Прослушивала меня преподаватель вокала П. Тронина, весьма корпулентная дама. Впрочем, большинство людей, связанных с вокальным искусством, в конечном итоге становятся весьма массивными из-за, так называемого, правильного дыхания. Прослушивание прошло удачно – музыкален, голос, разумеется, есть. Сильный. То ли высокий бас, то ли драматический баритон. Голосовой материал вполне достаточен для поступления в гнесинское училище, в музыкальный техникум, иными словами.
Но поступать в музучилище мне совершенно не хотелось, хотя бы уж потому, что оно не давало освобождения от армии. Другое дело консерватория или хотя бы Музыкально – педагогический институт имени Гнесиных. И тут вдруг звонит мне уже известный нам Володя Лефевр, сын Александра Исаевича 2-го, и сообщает нечто услышанное им по радио. А именно: в Московской консерватории открывается двухгодичное подготовительное отделение, готовящее молодых людей обоего пола для поступления на первый курс вокального факультета Московской консерватории. Естественно, абитуриентам необходимо обладать хорошим вокальным материалом и, само собою, хорошим музыкальным слухом. Помимо уроков вокала и изучения других музыкальных предметов (сольфеджио, обязательное фортепиано и т. д.) учащиеся подготовительного отделения будут также проходить все предметы, которые преподают в средней школе. После успешного окончания подготовительного отделения открывается великолепная перспектива для поступления на первый курс вокального факультета консерватории. На время обучения даётся освобождение от армии. Относительно стипендии ничего сказать не могу.
«Вот он главный шанс моей жизни!» – подумал я и спешно начал готовиться к прослушиванию к великому ужасу моих близких. Почему же «к великому ужасу»?!
Логика моих близких была чисто житейской – певческий голос инструмент весьма уязвимый; повредить его или даже совсем его лишиться очень просто. И что же прикажешь тогда делать? В бухгалтеры идти? Но почему же именно эта профессия фигурировала в доводах моих мамы и тёти, приводимых мне ими с целью отговорить меня от немедленного поступления на учёбу в консерваторию? Нет-нет! Бухгалтеров среди моей родни было предостаточно – и со стороны отца, и со стороны мамы. Более того, двое из них считаются корифеями бухгалтерского учёта. И все они, за исключением одного, к вокалу никакого отношения не имели. Подчеркну, кроме одного – родного брата моей бабушки со стороны отца, дяди Гени. Вот этот внучатый мой дядя к оперному пению имел самое прямое отношение. Он обладал прекрасным лирическим баритоном, был солистом одесской оперы и пел там, в частности, партию Онегина. С большим успехом. Известное дело, почти все российские знаменитости вышли из Одессы, вот только, чтобы стать знаменитостью, им было необходимо покинуть Одессу – маму. Дядя Геня решил её поменять на Петроград. Задумано – сделано. Дядя отправился в путь. По дороге он заболел тифом и полностью потерял голос. Пришлось стать бухгалтером. И в самом деле, кем ещё мог стать еврей, потерявший голос? Ну не фрезеровщиком же или токарем.
– Вот закончишь институт и учись себе пению сколько хочешь! – увещевали меня мать с тёткой Татьяной.
Да куда там! Пропустив мимо ушей все доводы моих близких, я принялся транспонировать романс Глинки «Северная звезда» из одной тональности в другую, поскольку в нотах тональность этого романса, обнаруженного мной дома, была в неудобной для меня тесситуре. Успешно справившись с транспонированием (учёба игры на рояле на что-то да пригодилась!), я отправился на прослушивание, закончившееся для меня полным фиаско к большой радости мамы и тёти. Призрак бухгалтерии навсегда исчез из моей жизни. И не только из моей, если учесть всех неудачников, не прошедших успешно прослушивание. Об одной неудачнице мне бы хотелось сказать особо, поскольку её случай показался мне весьма интересным.
Женщина эта была старше всех остальных, желающих прослушаться, на несколько лет. Она обладала отличным контральто, причём прекрасно поставленным. Ария Вани из «Ивана Сусанина» («Борзый конь в поле пал, я пешком добежал…» была исполнена ею на высоком профессиональном уровне. Слушая пение этой женщины, я подумал: «Так её же хоть сейчас в “Большой!”». Да какой там «Большой!» – её не приняли даже на подготовительное отделение консерватории. Естественно, я не мог знать причину, по которой ей отказали в приёме; ясно было одно, причина эта возмутила женщину до глубины души. Об этом свидетельствовало выражение её лица, когда она стремительно вышла из класса, где шло прослушивание. На лице женщины явственно читалось: «Я так и думала! Сволочи!». Не сказав ни слова, она прошла мимо нас, ещё на что-то надеявшихся и уже надежду потерявших, и вышла из помещения, где мы находились. Впрочем, об одном вопросе, заданном этой женщине после исполнения ею арии Вани, нетрудно было догадаться: «У кого вы учились?». А, возможно, и вопроса такого не было – просто-напросто сказали ей: «А зачем вам подготовительное отделение? У вас же прекрасно поставленный голос! Идите, поступайте в театр!». Уверен, было бы дело в Италии, она бы так и поступила. Но дело – то было в Советском Союзе, в России. А тут свои порядки. Частенько люди учатся вокалу девять лет. Сначала четыре года в музыкальном училище (колледже), а потом ещё пять лет в консерватории. А там, глядишь, и в аспирантуру сунутся. Конечно, бывают случаи, когда певцы попадают в оперный театр в качестве солистов и после окончания училища и даже, вообще не имея документа об окончании какого-нибудь музыкального учебного заведения, но это скорее исключение из правил. В этой связи тут можно вспомнить всемирно известную Галину Вишневскую и далеко не всемирно известного Александра Лаптева, ученика Михаила Константиновича Сладковского, о котором у нас ещё пойдёт речь. Что касается Вишневской, то тут всё ясно: поставленный от природы голос, большой талант, удача. Относительно Лаптева ясности поменьше. Большого таланта у него не было, зато в стране явно ощущался дефицит драматических теноров. Короче, чем богаты, тем и рады. А вот в хороших меццо – сопрано и контральто в России недостатка никогда не наблюдалось, как и в отличных басах.
Ну вот, кажется, медленно, но верно мы продвигаемся к окончанию этого раздела автобиографического романа, раздела, посвящённого времени, пришедшемуся на мои школьные годы. По ходу работы над этим произведением я вдруг заметил, что моя память стала совершенно неожиданно извлекать откуда-то из своих глубин жизненные эпизоды, которые мной вроде бы были навсегда забыты. Ан нет! Словом, работа над произведением явилась чем-то вроде археологической экспедиции, но не в реальном пространстве, а во времени. Археологи копают землю, я же «копал» время, и оно временами (извините уж за каламбур!) выдавало мне очередные артефакты. Своего рода, разумеется. И как тут не вспомнить гениальный роман Марселя Пруста «В поисках утраченного времени». Из семи томов этого произведения я прочёл шесть. Шестой его части, озаглавленной «Беглянка», мне прочитать не довелось в силу обстоятельств, но с меня вполне хватило и прочитанного, чтобы досконально разобраться в писательской кухне Пруста; впрочем, для этого хватило бы и первых трёх частей этой своеобразной эпопеи. Эти три части – «Назад к Свану», «Под сенью девушек в цвету» и «Германт» – вполне закончены, остальные четыре такого впечатления не оставляют. Они сыроваты. Над ними ещё требовалось хорошо поработать, но у автора уже не было для этого времени из-за тяжёлой болезни. Он умер на пятидесятом году жизни, не завершив полностью своего романа. У меня тоже дефицит времени, и я тоже болен – старостью, отягчённой целым фейерверком разных недугов, пока что не смертельных. Пока! Совершенно очевидно, в своём автобиографическом романе я пользуюсь приёмами Пруста, взяв на вооружение, в частности, так называемый «поток сознания». Удастся ли мне завершить это моё произведение? Не знаю. Знаю лишь одно (опять извините за каламбур) – на семь томов не хватит ни меня, ни времени. Придётся быть более кратким, чем Пруст и, в частности, тома романа заменить короткими повестями, каждая из которых описывает очередной этап моего пребывания в этом мире, очередную мою инкарнацию. Семи томов не предвидится, даже в сыром состоянии. От силы полтора – два, да и то, если будет угодно Аллаху.
