Хадин растягивает бант у меня на талии. Шелковые завязки соскальзывают, как танцующие ленты, не издавая ни звука. Кровь шумит у меня в ушах в такт бешеному биению моего сердца.

— Я собираюсь показать тебе, насколько… — Хадин находит край моего нижнего белья и рычит: — Я презираю тебя.

Он целует меня, и из моего горла вырывается стон. И стон переходит в низкое хныканье, когда остальная моя одежда падает на пол, а его поцелуи становятся более томными, как будто у него есть все время в мире.

Я держусь за затылок Хадина, даже когда говорю себе, что должна остановиться.

Я впиваюсь пальцами в его плечо, напоминая себе, что все это не имеет значения.

Его натиск начинается, и он мучительно медленный. Мои бедра сжимаются вокруг него крепче. Крепче. Крепче. Звезды в моих глазах становятся ярче.

Я захожу за грань, прежде чем успеваю взять себя в руки.

Хадин издает одобрительный звук, продолжая работать.

Я тяжело дышу и напоминаю своему сердцу, что этот момент, этот экстаз — это все, что он может мне предложить. Он всегда будет принцем-плейбоем, а я всегда буду девушкой, чья пьяная ошибка стоила ему свободы.

Хадин останавливается надо мной и хватает меня за подбородок. Его синевато-серые глаза впиваются в мой взгляд. — Посмотри на меня.

— Я смотрю, — выпаливаю я.

— Нет, это не так. Останься со мной, Ви. Я хочу, чтобы ты была здесь, со мной, прямо сейчас.

Я стискиваю зубы, готовая возразить, но он погружается в меня так глубоко, что это приказ, которому у меня нет выбора, кроме как подчиниться.

Жужжит мини-холодильник. Ветер треплет занавески на балконных дверях.

И Хадин хватает то, что осталось от моего сопротивления, и выбрасывает это в окно.

Я говорю себе, что завтра все обретет смысл.

Я говорю себе, что потерпеть не помешает.

Но когда я отступаю и принимаю то, что он может мне дать, иллюзия разбивается вдребезги, и я понимаю, что прошла точку невозврата.

Я отдала все это ему давным-давно.

Я не оставила никаких средств защиты.

И теперь у него есть возможность забрать у меня все.

Хадин шепчет мне на ухо, и я разваливаюсь на части. Я левитирую. Я катаюсь в искрах и волнах тепла.

— Вот так, Ви, — стонет Хадин, его пальцы с благоговением поглаживают мою кожу и бедра.

Я атакую его рот и притягиваю его еще ближе к себе.

Я слушаю звуки, которые он издает, когда разваливается на части, а потом остаюсь в его объятиях. Он крепко прижимает меня к своей груди, все еще удерживая, наши тела соединены как одно, ни один из нас не двигается.

Мое сердце постепенно приходит в норму, и мир стабилизируется.

Я смотрю в темноту и думаю об адвокате по бракоразводным процессам, которому собираюсь позвонить.

ГЛАВА 18

РАЗБИТЫЕ РАПСОДИИ

ХАДИН

— Перестань пялиться мне в затылок, Макс, — грубо требую я.

Холодные голубые глаза моего лучшего друга становятся еще более ледяными, что о чем-то говорит, потому что взгляд Макса уже по-сибирски холоден. Он стоит у меня за спиной и с ужасом смотрит, как я поправляю галстук перед зеркалом.

— Я скучал по этому, — говорит Алистер, появляясь в поле зрения. На нем накрахмаленная белая рубашка и черные брюки. Черный пиджак перекинут через согнутую руку. — Из-за чего сейчас злится Стинтон?

— Что-то о том, что Хадин не говорит ‘Я люблю тебя’, - добавляет Даррелл, поднимаясь с дивана в изножье кровати, где он надевал парадные туфли.

Алистер потирает подбородок и переводит взгляд с Макса на меня. — О. Это такая вечеринка?

— Заткнись, Алистер, — рычит Макс.

Я посмеиваюсь над вспыльчивым выражением лица моего друга. — Очевидно, Макс не понимает языка любви между мной и Ваней.

— Я уверен, что говорил тебе признаться в своих чувствах. Вместо этого ты пошел и сказал ей, что ненавидишь ее?

— В свою защиту скажу, что она сказала это первой, — бормочу я, поправляя галстук.

— По-настоящему взрослый, — бормочет Макс.

