– Это вы там, у Глыбы, пацаны подневольные, а здесь, у меня, вы вообще никто! – зло цедит тот в ответ. – Тёлку, сказал, сгрузили, и свалили отсюда, пока я добрый!

Сигма, повержено уронив руки, опускает голову. У меня в душе тоже всё мгновенно рушится, и на смену глупой радости приходит отчаяние, нарастающее с каждой долей секунды, пока Сигма медленно разворачивается к Абреку.

Вот сейчас он продублирует приказ, и мой страшный заботливый великан, так же покорно спасовав перед чёртовым Богданом, вернёт меня ему, и тогда…

– Вот долбоёб, – закатив глаза, одними губами шепчет Сигма, повернувшись к нам с великаном. На лице его нет ни капли смирения или испуга. Наоборот – жгучий азарт в глазах и затаённая ухмылочка.

– М? – скорее гулом по всему телу, чем вслух, уточняет Абрек.

– Угу, – так же беззвучно отвечает Сигма… и эти два, мягко говоря, не маленьких дяденьки, вдруг пускаются наутёк, словно шпана, наворовавшая яблок в соседском саду.

– Стоять! – несётся нам вслед. Тут же раздаётся выстрел, и новый крик: – Не стрелять! Ёб вашу мать, кому ствол в жопу засунуть?!

Но погоня всё равно оборачивается дракой на кулаках с охраной, стерегущей выход.

Абреку всё-таки приходится сгрузить меня в уголок, и я вижу, как его страшные ручищи, ещё вчера заботливо наклеивавшие пластырь мне на царапину, теперь с противным хрустом вминают нос одного противника в череп, а другому просто словно веточку ломают плечо.

Это отрезвляет лучше всяких пощёчин и холодного душа.

Все эти люди, и те, кто убегает, и догоняющие – по-прежнему бандиты с руками по локоть в крови, чьи хозяева не поделили живой товар – «голубоглазую шкурку». Меня. И нет здесь своих и чужих, хороших и плохих. Потому что и те, и другие – одинаково мерзкие уголовники.

На улицу, отбив, наконец, от преследования, меня выволакивают едва ли не с залихвацким победным гиканьем, а в машину сгружают и вовсе с громогласным гоготом. От которого у меня, вместо радости свободы, только ещё больше сжимается сердце – похоже, Богдан-то как раз был не самым страшным злом, которое со мной приключилось, раз уж его так, в общем-то беспроблемно, «сделал» Глеб.

Кстати, они оба Борисовичи. Совпадение?

Машина другая, не громоздкий внедорожник Глыбы, но водитель тот же. С визгом покрышек рванув с места и едва успев проскользнуть в неумолимо закрывающуюся брешь откатных ворот, он втапливает педаль в пол, и мы, всё набирая скорость, мчим прочь от притона.

Я стиснута на заднем сиденье между Абреком и Сигмой. Они всё ещё на адреналине, а я… Господи, как я устала!

У меня больше нет сил бояться, сопротивляться и даже просто истерить. Я лишь хочу, чтобы всё это поскорее закончилось.

Даже если ради этого придётся вернуться в пансионат, туда, где прошло всё моё детство и юность, и где хотя и одиноко, но спокойно и безопасно.

…Потому что с золотой доченьки очень большого человека сдувают пылинки, лишь бы папа не перекрыл финансирование или не отправил дочурку в пансионат к конкурентам. Я это понимаю, да. Без отца – я никто и никому не нужна.

Но какая разница, если в этом элитном заточении я всё же дистанционно получаю высшее образование на базе МГИМО, занимаюсь музыкой, танцами и живописью. Углубленно изучаю иностранные языки и давно уже читаю мировую классику в оригинале.

И возможно я всего лишь старомодная девица с консервативным воспитанием, потому что наивно верю в добро, в любовь и сильных мужчин, защищающих честь дамы, а мой идеал – большая семья, в которой многодетность не считается архаизмом… Но я ведь никого и не трогаю! Не учу жизни, не читаю нотаций.

Я вообще хочу лишь чтобы отец наконец выпустил меня из пансионата на волю. И пусть с ним мы по-прежнему будем видеться лишь пару раз в год – но я буду жить среди обычных людей. Буду пробовать, ошибаться, влюбляться, строить отношения и заводить собственную семью…

Ну и что, Господи, что из моих наивных мечтаний навело тебя на мысль закинуть меня в это Адово пекло, где я сейчас?

