плотно, что она была окутана ею. Ей больше не снились кошмары, и я использовал это, чтобы оправдать свою ужасную одержимость.

Мое присутствие и прикосновения помогли ей лучше спать. Поэтому я продолжал это делать, хотя и знал, что если она проснется и увидит меня, все будет кончено.

Она была бы в ужасе, и вместо того, чтобы избавлять ее от ночных кошмаров, я стал бы одним из них.

Днем мы гуляли по территории, окружающей мой дом. Сначала они были короткими, всего по двадцать минут в саду, но вскоре Мэй захотела заходить все дальше и дальше, и я подчинился.

Я всегда ходил с ней.

Мне приходилось держать ее подальше от места, где я кормился, чтобы она не видела, какой вред мой голод наносит земле.

Чтобы она не боялась меня.

Каждый раз, когда мы подходили к развилке, я вел Мэй налево, в нетронутые уголки леса. Там было просторнее, птицы щебетали на деревьях, дятлы стучали по коре, белки прыгали по земле, когда замечали нас.

Но однажды Мэй остановилась на развилке и намеренно повернула направо, вглядываясь в полумрак под густо растущими хвойными деревьями.

— Что там? — спросила она, и я быстро подошел ближе, преграждая ей путь.

— Ничего особенного. — сказал я. — Здесь темно. Не очень ухожено. Никто туда не ходит, и там могут быть опасные животные.

Это была ложь?

Я размышлял об этом, пока мы шли под деревьями с красными листьями, как всегда, свернув налево. Мои охотничьи угодья не отличались красотой, и именно это я имел в виду, говоря, что они были в плохом состоянии.

И если я имел в виду только себя, когда сказал "никто", это тоже было правдой.

Никто, кроме меня, не ходил этим путем.

А опасные животные? Охотник на охоте — это действительно опасное животное. Но я не добавил, что имел в виду себя. Что опасное животное, от которого я предостерегал Мэй, жило в том же доме, что и она.

Что он был ее мужем по имени и что он проводил каждую ночь у ее постели, наблюдая, как она спит, пока его тьма поглощала ее целиком.

Она не могла этого знать.

Бесстрашие Мэй было слишком ценным даром, чтобы его потерять.

Вскоре погода изменилась, последние золотые деньки сентября сменились октябрьскими дождями. Ветер усилился, воздух похолодал, а небо затянуло тучами. Мэй предпочитала оставаться дома, и я велел слугам разжечь камин в комнатах, которые она посещала чаще всего.

Кухня. Ее спальня. Библиотека.

Она особенно обожала библиотеку. Несмотря на то, что книги были написаны на языке моего родного мира, Мэй призналась, что ей нравится, как он звучит.

Мы проводили долгие вечера, сидя у потрескивающего камина, а она, свернувшись калачиком у моих ног, слушала мой голос, пока я читал. Эти вечера приносили мне утешение.

Хотя я знал, что Мэй не понимает того, что я ей читаю, мне хотелось поделиться с ней большей частью себя. Я читал ей свои любимые отрывки из поэзии, старые романтические истории об эпической любви и великих битвах, и, когда она вслушивалась в ритм и мелодию слов, мне казалось, что она понимает, что я пытаюсь донести.

Ты дорога мне. Ты скрашиваешь мое одиночество. Я никогда не отпущу тебя.

Была одна комната, которую Мэй любила даже больше, чем библиотеку, что было весьма прискорбно, поскольку ее невозможно было как следует отапливать.

Танцевальный зал был слишком большим, чтобы его можно было обогреть с помощью камина, и, чтобы в нем было тепло, требовалось множество людей. Но, несмотря на то, что там было холодно и гулко, Мэй посещала его каждый день, ее что-то привлекало.

Наконец, однажды она подошла ко мне, смущенная и раскрасневшаяся, и спросила, могу ли я поиграть на пианино, которое стояло в углу бального зала.

— Конечно. — сказал я, тут же разозлившись на себя за то, что не показал ей этого раньше. — У меня тоже есть скрипка. Когда кто-то живет так долго, как я, у него нет другого выбора, кроме как учиться. Пойдем, я поиграю для тебя.

