Без удивления узнаю Виктора из катрана, с которым я играл за Аллочкины драгоценности. Он держится так, словно видит меня в первый раз.

– Ленинградка, по десять копеек за вист.

– Да хоть по рублю, – безмятежно заявляю я.

– Ну, давай по рублю.

Юрины глаза блестят азартом. Зацепил я его. Таких людей не на деньги ловят. Те им уже не слишком интересны. Их ведет любопытство.

Первый раз я удивляю Юру, когда на восьмерной он внезапно не добирает две взятки. Рука у него верная, и неспроста: раздает ее третий участник, сидящий с нами «за болвана». То есть за игрока, сугубо подчиненного интересам Юры и самостоятельной игры не ведущего.

Но «болван» – он болван и есть. Выложив нужную комбинацию Юре, о нас двоих он особо не думает. А уж вистовать против своего «босса» тем более не решается. Так что он, естественно, пасует. А я вистую в открытую, разделывая Одессита, как бог черепаху.

Он только удивленно приподнимает брови, записывая себе шестнадцать в гору.

Затем следуют три круга беспощадных распасовок, которые начинаю я и продолжают двое остальных игроков, уже беспощадно «выкладывая» колоду и стараясь посадить соперника. Выныриваю из распасов тоже я, сыграв девятерную без козырей, против которой мои оппоненты даже не рискуют вистовать.

Юра становится серьезным и играет крайне осторожно, я бы сказал «жлобски», безбожно занижая заявленную руку, словно знаменитый «начальник станции Жмеринка», и надеясь поймать меня на вистах. Пользуясь этой осторожностью, я спокойно перебиваю его в торговле и, сыграв одну за другой три семерные, спокойно закрываю пулю.

А на следующем круге Одесситу приходит мизер. Приходит с моей раздачи, и тот недоверчиво смотрит в свои карты, потом на меня и после снова в карты.

Мизер коварный, с одним окошком. То есть закроет его Юра или нет – зависит от того, как распределились остальные карты у нас на руках, и в первую очередь от прикупа. Он буравит глазами лежащие на столе две перевернутые карты, а затем машет рукой в духе «сгорел сарай, гори и хата».

Юре слишком хочется узнать, сможет ли он сыграть этот мизер или нет. Выигрыш тут не так важен. Важно «досмотреть» розыгрыш до финала.

– Мизер, – заявляет он.

Прикуп затыкает подозрительную дыру в раскладе, и теперь на руках у Юры абсолютно не берущаяся комбинация. Мы безуспешно стараемся поймать его, давая насладиться торжеством. Ведь это, черт возьми, один из самых приятных моментов во всей игре. Когда твоя «рука» ложится как по нотам, словно недостающие детали пазла, становясь частичкой всеобщей мировой гармонии.

В несколько раздач мы добиваем пулю и принимаемся за подсчеты.

– С вас пятьсот два рубля, будьте любезны рассчитаться.

Только сейчас до Одессита доходит весь комизм ситуации. Пять сотенных бумажек, которые я проиграл ему в деберц, снова меняют хозяина.

– Ты хочешь сказать, что все это просчитал?! – тычет он пальцем в пулю.

– Нет, конечно, – показательно удивляюсь я, – это ведь невозможно. Просто мне повезло.

– Наш человек! – Юра одобрительно хлопает меня по плечу, и народ вокруг отвечает дружным гулом. – А пойдем-ка мы пивка с тобой выпьем, – предлагает он, – не побрезгуешь?

– Категорически за, – говорю.

Мы выходим из беседки и идем по набережной. Никто из собравшихся не оборачивается нам вслед, словно мы вдруг растворились в воздухе. Юра ныряет в узкую улочку, мы проходим несколько домов до перекрестка и упираемся в пивной ларек с длиннющей очередью.

– Подожди, я сейчас. – Он кивает на круглый уличный столик, рассчитанный на стоячего человека.

Насчет «сейчас» я сильно сомневаюсь. Но Юре действительно это удается. Очередь уважительно расступается, а на двух случайно затесавшихся курортников сурово шикают, чтобы те не возмущались.

