Жену его сначала пожалел. Думал, наконец, вздохнет баба от побоев. Так года не прошло, к ней на хату мужики чередой потянулись. Сорок семь бабе, а она как девица намалевалась и знай свое – подол дерет до пояса. Ну, пошел я к ней чайку попить, сыпанул, пока не видит, в стакан мышиной отравы, и дело с концом. А молва людская знай свое: «Отравилась с горя баба молодая!»

А старуха Прохорова? Сзади по башке хрястнул – и все. Ни удовольствия, ни зрелища. Петька хоть работки подкинул, а эта старая карга сразу копыта отбросила. И тут милиция со своим протоколом: «Хулиганы местные бедную старушку загубили». Где ж она бедная? Под кроватью в старом сундуке сотню держала, а сама на хлебе да воде жила, дура жадная.

Юрий со злостью откинул в сторону рыбью голову, потом заново наполнил стакан и продолжил. Настька Ухова, тоже хороша. Все думал, живет на деревне девка нормальная. И что? Она втайне от мужика своего к любовнику по понедельникам бегала. Ее, худышку, и утопить труда не составило: держал за плечи под водой, пока не испустила последний вздох. Пузыри полопались, и нет ее, девицы-паскуды. Ох, и куда мир катится? В милиции сказали: утопла по неосторожности, плавать, мол, не умела. Что правда, то правда. Хоть в чем-то я с этими блюстителями порядка согласен.

Про последнего и вспоминать не охота. Буду краток, как в отчете: сгорел в собственном дому по пьяни. Впрочем, так оно и было. Уточнять, кто пожар учинил, не стану. Не мое это дело. Положено милиции разбираться, вот пусть разбирается. Юрий Юрьевич неторопливо поднялся из-за стола, отряхнул одежду от рыбьей чешуи и вышел на улицу.

– Надежда, – окрикнул он жену, которая во дворе развешивала белье, – иди-ка в доме прибери. Насорил я там немного.

Николай Андреевич Тылов всю жизнь самозабвенно играл на трубе. Первого марта две тысячи тринадцатого года, готовясь к всемирному женскому дню, он пребывал в превосходном настроении. В новом костюме, который ему купила жена Анюта, он выглядел моложе своих лет.

– Если ты чересчур помолодеешь, у тебя не будет отбоя от поклонниц. – Жена, с которой он жил вот уже тридцать лет, заботливо оправила ворот рубашки.

– Что за глупости ты говоришь. – Он вспомнил фильм «Разные судьбы» и улыбнулся. – Я слишком хорошо знаю, что такой старый дурак, как я, никому кроме тебя не нужен. К тому же, я никогда не любил картину «Неравный брак». Есть в ней что-то отталкивающее, противное природе. Сильно не надейся, я от тебя никуда не денусь.

Анна Семеновна непроизвольно улыбнулась – муж всегда умел подбодрить ее. Она заботливо повязала галстук и помогла надеть пиджак.

– Ну вот, ты почти готов, – из тумбочки она вытащила запонки и протянула мужу. – Все ты со своими приметами. Их давно никто не носит.

– Во-первых, я – не никто, во-вторых, то самое давно – моя жизнь. Я прожил ее так, как хотел. Учитывая мой жизненный опыт, полагаю, я могу позволить себе небольшие, как выражается наша внучка, завихрения.

– Ох, ты, мои завихрения. – Анна Семеновна провела рукой по волнистым волосам мужа. – Иди мокрой расческой причешись. Хоть волос у тебя теперь редкий, а все равно в разные стороны топорщится.

– Я человек уникальный во всех отношениях. – Николай Андреевич поспешил в ванную.

– И скромный. – Анна Семеновна прошла за мужем. – Хоть раз на тебя по телевизору посмотрю.

– Я бы и сам не прочь на себя со стороны посмотреть, – признался тот, опрыскиваясь одеколоном. – Говорят, многие актеры свои картины не смотрят: не нравится им вид со стороны. Теперь узнаю, так ли это.

– Иди уже, а то опоздаешь. – Анна Семеновна приготовила пальто.

– Пожелай мне удачи. – Николай Андреевич повязал шарф и надел шляпу.

– Удачи, родной, – просто сказала Анна Семеновна и мягко улыбнулась.