– Ай вэй! – сокрушённо крякает вдруг Абрек, и чуть склонившись, отчего становится ещё теснее, снимает висящий на честном слове пластырь с моей ноги. Осторожно ведёт пальцем вдоль ссадины. – Не стращна. Засох уже.

Тут же словно впервые видит ремень, стягивающий мои щиколотки, расстёгивает, отбрасывает. Вынимает изо рта кляп… и замечает вдруг слёзы на моих щеках. Смотрит пару мгновений в растерянности, и огромным шершавым пальцем подтирает солёные капли.

– Зачем плачишь, э? Уже всё-о-о!

В этом простом жесте столько нехитрой заботы, что я начинаю рыдать в голос. Машинально отворачиваюсь от Абрека, но лишь упираюсь взглядом в Сигму. Да что такое-то!

– Может, тебе воды? – предлагает он, пытаясь всунуть мне в руку оперативно протянутую водителем бутылочку. – На возьми! – настойчиво уговаривает, когда я снова пытаюсь увернуться то от него, то от Абрека. – Да попей, говорю, легче станет!

– Э-э-э! – раздражённо отпихивает его руку Абрек и просто притягивает меня к себе, утыкая носом в мощное плечо. – Он же дэвочка! Пусть поплачит, эсли хочит!

И я больше не верчусь. Мочу слезами его футболку и с огромным чувством вины за собственное слабоволие отмечаю, что действительно становится легче.

Пока меня не привозят наконец к высоченному каменному забору посреди соснового бора. Вот только и сам по себе забор уже в следующий миг оказывается полной ерундой!

Со внешнего периметра машина ныряет в открывшийся подземный заезд, и заметно спускаясь всё ниже, едет по выложенному серым камнем тоннелю.

– Сколько тут бываю, а каждый раз не по себе, – нарушает повисшее молчание Сигма. – Даже в голове не укладывается, что там, – указывает глазами наверх, – целый лес.

– Нэ-э-э, – дёргает щекой Абрек, – там уже рэчка сэчас.

– Речка после правого поворота на Юго-восток, а мы ещё только на прямой.

– Какой прамой? Тры минута…

– А может, вы заткнётесь оба? – предупреждающе рычит водитель. – Растренделись, подружки-болтушки, ёпт.

Я же просто молчу, глядя в точку перед собой. Куда, зачем, что дальше – я не знаю, но почему-то снова начинаю надеяться, что во всём этом есть усилия моего отца.

Договорился, решил вопрос, повлиял на ситуацию. Возможно, это вообще последний виток моих неприятностей, а дальше всё будет хорошо.

Улетим с ним на каникулы в Эмираты, как он и планировал. Я впервые в жизни увижу не просто другой город, но и другую страну. Отвлекусь. Забуду все эти ужасы с притонами и похищениями. Начну новую свободную жизнь.

Наконец выезжаем из тоннеля в довольно просторный подземный паркинг с десятком машин. Абрек с водителем остаются здесь, а мы с Сигмой поднимаемся в лифте и выходим в стеклянно-гранитный холл.

Здесь высоченный потолок, много света и свежего воздуха, стильный минимализм в дорогих природных материалах и живые растения в огромных вазонах – целые комнатные деревья, некоторые из которых ещё и в цвету! Неожиданно и впечатляюще.

При этом кажется, что вокруг ни единой живой души, и только наши с Сигмой шаги отражаются от стен гулким эхом.

Снова лифт, уже другой. Поднимаемся. Обстановка становится мягче за счёт скрытого, льющего словно бы отовсюду тёплого света и вкраплений текстиля в интерьере, но всё равно слишком много камня, стекла и хрома.

И если это помещение жилое – на мой вкус оно неуютное. Ну либо душа, живущая здесь – такая же холодная и каменная.

– Ну наконец-то! – тянет вдруг женский голос. – Вас только за смертью посылать!

Я оборачиваюсь, а там, идеальная от кончиков волос до идеально сидящего на идеальном теле платья, нас встречает красавица Мариэль из притона!

Сердце, словно ужаленное электрическим разрядом, вздрагивает и начинает биться так часто, что становится трудно дышать – вот уж кого-кого, а эту дамочку отец точно не стал бы приглашать на передачу выкупа за меня!

Взгляд запоздало мечется в поисках возможных путей к спасению, и натыкается на полностью панорамную стену с видом на реку под вековыми соснами.