Уже в школе я начал объективно оценивать свои способности в разных областях знаний, пытаясь увязать их (способности) с теми или иными особенностями своей психики. Это было для меня крайне важно, поскольку напрямую касалось моей успеваемости по тому или иному предмету, математики, например. Я всегда был довольно невысокого мнения о собственных математических способностях. И на то были свои основания. Одно из них – далеко не лучшее выполнение мной письменных контрольных работ по этому предмету; мне постоянно не хватало времени для успешного решения предложенных задач. Причин у этой нехватки было несколько.
Главной причиной, как я считал, являлись мои ограниченные способности в этой дисциплине. Двумя другими причинами были некоторое тугодумие, свойственное мне, и душевная нервность, проявлявшаяся у меня при наличии нехватки времени. К сказанному следует добавить следующее. С арифметикой у меня особых проблем не было. Этот раздел математики заканчивался в школе в пятом классе во времена моего обучения в ней. По арифметике у меня было отлично, пятёрка, иными словами. Алгебра и геометрия начинались у нас в шестом классе и продолжались до десятого класса включительно, то есть до окончания школы. Тригонометрия изучалась в двух последних классах её. Вот с этими тремя разделами математики у меня и были кое-какие проблемы, и как итог – всего лишь четвёрки по каждому из них. Как я уже упоминал, хуже всего дела обстояли с письменными контрольными работами.
Наша учительница математики в старших классах, Инна Владимировна Домбровская, для контрольных работ составляла несколько заданий. Они записывались на отдельных листках бумаги и выдавались каждому ученику класса. Списать тут было практически невозможно – пойди узнай, кому какое задание досталось. Впрочем, я никогда ни у кого не списывал, и меня никто никогда не просил дать списать.
Получив от учительницы листок с заданием, я энергично брался за дело, частенько запутывался в вычислениях и, как результат, начинал сильно нервничать, теряя много времени впустую. В итоге – четвёрка, а частенько и тройка. Как быть? Жизнь подсказала мне ответ на этот вопрос.
Учеников, плохо успевающих по её предмету, Инна Владимировна (Иннушка, как мы звали её между собою) оставляла после уроков на дополнительные занятия. В ходе этих же занятий писалась также последняя контрольная работа по математике теми учениками, в том числе и вполне успевающими, которых не было в школе в день проведения контрольной (скажем, по болезни). Писать её после уроков было куда комфортней, чем во время регулярных уроков математики, проводимых по расписанию. Во-первых, больше было времени для выполнения задания; во – вторых, можно было узнать у одноклассников, какие конкретно задачи предлагались для решения. Я никогда не был злостным прогульщиком, но иногда, с целью… повышения успеваемости по математике, мог прогулять школу в день проведения контрольной работы. Дома я о прогуле, естественно, никому и не заикался, а в школе на вопрос по поводу моего «вчерашнего отсутствия», ссылался на плохое самочувствие и обещал представить справку от врача. На следующий день о моём «вчерашнем отсутствии» уже никто не помнил, а потому о медицинской справке не напоминал. Естественно, прогулами я пользовался крайне аккуратно. Короче, чтобы найти правильное решение математической задачи мне требовалось время для обдумывания в спокойной обстановке (см. выше, карта – факт № 7). Впрочем, эти маленькие поведенческие хитрости мало помогли мне в деле повышения моей школьной успеваемости по математике. В аттестате зрелости по алгебре, геометрии и тригонометрии у меня красовались четвёрки. Ещё две четвёрки стояли там по иностранному языку (немецкому) и письменной литературе. Факты эти не лишены некоторой любопытности, если учесть, что моя творческая жизнь оказалась связанной в первую очередь именно с художественной литературой и с научными дисциплинами (физика, физическая химия), где математика – элементарная и высшая – играла важнейшую роль. К тому же без знания иностранных языков (немецкого и английского) моя полноценная научная деятельность оказалась бы чрезвычайно затруднённой, если вообще возможной. Словом, мои редкие тактические прогулы школьных занятий способствовали всего лишь укреплению моих «четвёрышных» позиций по математике, но не смогли достигнуть «пятёрочной высоты» и, тем более, закрепиться на ней. Но однажды случилось следующее…
Как-то на уроке геометрии мы под руководством Иннушки коллективно решали какую-то задачу из сборника геометрических задач Н. А. Рыбкина. Путь к ответу (1 см) представлялся длинным и трудным. Класс стройными рядами и двинулся к нему под руководством своей наставницы. Неожиданно один из учеников рискнул пойти не в ногу со всем коллективом. Этим учеником оказался я, внезапно обнаруживший правильное решение задачи, включающее всего один простейший ход вместо длинной их цепочки. Оказывается, всего – навсего надо было провести диагональ в одном из квадратов, что и было мной сделано. Найдя правильный ответ, я немедленно прекратил математическую тягомотину, имеющую быть в классе. Между тем Домбровская двигалась от парты к парте, контролируя решение задачи учениками. Вот она дошла до моей парты, расположенной «на Камчатке», где я пребывал в полном одиночестве, и задала мне вполне естественный вопрос относительно моего откровенного бездействия. Я назвал ответ – 1 сантиметр. Кто-то из однокашников тут же подал голос:
– Он в ответ заглянул.