Я единственный парень в комнате, который свободен от пресловутого засовывания палки в зад. Я не ожидаю, что кто-либо из этих мужчин, которые вышли из утробы, торгуя акциями и облигациями, поймут меня.

— Значит, ты сказал ей, что ненавидишь ее, — размышляет Даррел, — и она не ударила тебя кулаком в горло?

— Дон переехала бы меня машиной, — бормочет Макс.

Я смеюсь.

Алистер морщится, как будто представляет себе судьбу хуже смерти.

— Вы, ребята, не понимаете. У нас с Ваней свои дела. — Я поворачиваюсь к ним лицом.

Как и Алистер, Даррел и Макс одеты в костюмы. Мы готовимся к гала-концерту сами, потому что наши женщины решили, что хотят одеться вместе. Как будто это долбанный выпускной.

Ребята ворчали по поводу расставания с тех пор, как им сообщили об изменении планов.

Мне так же не терпится увидеть Ваню, но я не собираюсь ныть по этому поводу, как они.

— Что произошло после того, как ты сказал ей, что ненавидишь ее? — С любопытством спрашивает Алистер.

Я не собираюсь говорить им, что добавил "я презираю тебя" в список сентиментальной чуши, которую мужчины говорят перед сексом. И я также не собираюсь говорить им, что переспал с ней.

Я, может, и много кем могу быть, но я не из тех, кто целуется и рассказывает обо всем.

Алистер узнает это первым. — Она пустила тебя в свою постель с таким ртом?

Этим ртом она позволяла мне многое. Я поджимаю губы, чтобы скрыть улыбку. — У нас есть еще пиво? — Спрашиваю я.

— Значит, это правда, — говорит Макс, засовывая руку в карман. — Женщины действительно воспринимают твою чушь и называют это пирогом. Даже Ваня.

— Не ревнуй, Макс.

Он усмехается. — Ваня — подруга. Не только для меня. Дон привязана к ней. Защищает. Она не знает тебя таким, поэтому, очевидно, она встанет на сторону Вани, если дела пойдут наперекосяк. И если мне придется выбирать сторону, я выберу сторону своей невесты.

— Десятилетия дружбы отброшены в сторону, просто так? — Я качаю головой в притворном разочаровании.

— Я не хочу, чтобы ты все испортил, как ты всегда делаешь.

— Я ничего не испорчу. После прошлой ночи у нас с Ваней все хорошо.

Макс бросает на меня недоверчивый взгляд, который я игнорирую.

Он этого не понимает. Прошлой ночью Ваня была мягкой, податливой, нетерпеливой. Я прижал ее к себе, когда она слишком много думала, и она осталась там. Она была прямо там, со мной.

— Я. Люблю. Тебя. — Алистер загибает пальцы на каждое слово. — Это чертовски сложно испортить. Не понимаю, почему ты говоришь что-то, кроме очевидного.

Даррел просто стоит в стороне и наблюдает за мной, но его взгляд ужасно осуждающий.

Я игнорирую их. Мы с Ваней сейчас занимаемся своими делами. Эти отношения с самого начала не соответствовали своду правил. Если я выскажу свои чувства на всеобщее обозрение, это только усложнит ситуацию больше, чем нужно.

Ваня знает, что я чувствую. Конечно, знает.

У Макса жужжит телефон. Его глаза загораются, как Четвертое июля. — Дон сказала, что они готовы. Они встретят нас внизу.

Это паническое бегство к двери, когда мы толкаем друг друга локтями и отталкиваем друг друга назад, чтобы пройти первыми.

Я второй, сразу после Макса.

Алистер третий.

Даррелл четвертый, потому что он был единственным, кто не дрался.

Мы поднимаемся по лестнице, а не на лифте, и врываемся на второй этаж.

Мой взгляд скользит по коридору и останавливается прямо на Ване.

Моя первая мысль — срань господня, она сногсшибательна.

Моя вторая мысль — подождите, почему на ней нет ни одного из платьев?

Это приталенное серебряное платье выглядит как пиджак без рубашки под ним. Ее груди выпячиваются вверху, как шоколадные буйки, покачивающиеся на спокойном озере. Преувеличенно квадратная форма бедер привлекает внимание к длинным серебряным кисточкам, свисающим до пола. На ногах пара прозрачных каблуков. Намного лучше, чем рекомендует доктор, но я не собираюсь ругать ее за это, потому что сегодня особый случай.