Четвертого мая две тысячи шестнадцатого года в девять пятнадцать вечера рейсовый автобус Самара-Тольятти выехал по положенному маршруту. В салоне находилось семь совершенно непохожих друг на друга человек. Почему они оказались в одном автобусе, никто не знал. Не доезжая до Тольятти нескольких километров, на крутом повороте в Комсомольском районе, автобус притормозил: в этом опасном месте водитель всегда был аккуратен. В это время из-за поворота выехал КАМАЗ. Смоченный недавним дождем асфальт походил на черную реку. Заметив неторопливо выехавший из-за поворота автобус, водитель КАМАЗА сообразил, что его заносит. Он собрался и напрягся до предела, но было слишком поздно…

Мощный удар волной разнесся по окрестности. Автобус опрокинулся и с грозным лязгом пополз к обочине. От удара все стекла выбило. Металл, который в спокойном состоянии казался надежным и прочным, сжался, как послушные меха гармошки. Поврежденная электроника дала сбой, и вскоре свет в салоне погас. Сознание оглушенных людей померкло.

– Что у нас? – Фельдшер скорой помощи приготовился внести данные в документ.

– Двое погибших, четверо пострадавших и один мужчина, водитель, без видимых повреждений, но явно в шоковом состоянии.

Фельдшер оторвал взгляд от бумаг. Помощник пояснил:

– Уверяет всех, что сегодня девятое число, бормочет что-то про туз в рукаве и чаепитие из трех чашек сахару. Говорит, в автобусе столько Миров, сколько живых душ, а видов столько, сколько окон. В общем, несет полный бред.

– Может, он псих и у него весеннее обострение? – Фельдшер вернулся к записям.

– Не похож он на психа. Хоть несет околесицу, на вопросы отвечает логично и ведет себя адекватно.

– Бог с ним. Дай ему валерьянки и пусть отходит. У нас без него работы навалом.

Иришка очнулась в приемном покое на носилках. У нее болело все тело. Казалось, на нем живого места не было.

– Женщина, вы меня слышите? – надоедливо звучал голос неподалеку. – Вы Маркова Ирина Сергеевна?

Иришка утвердительно кивнула и трясущейся рукой схватилась за надоедливо гудящую голову: «Где я? Что происходит? Зачем эта девица все время меня о чем-то спрашивает?»

– Мы сейчас вас осмотрим и сделаем рентген. У вас сломаны рука, нога и два ребра. Надо уточнить, не пропустили ли мы чего, – так как пациентка не реагировала и по-прежнему смотрела в одну точку, медсестра наклонилась к ее уху. – Ирина Сергеевна, вы меня слышите?

– Не кричите, у меня голова раскалывается. – Иришка пыталась поправить волосы, которые мешали ей видеть помещение, но все было тщетно. Конечность не слушалась хозяйку.

Медсестра умело подхватила каталку и повезла пациентку в кабинет рентгенолога. Когда Иришка увидела высокий стол, ее пробила нервная дрожь: что-то в этой картине ей показалось знакомым. На стол перебираться самой ей не пришлось. Два мощных медбрата с помощью простыни быстро переместили ее на нужное место. Вошла женщина-рентгенолог.

– А-а-а-а! – застонала Иришка, когда та подвинула ее ногу. – Не перемещайте меня так резко, у меня все тело горит, как в аду!

– Женщина, потерпите чуть-чуть, я же должна снимок сделать. Срастется что неправильно, врачи будут виноваты? – Рентгенолог аккуратно переместила больную ногу, а у Иришки перед глазами поплыли темные круги.

– Боже, за что мне все это?! – запричитала пациентка.

– Раз стонете, значит, живы, а кости со временем срастутся, – попыталась успокоить ее медсестра.

– Вы хоть понимаете, как это больно? – возмущенно простонала Иришка и тут перед ее взором предстала четкая картинка прошлого. Она прикусила губу и отвернулась.

– Коля! Где мой Коля? – ничего не видя от охватившего ее ужаса, Анна Семеновна ворвалась в приемные покои и схватила за руку первого попавшегося врача. —Бога ради, скажите, где мой Коля?

– Мама, возьми себя в руки, еще ничего не ясно. – Дочка заботливо подхватила мать под руку.

– Ваш муж – Тылов Николай Андреевич? – спросила женщина-хирург.

– Да, – вытирая слезы, подтвердила Анна Семеновна. – Скажите, наконец, где он?