В саду сидел пожилой мужчина в панаме и работал над наброском. Он любезно мне кивнул, и я кивнула в ответ, надеясь, что тоже проделала это любезно. Двое суток с шальной молодежью – и я уже иначе разговаривала и едва ли не иначе мыслила. В конце концов незнакомец подошел и показал мне рисунок.

– Что думаете? – спросил он.

Я ответила, что рисунок превосходен, и похвалила художника за исключительное внимание к деталям.

Он назвался Ником и сказал, что приехал два дня назад. Отель прелестный, но тихий, и среди отдыхающих, конечно, одни пары. Я солидарно вздохнула и с неудовольствием подтвердила, что тоже постоянно с этим сталкиваюсь. Мужчина рассказал, что он вдовец, детей нет, ему вполне хватает собственного общества, но в жизни на пенсии не все так гладко. Я ответила, что замужем никогда не была и что из-за ущемления прав путешествующих без компании забронировала отпуск для одиноких.

Он был потрясен.

– Разве такие туры рассчитаны не для людей помоложе? – уточнил он.

– В рекламном объявлении об этом ничего не говорилось, – отозвалась я.

Мой ответ ему, похоже, понравился. Он рассмеялся, сказал, что я занятная.

Я объяснила, что вся моя группа встает не раньше трех пополудни.

– Что же эти люди делают? – поинтересовался Ник.

Я ответила, что, положа руку на сердце, не знаю. Не могли же они, как один, целое утро заниматься сексом. Скорее всего, у ребят не было сил встать пораньше, потому что они всю ночь проводили в этих своих клубах.

Ник сказал, что со мной крайне интересно, и спросил, не разделю ли я с ним поздний обед. Я объяснила, что мне нужно вернуться к трем часам, когда накрывают шведский стол из морепродуктов.

Он похлопал меня по руке, словно мы были старыми друзьями:

– Прошу, пообещайте, что заглянете сюда завтра утром, и мы прогуляемся по округе, пока одинокие еще спят.

– С удовольствием, – отозвалась я.

Во время шведского стола Альма рассказала, что они с Тоддом вчера вечером сошлись и это было супер. Я не стала уточнять, что она подразумевала под словом «сошлись», просто воодушевленно кивнула. Шэрон не знала, как вести себя с Гленном: строить ли недотрогу или действовать решительнее. Как угадать? Посоветовала девушкам, что могла. В тот день вместо водного поло состоялся конкурс мокрых футболок, хотя особой разницы между этими двумя мероприятиями я не увидела. За ужином Тодд назвал Альму шалавой, а Гленн, похоже, смотрел исключительно на полуголых девушек из турагентства. Потом компания отправилась в очередной клуб, а я – в кровать слушать музыку, которая разносилась по всей Белла-Авроре.

Мне не терпелось увидеться с Ником следующим утром. А потом дни потекли легко и приятно.

Мы с Ником не сидели на месте. Иногда ездили на автобусе по разным деревенькам, расположенным в удалении от моря. Я дважды пропустила трехчасовой шведский стол, но всегда появлялась к ужину.

– Я могу как-нибудь прийти к вам на ужин? – поинтересовался Ник.

Никто еще не приглашал за общий стол гостей, поэтому я сказала, что мне придется спросить разрешения.

– Я, разумеется, заплачу и принесу вина, – добавил он.

– Обязательно об этом упомяну, – заверила его я.

Полуголая девушка из турагентства сказала, что, вообще-то, это против правил, но для меня сделают исключение. Я позвала Ника.

– Что-то я распереживался, как будто с твоей семьей собираюсь знакомиться, – признался он.

Я рассказала Нику о Тодде, Гленне, Шэрон, Альме и их запутанных взаимоотношениях. А им о Нике ничего не рассказывала.

В тот вечер, когда Ник пришел на ужин, Гленн, вместо того чтобы сосредоточиться на еде, целовался с полуголой девушкой из турагентства, Шэрон плакала, а Альма всем вокруг говорила, что Тодд – чмошник.

– А что это значит? – поинтересовалась я.

– Утырок, – ответила Альма, ничего не прояснив.

Ник быстро во всем разобрался.