Главный картежник Массандровского пляжа и окрестностей возвращается ко мне, сияя широкой, мальчишеской улыбкой, неся в одной руке две запотевшие пивные кружки, а в другой – кулек из газеты с соленой рыбной мелочью.

Мы, не спеша, делаем по первому глотку и молча наслаждаемся чувством благости и расслабления, с которым прокатывается по организму свежайшее ледяное пиво.

– Решился все-таки? – спрашивает Юра.

– Решился, – киваю я.

– Ну, тогда за партнерство. – Он легонько стукается своей кружкой о мою.

– А когда игра? – спрашиваю я у него.

– Э-э… не спеши. – Он щурится, словно фокусник, готовый представить публике не только «черную магию», но и все ее «последующее разоблачение». – Надо сначала тебя к нему подвести. Точнее, сделать так, чтобы он сам к тебе подошел. Репутацию тебе создать. Играешь ты хорошо… Красиво… Сегодня на людей правильное впечатление произвел. Но чтобы слух о тебе пошел дальше, надо не со «шпилевыми» играть и не с фраерами пляжными. Нужно тебя выводить в «высшую лигу».

– Это как? – Тут уже я действительно удивляюсь.

– Да намечается здесь человечек один. – Юра снова щурится, любуясь бликами солнца на своей кружке. – Такой человечек, что если ты с ним сыграешь, то вся Ялта будет мечтать с тобой за один стол сесть. Да что Ялта… Все Черноморское побережье!

– Что же за человечек такой? – любопытствую.

Юра достает из кармана газету, разворачивает ее и кладет на стол.

Я смотрю на фотографию, и глаза у меня без преувеличения лезут на лоб.

– Да ладно?! – говорю. – Не может быть! Ты же сейчас не всерьез?!

В газете, которую показывает мне Юра, сразу в глаза бросается заметка: «В Ялте и Феодосии планируются съемки художественного фильма “Плохой хороший человек”».

В составе съемочной группы, который написан через запятую, мое внимание привлекает только одна фамилия. Человек, которого знает без преувеличения весь Советский Союз, от генсека до последнего сопливого пацана: Владимир Высоцкий.

В это время Высоцкий находится в довольно странном положении. Официально он в опале. После того как четыре года назад советская пресса проехалась дорожным катком по его песням дворового и блатного содержания, Высоцкому не дают выступать с концертами, не издают его стихов, а самому явлению «бардовщины» или «менестрельщины» – этакий хлесткий ярлык вешают на всех романтиков с гитарами – после вольницы шестидесятых в стране активно перекрывают кислород.

В то же время Высоцкий – подлинно народный кумир. Его записи есть в каждой семье, его песни знают наизусть, им восхищаются, буквально носят на руках.

Он рок-звезда Советского Союза. Благодаря друзьям и поклонникам своего таланта, Высоцкий продолжает играть в театре и сниматься в кино, скорее вопреки, чем благодаря своей популярности.

И вот с этим человеком, судя по всему, Юра предлагает мне раскинуть картишки.

Да уж, действительно, ярче фигуры для рекламы молодого восходящего таланта ялтинского преферанса не найти.

– Что заробел? – по-своему истолковывает мое молчание Юра. – Не боись. Все мы люди, все мы по одной земле ходим и одним воздухом дышим. Артисты – они самые жирные фраера. Натуры творческие, увлекающиеся, денег у них – как у дурака фантиков, а спустить все могут за одну ночь.

Что-то при этих его словах щелкает у меня в голове. Какой-то факт укладывается в копилку сознания, но общей картинки пока не выдает.

Никакого смущения я не испытываю. Мне с разными людьми приходилось общаться, в какие только компании не заносили меня писательские знакомства. Хотя с Высоцким сталкиваться не приходилось. Я видел его только из зрительного зала, на спектакле «Пугачов» театра на Таганке, в роли Хлопуши. «Проведите… проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека…»

Вся Москва говорила об актере, беснующемся на сцене в кандалах, о его таланте, и я тоже был впечатлен. Но обыграть его за карточным столом – это, можно сказать, забавно.

– Как я с ним познакомлюсь? – спрашиваю.

– За это не беспокойся.

Юра прикладывается к пивной кружке, запрокидывая голову, его кадык дергается. Он с наслаждением пьет.