— Подожди. — сказала она, и ее лицо залилось румянцем. — Я переоденусь во что-нибудь другое. Я давно не танцевала, но теперь, когда меня никто не заставляет… Я скучаю по этому.

— Ты умеешь танцевать? — спросила я, и моя тень зашевелилась от голода. — И кто-то… заставлял тебя?

Это было что-то новенькое, чего раньше никогда не возникало в наших разговорах. Мэй не рассказывала о своем прошлом, а я не допытывался.

Но теперь, когда она поделилась этой новостью, мне захотелось узнать больше.

— Я расскажу тебе после. — сказала она, и ее лицо погрустнело. — Прямо сейчас… Я просто хочу послушать музыку и потанцевать.

Энергия бурлила во мне, пока я ждал ее у подножия лестницы. Я мог бы включить музыку для Мэй. Я мог бы посмотреть, как она танцует. А потом она поделилась бы со мной некоторыми своими секретами.

Все это вместе взятое привело меня в восторг, моя тень забеспокоилась и захотела выбраться наружу. Вскоре пришла Мэй, на ногах у нее были носки, а ее платье.…

— Ты балерина. — сказал я, ничего не понимая.

Я, конечно, разбиралась в балете. Это была одна из бесчисленных вещей, которые объединяли мой мир с миром людей, в который была перенесена моя земля.

Подобно музыке и искусству, балет был одной из тех вещей, которые личи любили больше всего.

Тогда. До Сдвига.

— Я танцую балет, но я не… Я не специалист. — сказала Мэй, опуская глаза. — Просто мадам Сундара… надзирательница.… она знала, как это делается, и поэтому учила нас.

Уголки ее губ опустились, и она сделала глубокий вдох, медленно расслабляя плечи.

— Если бы я знал, что балет все еще существует в этом мире, я бы сходил посмотреть. — тихо сказал я, думая о своих друзьях, которые предпочли вечный сон жизни в этом грубом, варварском мире.

После Сдвига наступил хаос. Мы не сразу поняли, что произошло, потому что почти вся моя страна перемещалась между мирами, а личи держались особняком.

Когда мы наконец поняли, что что-то не так, потому что люди разных, незнакомых рас проходили через наши земли, новый порядок уже был установлен.

Эта планета, которая раньше была населена только людьми, внезапно стала домом для десятков, если не сотен народов из других миров. Каждый из них пришел с большими участками своей земли, которые были вытеснены сюда.

Во время Сдвига погибло много людей. Еще больше людей погибло после. И личи пропустили все это. Теперь там царила анархия.

Каждой страной управляла своя изначальная раса, и люди оказались без опоры. Они жили в безлюдных местах, населяя узкие буферные зоны между королевствами монстров. Их города, культурные артефакты, искусство и наследие в основном исчезли.

Прошли сотни лет, а утрата все еще причиняла боль. Все, что было у меня дома, пришло со мной из нашего мира, когда произошел Сдвиг. В моем изначальном мире жили люди, они занимались искусством, музыкой и писали книги.

Как и личи.

У нас было прекрасное общество, даже если иногда эта красота омрачалась жестокостью охоты. Но люди в нашем мире знали, что такое личи. Они уважали нас, даже если их обожание было окрашено страхом.

Здесь, на Другой Земле? Были только бессмысленный ужас и отвращение, и не только от людей.

От всех.

— Мы выступали. — тихо сказала Мэй. — Но мужчины приходили не только для того, чтобы посмотреть, как мы танцуем. Иногда…

Она замолчала, и я с тревогой заметил, как задрожала ее нижняя губа.

— Откуда у тебя это платье? — просила я, спеша сменить тему.

— Я нарисовала его. — сказала Мэй, немного успокоившись. — Просто ради забавы. А на следующий день я нашла его в своем гардеробе.

— Ах. Ты им понравилась. Мои слуги сейчас это сделают, чтобы ты могла этим воспользоваться. Если тебе что-то нужно, ты можете сделать набросок или описать это. И они найдут способ доставить все, что ты пожелаешь, а не только то, что тебе нужно.

Мэй с любопытством посмотрела на меня, а затем огляделась вокруг, ища глазами.