– Это все климат и спиртное, – объяснил он Шэрон. – Увези Гленна подальше от выпивки и жары на денек куда-нибудь в тенистую деревушку, где вы сможете пообщаться без голых тел вокруг. Все образуется.

А Тодду Ник велел разуть глаза, иначе парень вернется домой несолоно хлебавши: эта милая девушка называет его чмошником из-за того, что он ей нравится. Ник приходил на ужин каждый вечер, за исключением последнего, который мы провели только вдвоем, беседуя о том, как у нас много общего.

У Ника был небольшой автомобиль, но автомагистралей он побаивался и выбирал дороги с менее оживленным движением. Он мог бы отвезти меня в Россмор, чтобы я показала ему наш знаменитый лес, от которого все в таком восторге.

– А заодно познакомился бы с твоими родственницами, – осторожно предложил он.

– Они тебя не одобрят, – предостерегла его я. – Ни разу еще никого и ничего не одобрили.

Ник подумал, что это замечательно.

– О чем мне с ними разговаривать? – спросил он.

– Они учинят тебе допрос, – предупредила я. – А потом, когда вытянут все, что их интересует, загонят в угол лекцией о том, что новая объездная дорога – это национальный позор и ты должен засесть за гневные письма в газеты.

– Это на самом деле национальный позор? – уточнил Ник.

– Нет, это насущная необходимость. Россмор как большая стоянка, только без нормального въезда и выезда. До него все руки не доходили.

– А как же местный святой источник?

– Языческое капище. Считается, что боярышник имеет какие-то магические свойства. Фермеры всегда отказываются его вырубать. Вся эта история – вздор чистой воды.

Ник сказал, что со мной не соскучишься. И разве не чудесно, что в Дублине он живет всего в паре автобусных остановок от меня и что ему всегда хотелось заняться садоводством, но он думал, что возраст, наверное, уже вышел. А я сказала, что мне всегда хотелось научиться рисовать, но я не знала, с чего начать, и, как бы тебе ни было приятно собственное общество, вдвоем все равно лучше.

На следующий день, когда мы выезжали из гостиницы, Гленн с Шэрон держались за руки, а Тодд помогал Альме с чемоданом.

Пересчитывая нас во время посадки в автобус, полуголая девушка из турагентства спросила, соберусь ли я еще как-нибудь в отпуск для одиноких. Я глянула на нее из-под полей своей расписанной цветами шляпы от солнца и сказала, что в следующем году, вполне возможно, сменю статус и такой тур мне уже не подойдет.

Как же не хотелось возвращаться домой из отпуска! Ну вот совсем не хотелось. Пока мы толкали тележки по дублинскому аэропорту, в животе скручивался тугой узел. Я была железобетонно уверена, что все уже в прошлом: случился обычный летний роман. Он скажет: «Увидимся» – или сначала позвонит, и уж тогда все закончится. Никаких больше симпатичных местечек, как те, куда мы ходили в Белла-Авроре. Только навевающий тоску дождь и работа, а мне ведь никто никогда не нравился так, как Гленн, – никто за всю жизнь. А что той жизни осталось? Мне уже двадцать три.

В общем, пока все громко прощались, целовались и клятвенно обещали встретиться еще в том или ином клубе, Гленн просто стоял и смотрел на меня. Я изо всех сил пыталась придумать, что бы такое сказать, а в голове мелькало: «Пожалуйста, Гленн, только не бросай меня» или «Для нас ничего не изменится, даже здесь, дома, когда придется выйти на работу и все такое»… На ум приходили только ужасные слова, от которых веяло определенностью и серьезными отношениями, – именно те, какие парни до смерти боятся услышать.

В итоге я выдавила: «Ну вот мы и здесь». Не самая моя светлая мысль. Ну ясно же, что здесь. Где нам еще быть?

Гленн просто улыбнулся:

– Так и есть.

– Ну, было здорово. – Я надеялась, что это прозвучало не слишком напористо, без намека на давление.

– Да, но мы же еще не расстаемся? – озабоченно уточнил Гленн.

– Ни в коем случае, – ответила я, зная, что расплываюсь в дурацкой улыбке.

В этот момент к нам подошла попрощаться Вера: