Однажды у неё было такое, что новый руководитель решил всем устроить прописку в связи… со своим назначением. И стал давать разные нелепые задания. К Ене он воспылал особенно, предполагая их более близкий частный контакт. Когда же в ответ он был послан по известному адресу, этот, казалось бы, взрослый мужчина неожиданно сказал обидчивым ребячьим тоном, к тому же нарочно коверкая по-детски слова: «Ню, не наю, как тепель будем лаботать вместе!». К счастью, скоро этот товарищ вылетел с нового места – по совокупности подобных действий в отношении почти всех сотрудников.
На Иии перед новенькими поставили три тарелки, накрытые такими же тарелками. Весь лагерь – почти сорок человек – замер в ожидании [написать «в предвкушении» оказалось бы страшным плеоназмом, хотя каждый прошёл через это].
Шуточки коллег не отличались оригинальностью:
– Ну, все пока живы?
– Растягивайте удовольствие!
– Вам с каким соусом?
Побледневшая Ена спросила начальника, который сам распоряжался церемонией:
– Они хоть не шевелятся?
– Вроде нет, – усмехнулся в усы уже пожилой командир.
Новичков попросили закрыть глаза. Ене попался желеобразный, неприятный на ощупь языком кусочек мяса, с прожилками и мелкими, легко разгрызаемыми костями – похоже на рыбу и одновременно на тюлений жир. Поначалу вкус, одновременно острый и кислый, показался неприятным и даже противным. Но через мгновение, возможно от воздействия слюны, кусочек распался на ощутимую всем организмом полезную концентрацию белка и микроэлементов, на которые вкусовые сосочки и последующие органы отреагировали восторгом, вследствие быстрого восстановления сил и обретения новой энергии. Женщина не подала вида, что ей в итоге понравилось. Коллега справа перегнулся над столом – его вырвало прямо в тарелку с порезанными бесцветными стеблями, вероятно, водорослями. Третьей коллеге досталась какая-то трава, вероятно, безвкусная, потому что та не выразила никакой реакции на эту снедь. Всем поднесли воды запить съеденное. И затем команда со смехом разошлась по своим делам.
Глава биохимической лаборатории проводил Ену в её комнату.
– Что это было? – спросила исследователь коллегу.
– Скоро сами догадаетесь.
Эта манера планетологов говорить загадками и не отвечать прямо на вопросы была общеизвестна, но Ена не думала, что это может быть так неприятно слышать от нормальных, в общем-то, людей.
Перед Еной стояла ответственная задача – сопровождать в трансформации потенциально полезные морские виды фауны, пригодные для употребления в пищу, и определять их ценность, прогнозировать перспективные объёмы лова и воспроизводства, вырабатывать способы добычи и переработки. Приходилось становиться ещё немного ихтиологом, рыбаком и поваром. А вне работы для неё, как фотографа-любителя, открывались огромные возможности для творчества. Её интересовали не пейзажи, хотя они были, конечно, очень необычными. Больше всего Ену занимали животные, которые добавляли динамики изображениям, вскрывали какой-то скрытый нерв, выражали недосказанное, то, что невозможно считать в небе или в воде – ведь в отношениях живых существ со средой выражалось направление мира, звучали его скрытые струны.
Биохимик допыталась-таки у коллег, что во время прописки ей дали попробовать самый «вкусный» вид местной фауны под названием ойо. Такое название этот переходный вид между рыбой и животным получил от издаваемого им звука «ойо». Причём это, можно сказать, слово имело многочисленные интонации, так что можно было даже находить в них свой смысл применительно к той или иной ситуации. Существа, чьи чучела и замороженные тела хранились в лаборатории, оказались крупными, почти с человека, с округлым телом, ластоподобными плавниками в два ряда вокруг всего корпуса, что позволяло им быстро передвигаться в воде, и с непривычно для человеческого глаза острой мордой, но собранной не наподобие иглы, а в виде топора. И эта голова могла активно крутиться. Вероятно, что под водой морда была вытянута параллельно корпусу, а на берегу существо держало голову перпендикулярно к телу, как у обычных зверей и людей.
