Что же касается нравственно-просветительской работы Церкви, которая, судя по письму патриарха, невозможна сейчас по причине ее материальной немощи, то лучше не будем вспоминать, чем в исторической - добольшевицкой - действительности была эта работа. Разгром Церкви большевиками не был бы возможен, обладай она хоть сколько-нибудь значащим нравственным авторитетом. Да и восстановили ее те же большевики - Сталин во время войны. Можно совершенно точно указать, когда произошел духовный крах православной церкви, - в расколе семнадцатого века.
Нас, однако, сегодня интересует другой вопрос: не о прошлом, но о будущем православия и Церкви в России. Есть ли у них будущее? Возможно ли оно? Вот этот вопрос и хочется обсудить.
Начнем, однако, издалека. В 1924 году вышли две книги, удивительно согласно подытожившие смысл истекшей эпохи - ведь мировая война 1914 года была несомненным рубежом, важнейшей вехой новой истории - и столь же тождественно указавшие на новую перспективу или, если угодно, ретроспективу. Эти сочинения - небольшая книжица, почти брошюра Николая Бердяева "Новое Средневековье" и огромный, тысячестраничный роман Томаса Манна "Волшебная гора". Работа Бердяева сразу сделала его европейски известным. Томас Манн такой известностью пользовался уже давно, и характерной чертой его прозы был вкус к философствованию, напряженный интеллектуализм. Можно вообще посоветовать молодым людям, интересующимся духовными вопросами, этот его роман как своеобразный очерк истории европейской культуры. В "Волшебной горе" действуют, вернее, разговаривают два персонажа, борющиеся за душу героя, - либерал, поборник прогресса Сеттембрини и иезуит Нафта, носитель средневекового мировоззрения, которому он пророчит победоносное возвращение. Наступающая эпоха будет движением не вперед, по пути гуманистического прогресса, а назад - будет реакцией. "Первый шаг к истинной свободе и гуманности предполагает преодоление малодушного страха, который вам внушает слово "реакция",- говорит Нафта. Это совершенно то же, что говорил еще в 19 веке русский мыслитель Константин Леонтьев, под мощным влиянием которого находился Бердяев, каковое влияние особенно усилилось во время русской революции. Не забудем, что Леонтьев предсказывал и даже призывал социализм как средство противостояния ненавистному ему гуманистическому, либерально-эгалитарному прогрессу. И в том же ключе идут разговоры Сеттембрини и Нафты.
"В благородных усилиях демократии утвердиться на международной арене вы видите только политический подвох",- говорит Сеттембрини. Нафта:
"А вы хотите, чтобы я видел в этом идеализм или даже благочестие? Мы сталкиваемся здесь с последними слабыми трепыханиями инстинкта самосохранения, который еще не окончательно утрачен обреченной мировой системой. Катастрофа неминуемо должна наступить и наступит любым путем и любым образом".
Катастрофа, которая имеется в виду, - мировая война 1914-го года, по мнению многих тогдашних первостепенных умов подытожившая новую историю, ознаменовавшая конец эпохи буржуазного, вообще европейского прогресса.
А вот что писал об этом Бердяев в "Новом Средневековье":
"В наше время "реакционным" нужно признать возврат к тем началам новой истории, которые восторжествовали окончательно в обществе 19 века и ныне разлагаются. Призыв задержаться на началах новой истории и есть "реакция" в глубочайшем смысле слова, помеха на путях творческого движения. Старый мир, который рушится и к которому не должно быть возврата, и есть мир новой истории с его рационалистическим просвещением, с его индивидуализмом и гуманизмом, с его либерализмом и демократизмом, с его блестящими национальными монархиями и империалистической политикой, с его чудовищной индустриально-капиталистической системой хозяйства, с его могущественной техникой и внешними завоеваниями и успехами, с безудержной и безграничной похотью жизни, с его безбожием и бездушием, с разъяренной борьбой классов и социализмом как увенчанием всего пути новой истории".
Своеобразием русского социализма, коммунизма Бердяев считал существование его в религиозном поле, при всем его воинствующем атеизме:
"Гуманистическая идеология в наши дни и есть "отсталая" и "реакционная" идеология. Лишь те антигуманистические выводы, которые сделал из гуманизма коммунизм, стоят на уровне нашей эпохи и связаны с ее движением. Мы живем в эпоху обнажений и разоблачений. Обнажается и разоблачается и природа гуманизма, который в другие времена представлялся столь невинным и возвышенным. Если нет Бога, то нет и Человека -вот что опытно обнаруживает наше время. Обнажается и разоблачается природа социализма, выявляются его последние пределы, обнажается и разоблачается, что безрелигиозности, религиозной нейтральности не существует, что религия живого Бога противоположна лишь религия диавола, что религии Христа противоположна лишь религия антихриста. Нейтральное гуманистическое царство, которое хотело устроиться в серединной сфере между небом и адом, разлагается, и обнаруживается верхняя и нижняя бездна. (...) Религия не может быть частным делом, как того хотела новая история, она не может быть автономна. (...) Религия опять делается в высшей степени общим, всеобщим, всеопределяющим делом. Коммунизм это показывает. Он отменяет автономный и секулярный принцип новой истории, он требует "сакрального" общества, "сакральной" культуры, подчинения всех сторон жизни религии диавола, религии антихриста. В этом огромное значение коммунизма. В этом он выходит за пределы новой истории, подчиняется совсем иному принципу, который я называю средневековым. Разложение серединно-нейтрального, секулярного гуманистического царства, обнаружение во всем полярно-противоположных начал и есть конец безрелигиозной эпохи нового времени, начало религиозной эпохи, эпохи нового средневековья".
Антихристова вера большевиков - это, по Бердяеву, религиозный феномен, в чем и выразилось направление времени, как бы его ни искривляли идеологические догмы коммунизма. Правда идущей истории - религиозная правда, возвращение к религиозному переживанию мира, что в извращенной форме присутствует и в коммунизме. Бердяев говорит, что нельзя отбрасывать достижений новой истории, и важнейшего из них - опыта свободы. А вот манновский Нафта то же самое новое средневековье связывает прямо с социализмом, который в его трактовке становится тоталитарным, причем не закрывает глаза на ужасные его стороны: "Не освобождение и развитие личности составляют тайну и потребность нашего времени. То, что ему нужно, то, к чему оно стремится и добудет себе, это - террор".