Зато абсолютно неверным оказалось другое: бытовавшее в русском восприятии Запада убеждение в холодности, замкнутости, формальности западных людей. Не знаю, может быть в Англии люди такие; я там бывал не раз, но с англичанами не общался - в этой стране есть на что посмотреть помимо людей. Впрочем, и об англичанах стало известно кое-что в этом отношении: их реакцию на гибель непутевой принцессы Дианы. Это был национальный траур в тонах массовой истерики. Некоторые задумавшиеся англичане пришли тогда к довольно печальным выводам. Существует даже специальный термин для обозначения такого рода сюжетов: culture of victimhood, культура сочувствия к жертвам. Это сейчас некий культурный приоритет: судить о человеке не по достижениям или достоинствам его, а по степени его несчастий, и соответственно его (ее) оценивать. Чем больше несчастья, тем выше оценка. Черта совершенно немыслимая у западного человека, если судить о нем по тому, что писалось в русской литературе, - скорее, напротив, чрезвычайно русская. Жалеть несчастных - главная русская добродетель, как утверждал тот же Достоевский, когда он строил мифы, а не прозревал правду глазами очень умного человека.

Как бы там ни было в России, на Западе сейчас именно так. А уж в Америке - точно. Здесь чрезвычайно высоко ставится способность и готовность человека к эмоциональному общению, к открытости. Причем - самое интересное - не в быту, не в повседневном соседском, что ли, общении - а на людях, публично. Поиск сочувствия культурно институализирован, переведен в своего рода социальную терапевтическую практику. Тут тоже заметна некая рационализация проблемы.

И тем не менее никакая рационализация, институализация и социализация эмоциональных затруднений не была бы возможна без некоторой, и весьма заметной, сентиментальности базового культурного характера. Да, мы вправе дать такое резюме: американец сентиментален.

В этом можно убедиться, в частности, и на примере художника Нормана Роквелла - как творчества его, так и восприятия этого творчества его соотечественниками.

Вот уже два года по Америке колесит его большая выставка. Сейчас она добралась до Нью-Йорка - как раз после событий 11 сентября. И вот оказалось, что живопись Роквелла все еще что-то говорит американцам, даже столь продвинутым нью-йоркерам.

Какой художник Норман Роквелл? Для людей, что называется, интеллигентных, тем более для знатоков живописи такого вопроса не существует - как не существует и самого Роквелла. Это коммерческий художник, многие годы делавший обложки для популярного журнала Сатердей Ивнинг Пост. В основном его работы сохранились именно в таком виде - как печатная продукция, оригиналы на холсте даже уничтожались за ненадобностью. И, тем не менее, Норман Роквелл - классик. Он создал подлинную иконографию Америки - вернее, ее стилизованный, идеализированный образ. Это уютная, домашняя, беспроблемная Америка. Этакий социалистический реализм по-американски, где если и существуют конфликты, то исключительно хорошего с лучшим. Продолжая советскую параллель: Федор Решетников вкупе с Ларионовым. «Снова двойка» и прочее в этом роде. При этом Роквелл - художник большого мастерства, высокий профессионал: великолепный рисовальщик, хорошо владевший и цветом. Короче, эти картины были бы всем хороши, если б не были так старомодны и - не хочется говорить лживы, но - сентиментальны. Это один в один то, чем был Голливуд 30-50-х годов. Да, именно так: Норман Роквелл - живописный Голливуд.

В связи с открытием его выставки Майкл Киммелман писал в Нью-Йорк Таймс 2 ноября:

Его работы - не о реальном мире, а о вымытой, прибранной и украшенной версии такового; это утешительные конфетки и провинциальная ностальгия, патриотический эскапизм, который нынче видится ничем не хуже всякого другого. Роквелл делал хорошо то, что он делал: культивировал старомодное обаяние и скромное достоинство, чтобы облегчить быстро меняющейся стране трудный переход в будущее.

Он был коммерческий художник, из тех, что помещаются на бойскаутских календарях, магазинных обложках и рекламных плакатах - и говорят всем американцам на демократический лад то же, что один сосед другому через забор, разделяющий их дома. Это хорошо продавалось и никому не мешало.

Линия, цвет, текстура и техника мазка скорее, чем рассказывание историй, - вот что должно учитываться при оценке современной живописи. Живопись Роквелла, несмотря на ее микроскопическую правдоподобность и высокую технику художника, никогда не ставила эти формальные характеристики выше всего. Это были анекдоты и домашние рассказы, умело и со всеми подробностями представленные: например, водружение телевизионной антенны на старом викторианском доме - и шпиль церкви на дальнем плане: старая религия уступает место новой. Техника мазка и текстура уходят назад, а выдвигается именно анекдот, история. Это как раз то, что годилось для обложек популярных журналов, да и предназначалось для них, - так что издатели даже и не старались сохранять живописные оригиналы на холсте. Воображение художника и его мастерство совершенно очевидны. Но картины Роквелла сентиментальны и засахарены до такой степени, что могут вызвать диабетическую кому.

Самые знаменитые картины Нормана Роквелла - серия из четырех полотен об американских свободах. В День Благодарения бабушка подает на стол традиционную жареную индейку, а вокруг стола - улыбающаяся многочисленная американская семья; называется - «Свобода от нужды». Или «Свобода от страха»: отец и мать смотрят на заснувшего ребенка; в руках у отца газета, и мы видим на ней заголовок: женщины и дети стали жертвами авиационного налета. Это сорокового года сочинение, налеты имеются в виду на Лондон. Мораль (а у Роквелла мораль всегда присутствует, что и губит его живопись): как хорошо, что в Америке мы можем быть спокойны за своих детей: им не грозит вражеская авиация.

Вот эта картинка, понятное дело, и вызвала наибольшие ассоциации у нынешних зрителей. По этому поводу уже цитированный Майкл Киммелман пишет:

Времена меняются, и вместе с ними меняется наше восприятие этих картин. Роквелл всегда был великолепным барометром, измерявшим самовидение американцев. И в нынешней новой обстановке «Свобода от нужды» так же, как «Свобода от страха», тоже выглядят по-новому: такими же приглаженными, но не такими уже простоватыми и в лоб говорящими, они уже даже и устрашить способны накануне Дня благодарения, встречаемого в обстановке новой войны.