Жить всю жизнь в одной квартире с Надькой и ждать, когда непреклонная хохлушка вытеснит их? Нужно было что-то делать, искать выход, и тогда появилась идея – построить свой дом. Колхоз имени героического летчика выделял своим членам участки под застройку и ссуды на строительство дома.
Улица Короткевича коротким отрезком замыкала Щетницу, дальше шло ничейное поле, до самой Минской Кольцевой дороги. Эта самая дорога была совсем близко, по ней сновали машины, а в поле гуляли ветерки, и пахло пряными травяными запахами. Улица Короткевича была проложена специально для застройки, она располагалась на взгорке, над прудом с темной водой, и на этой улице все нужно проводить заново – дорогу от пруда, электроэнергию от местной подстанции, водопровод, газ, канализацию. Колхоз имени Гастелло был миллионером, самым передовым и богатым, и его председатель Арсений Семенович Хейфиц хотел, чтобы все в его колхозе было лучшим в районе, и детский сад тоже. Хотел, чтобы о его колхозе писали в газетах и говорили по радио. Арсений Семенович лично побывал в детском саду, познакомился с Любой.
– Говорите, консерваторию окончили, Любовь Андерсовна? И какую консерваторию? Новосибирскую? Отлично. Рассчитывайте на мою поддержку. Музыкальное развитие детей очень важно для подъема сельского хозяйства. Пианино у нас в детском саду, конечно, не концертный рояль, но мы пригласим настройщика и приведем инструмент в порядок.
Для Любы это был первый опыт занятий с детьми. Дети наивны, непосредственны, нужно с ними повозиться, чтобы завоевать их доверие и интерес. У Любы это получалось, и скоро о музыкальных успехах детей в детском садике “Колосок” стали говорить в городе. В газете “Вечерний Минск” появилась статья о передовом председателе колхоза Арсении Хейфице, который заботится о работающих в колхозе людях и о подрастающем поколении. В колхозном детском саду смело внедряются новые методы музыкального воспитания детей, и из этих детей вырастут настоящие строители коммунизма.
Однажды к Любе приехала молодая женщина.
– Ольга Белякова, – представилась она. – Я работаю в детском саду в Уручье, это на другом конце Минска. Услышала о Вашей работе и хотела бы познакомиться с Вами.
С первых же фраз Люба поняла, что перед ней – придумщица и вообще отчаянный человек. В Ольге жила неукротимая энергия, стремящаяся вырваться наружу. Она не могла и десяти минут усидеть на месте, и начинала ходить взад-вперед, не переставая говорить и помогая себе круговыми движениями рук. Она тут же вступила в спор с Любой: что важнее для музыкального развития детей – хореография или занятия пением, за десять минут они успели поругаться, помириться, почувствовать себя единомышленниками и даже стать друзьями.
Эта дружба продолжалась потом пятнадцать лет.
Всё стало постепенно налаживаться. Дети устроены в детский сад, накормлены, она сама кормилась в детском саду. Только вот с деньгами… Когда Люба в первый раз получала зарплату в кассе, она подумала, что кто-то ошибся. Пятьдесят рублей.
– А что Вы удивляетесь? – ответила ей Раиса Николаевна. – У нас колхоз, у нас такие ставки.
Как можно жить семьей на пятьдесят рублей? Только плата за квартиру и прочие коммунальные – больше двадцати рублей, что же остается? Деньги, привезенные из Новосибирска, таяли, как апрельский снег.