Зверь (а в силу его величины такое название было вполне уместно) был крайне осторожен, и выловить удалось пока всего несколько десятков особей. Подводные исследователи же отмечали значимое присутствие и доминирование этого вида в прибрежных и пелагических водах.
Узнав об этом, Ена подумала: «Я бы не смогла спускаться под воду на чужой планете. На своей-то робеешь, а тут всё – абсолютная неизвестность». Она уважала подводных планетологов особенно, впрочем, как и все остальные.
Одной из загадок было строение внутренних органов ойо – голову и тело пронизывали многочисленные тканевые каналы и капилляры, при этом существо не обладало ярко выраженным централизованным мозгом. У Ены возникла гипотеза, что мозг у ойо имеет распределённый характер и «перетекает» и концентрируется в необходимом месте организма, в зависимости от ситуации. Но тогда оставалось неясными его объём и доля к массе тела, число нейронов и центров, функционал и возможности. К тому же, как субъективно считала Ена, это животное (а, возможно, даже разумная тварь, «человек») было весьма фотогенично. Вот бы не только научиться его ловить для промышленных целей, но и просто заснять мощную серию фоторабот.
Ена в качестве научного работника стала все чаще бывать на берегу, даже вне рабочего времени: пробовала различные виды наживок, обсуждала с «подводниками» характерологические особенности вида, самые малые детали, строила предположения. Постепенно картина начала складываться.
В свободное от работы время Ена бродила с фотоаппаратом по берегу и низкой воде, фотографировала мелкую водную живность и воздушных животных. Обитатели эфира здесь больше походили именно на зверят – они были крупнее средних птиц её планеты, имели в дополнение к крыльям лапы, а соотношение головы к телу у них тоже приближалось к животным вариантам. И у различных видов оказалась сложная система социальных связей – не только по линии «хищник – жертва», но и по другим нелинейным моделям организации.
Женщина понимала, что первые несколько дней или даже недель ей было необходимо просто примелькаться в местном пейзаже, стать его органической частью, чтобы обитатели не чувствовали в ней опасности. Этому способствовал также тот факт, что местные существа не знали человека и потому не боялись его. Первые контакты другого рода, когда обитатели планеты стали изучать нового соседа, не замедлили себя ждать – то летающие, то водные твари стали приближаться к ней, «высказываться» на своём языке, проявлять различные знаки внимания, в том числе покусывать.
Поначалу Ена не обратила внимания на появление ойо – так как в некоторые периоды она была занята общением с другими существами. Но первый же контакт с этим зверем привёл к открытию. Ойо подобралась к ней довольно близко, метрах в десяти от неё, на глубину по колено женщине. Она уселась в воде и повернулась к ней одним боком.
– О, привет! – тихо сказала Ена, чтобы не спугнуть нового знакомца.
– Ойо! – громче необходимого прокричало существо.
– Ойо-ойо! – повторила на автомате Ена.
Она медленно достала фотоаппарат и показала ойо, что это не опасный предмет.
– Ойо-ойо-ойо-ойо-ойо!! – затараторило создание, и каждое «слово» имело свою интонацию, оттенок и даже тембр.
Оказалось, что это самка – по голове пошли характерные переливы фиолета и перламутра. Ена вспомнила, что на вскрытых и замороженных телах были обнаружены поверхностные железы для цветовой коммуникации, характерные только для самок.
Ена сделал первые два снимка, как вдруг возле глаза ойо, который был с видимой для нее половины головы, появился… ещё один глаз! Оказывается, по каналу, который проходил между глазами ойо, органы зрения могли «перекатываться» с одной стороны на другую. Неизвестно, для чего это было нужно, но так ойо становилась даже красивее, и казалось, что таким образом она проявляет больше внимания к собеседнику. Да, видеть два глаза у существа человеку было привычнее, и животное сразу приобретало практически человеческие черты. «Можно сказать, ты сейчас как подруга, с которой мы встретились в кафе поболтать», – подумала с симпатией Ена.