Немедленно последовал мой ответ:
– Никуда я не заглядывал! – после чего ознакомил Иннушку с суперкоротким решением задачи, поставив её в дурацкое положение. Ведь ей, закончившей мехмат МГУ (астрономическое отделение), надо было как-то выскребаться из создавшейся ситуации. Что делать? Немедленно закрыть вопрос или же продолжить решение задачи по намного более сложной методике? Иной преподаватель поставил бы мне сразу пять с плюсом и прекратил бы возню с решением задачи через, извините, жопу. Иннушка поступила по – другому. Она решила продолжить движение к правильному ответу «через задний проход», но мне разрешила в этом безобразии не участвовать. Это был первый случай в моей жизни, когда я по наитию нашёл нужный ответ задачи или проблемы, когда неожиданно сработала моя интуиция. Случившемуся я особого значения тогда не придал: ну нашёл случайно кратчайший путь решения задачи, которого и учителка не заметила, – бывает. Действительно, «бывает». Случился с тобой в жизни какой-то неординарный случай, и больше ничего подобного и близко не случалось. Шагали вокруг тебя все в ногу, и ты вместе с ними в ногу шагал. Никаких противоречий с окружающим. И только сегодня я вдруг понял, что случай, приключившийся со мною в школе на уроке математики, был не случайностью, а первым ростком моей прирождённой жизненной диссидентности, очень опасным свойством человеческой личности, особенно для индивида, живущего в условиях тоталитарного государства. Другие ростки долго не заставили себя ждать, но проявились они совсем в другом школьном предмете, в области письменной литературы, в которой, как и в математике, я никак не мог добиться высшего балла, несмотря на все свои старания. Вот только письменная литература вам не математика. Найденный правильный математический ответ, пускай и найденный совершенно новым способом, как правило, никакими жизненными осложнениями не грозит, а вот оригинальный взгляд, изложенный учеником девятого класса на экзамене по письменной литературе, мог оригиналу дорого стоить – вплоть до двойки с последующей переэкзаменовкой по данному экзамену. А провалил переэкзаменовку – пожалуйте, на второй год.
Итак, судьба вынула из колоды очередную карту – факт под номером 11 и присоединила её к остальным картам этого вида, картам, как бы предъявленным мне. Диссидентство. Что ж, тут всё по делу – ибо в этом мире каждый еврей, как правило, в чём-то да диссидент. Многие мои соплеменники стараются скрывать эту черту своего характера, но мне, ярко выраженному экстраверту, это не очень удавалось. Диссидентство так и пёрло из меня, и, как следствие, мне частенько приходилось слышать в свой адрес: «Таких, как ты, следует искать в реке вверх по течению, если ранее ты утонул». Кстати, тонуть мне приходилось, но меня спас деревенский мальчишка, оказавшийся неподалёку. Между прочим, на помощь я не звал, просто мой спаситель заметил, что со мною непорядок – моя голова то появлялась над водой, то исчезала. Дело было в пионерском лагере; в то время я ещё не научился плавать. Другой бы на моём месте мог и погибнуть, не имея в своей натальной карте «закрытого тригона», этого оберега, хранящего человека от ударов судьбы или существенно их смягчающих.