Муж успешно защитился и приехал, наконец, в Белоруссию. Юра был тяжел на подъем, сопротивлялся всяческим переменам в жизни и вообще был скептиком. Ну что же, здоровый скепсис нужен нам, неисправимым романтикам. Иначе жажда приключений и перемен может завести нас в опасные, непросчитанные дали и ситуации. А так – есть рядом близкий, очень сомневающийся человек, которому, а заодно и самому себе, нужно объяснить, доказать. И проанализировать. Юра устроился на работу в Минске в НИИ с малопонятным названием – институт тепло и массообмена, там он разрабатывал математические модели атмосферных явлений, предсказаний погоды и получал за это сто двадцать рублей. Очень сложная и, наверное, кому-то нужная работа, только белорусская погода была женщиной, переменчивой и ветреной, несколько раз в день менявшей настроение, и ей было невдомек, что ученые мужи в солидном институте составляют модели и прогнозы ее поведения. Конечно, сто двадцать рублей было больше, чем Любашины пятьдесят, но денег все равно не хватало. Росли мальчишки, им нужно было покупать новые ботинки и рубашки, правда Вовка донашивал одежду и обувь старшего брата, но…
Люба не спала ночами и думала, думала. Где взять деньги? Рядом, посапывая, спал муж. Он утром поедет в свой НИИ, будет заниматься своими никому не нужными математическими моделями, и его не касается, что завтра нужно платить за квартиру, и что у Андрюши совсем расклеились ботинки. Обо всём должна думать и заботиться она.
“Но ты не права, – убеждала себя Люба. – Юра добрый человек, хороший отец, много занимается с сыновьями, надежный, верный муж. Ведь не каждому это дано – вдохновение и полет”.
Но где же взять, где достать эти проклятые деньги?
Квартиру в Новосибирске сдали в кооператив, получили какую-никакую компенсацию, но эти деньги тратить нельзя, только начни – и мигом разлетятся. Эти деньги будут вложены в строящийся дом. Их будущий дом.
И тогда возникла Ольга со своей сумасшедшей идеей. Горбачевская перестройка уже вовсю шагала по стране, и энергичные, сметливые люди пользовались открывающимися возможностями. Идея заключалась в следующем: десять-двенадцать человек, конечно, женщины, в меру молодые и здоровые, мужиков допускать к этому нельзя, все провалят, нанимают небольшой автобус, накупают в магазинах недорогой ширпотреб – нитки, иголки, скатерки, мужские носки, женские лифчики, спички – и везут все это в Польшу. Ну и, конечно, водку – неизменную советскую жидкую валюту, конвертируемую и в польские злотые, и в американские доллары. Там они продают все это на рынке и на вырученные злотые накупают классные польские товары, их здесь, в Белоруссии с руками оторвут за хорошие деньги!
Значит, Любе предстояло стать торговкой, как эти развязные зазывалы-женщины на рынке: “А ну, подходите, лифчики женские, носки мужские, свежие, самый лучший сорт!” К тому же по-польски. Вот так, – думала Люба. – Сначала она стала колхозницей, специалистом по детским горшкам, а теперь будет торговкой. Но ведь бабушка в годы войны была колхозницей! Хрупкая молодая москвичка впряглась в не по-женски тяжкий труд, чтобы накормить своих детей, и выдержала это испытание. А после войны, не разгибаясь, шила на швейной машинке женские лифчики для продажи на рынке. Как причудливо повторяется история в судьбах поколений!
Люба сумеет пройти через всё это.
Потому что нет презренного, неблагородного труда, если этот труд – ради благородной цели – растить детей.
Польский язык оказался не очень трудным, со славянскими корнями, только напичкан чрез меры пшиканьем. А так, многие слова похожи: купить-продать по-польски – купье-спшедачь, здравствуйте – витайте, носки – шкарпетки, чулки – панчохи, платок – хустка. А вот лифчик по-польски – потешно – штаник, и галстук – краватка. Ольга удивительным образом сумела найти и организовать небольшой, очень потрепанный автобус с водителем Янком и компанию женщин в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти. Ехали до Гродно, затем пограничный переход Кузница, там, у пограничников Янко был своим человеком, его пропускали в обход длинной очереди, не задерживали Янко и на польской границе, он оживленно болтал по-польски с зелено-мундирными жолнерами, те мельком просматривали его документы и махали полосатыми жезлами – проезжайте. Далеко в Польшу не заезжали – в пятнадцати километрах – Сокулка или в пятидесяти – Белосток. Не всегда удавалось успеть, субботний польский рынок закрывался в семь вечера, и ночевали в автобусе, на узлах под голову, чтобы с утра пораньше распродать оставшийся товар. На рынке их уже знали и ждали. И появились постоянные покупатели. Дородная пани Кристина расплывалась лучезарной улыбкой, завидя Любу:
