Литмир - Электронная Библиотека

Он обнимал ее и целовал в лоб, в нос, в шею, даже в синяк, целовал ее холодные руки, бледные щеки, безучастные губы, и все говорил, говорил, говорил… Лика оставалась в оцепенении.

– 

Лика, милая моя, хорошая, тебе нельзя на полу сидеть: дует, еще простудишься, давай сядем на диван.

Он поднял ее, как куклу, увел к дивану, посадил. Лика молчала.

– 

Ты сиди, моя родная, я сейчас все уберу тут и будем ужинать. Не беда, что остыло, разогреем.

Он принес из ванной веник и совок и стал заметать осколки стекла и огурцы. Отодвинул столик, посмотрел под тумбой для телевизора, под диваном, залез веником под шкаф – оттуда выкатился огурец.

– 

Ого, посмотри, ничего себе, куда закатился! – натянуто удивился Борис. Лика не посмотрела и ничего не сказала. – Ну вот, теперь все прибрал, можно и ужинать. Ты сиди, я сам все сделаю. Пойду разогрею еду.

Он ушел. Лика сидела, обнимая живот, чувствуя маленькую жизнь в нем и не чувствуя никакой в себе.

– 

Вот, зая, все разогрел, нашел консервированные помидоры. Их поедим тогда, да? Еще вкуснее, чем огурцы. Я тебе еще чай заварил, как ты любишь, черный с бергамотом. Будем ужинать, да?

На столе в мгновение ока появились две тарелки с ужином, кружка чая для Лики и бокал пива для Бориса. Однако Лика ни на что не реагировала и продолжала молча сидеть, смотря в никуда. Борис сел рядом и опять ее обнял. Лика вздрогнула.

– 

Лика, милая, любимая, родная, ну прости ты меня, я тебе чем хочешь клянусь, что больше никогда такого не будет. Ну это все какое-то роковое стечение обстоятельств. Хочешь, я перед тобой на колени встану?

Он встал на колени и продолжил свой вдохновенный монолог покаяния, прерываемый поцелуями ее коленей, пальчиков и ладоней. Лика не понимала: это снова был ее Борис, даже еще более нежный и ласковый, чем обычно. Ничего в нем, ни один мускул, ни одна морщина, ни один жест, ни тон голоса не напоминали то чудовище, которое так ее напугало.

– 

Ангел мой, ты лучшее, что случилось со мной в жизни, я вообще не представляю, как бы жил без тебя. Прости меня. Такого больше не будет. Я безумно люблю тебя и нашего малыша, я все сделаю, чтобы вы были счастливы, я тебе обещаю. Простишь? Даже в Библии сказано, что любовь все прощает. Я знаю, ты добрая, ты все поймешь, ты ведь тоже меня любишь, да? А если любишь, то поймешь и простишь.

Лика не понимала, но видела перед собой мужчину, которого так любила, которого обнимала по ночам, который ей клялся в любви и, как ей казалось, действительно ее любил, который относился к ней до этого так трепетно и нежно, как никто и никогда, от которого она ждала ребенка и за которого послезавтра должна была выйти замуж. И Лика простила.

Стоя в ванной и разглядывая живописный синяк, сочетающий в себе оттенки фиолетового, желтого, белого и зеленого, Лика до сих пор не понимала, как ей быть. Она вглядывалась в Бориса весь этот день, но не заметила ни следа, ни отдаленной тени той неконтролируемой агрессии. Задача осталась неразрешенной. Лика вышла из ванной, посмотрела на храпящего на диване мужа, и рука ее сама собой потянулась к синяку. Как теперь жить? Она не знала. На тумбочке у телевизора стояла фотография в рамке, их фотография, сделанная на первом свидании. Это было, когда опадали листья. Золотой свет еще ласкового солнца встречался с золотом листвы и умножал сияние. Они стояли обнявшись среди деревьев на ковре желтых листьев – как будто в драгоценной шкатулке. Сияние счастья и радости жизни исходило не только от природы, но и от их лиц. Это был идеальный день, идеальное свидание, овеянное флером романтики, влюбленности, легкости. Как все могло обернуться таким обескураживающим финалом? Напившийся, храпящий в первую брачную ночь муж, синяк под глазом, глубокие сомнения… Лика старалась найти в своих чувствах радость, однако, как ни перебирала разные оттенки, так и не смогла. Но ведь все-таки был тот сказочный день. Лика опять всмотрелась в фотографию и вспомнила жар первых поцелуев, электричество первый соприкосновений, пристальность смелых взглядов, сладость первых признаний, и чувства нежности и любви всколыхнулись со дна души, разлились по телу. Лика поставила фотографию на место, переоделась, примостилась на диване рядом с мужем. Конечно, диван надо было бы расправить, но уж как есть… Лежать было не очень удобно, живот уже был заметный, но места Лике все-таки хватило. Она обняла мужа, закрыла глаза и нырнула в тот самый день – день их первого свидания, самый счастливый в ее жизни.

ГЛАВА II. СОН О СЧАСТЬЕ

Ах! Обмануть меня нетрудно:

Я сам обманываться рад.

А. С. Пушкин

Тот день был полон счастья и надежды. Чтобы понять, что испытывала тогда Лика, собираясь на свидание, надо представить себе теннисиста перед выходом на финальный матч Уимблдона, или балерину за минуту до того, как она в первый раз выпорхнет на сцену в роли Одетты-Одиллии, или альпиниста, застывшего в шаге от вершины Эвереста. Это был трепет, и страх, и наслаждение, и тревога, и предвкушение, и волнение, и легкость. Это было первое в ее жизни свидание. Лике всегда было стыдно и неловко признаваться в том, что она за целые 25 лет своей жизни ни разу не была на свидании. Это был ее скелет в шкафу, ее тайна за семью печатями, которую она поверяла только самым близким людям, в верности которых не сомневалась. Сложно сказать, что такого постыдного или плохого было в этом факте ее биографии, но интуитивно Лика чувствовала, что в наше время как-то неправильно девушке в 25 лет не иметь совсем никакого опыта в романтических отношениях. Это как будто говорило о том, что с тобой что-то не так, есть в тебе какой-то скрытый изъян, раз до сих пор даже на свидание никто тебя не позвал. Когда подружки в школе начали бегать на свидания с мальчиками, Лика недоумевала, почему она оказалась на обочине этого бурного потока подростковых влюбленностей. Когда они потом выходили замуж, Лика с завистью рассматривала фотографии со свадеб в соцсетях. Когда все начали рожать детей, Лика удалила все свои аккаунты, чтобы не видеть эти милые ручки, ножки и личики, чтобы меньше чувствовать свою неполноценность. К 25 годам некоторые из ее знакомых и подруг уже успели развестись, а Лика так даже и не сходила на свидание. Стоя перед зеркалом, она разглядывала себя, пытаясь понять, что не так. И не находила причин. Она была стройная, в меру высокая, черные густые волосы волнами обрамляли овал лица и постоянно норовили залезть в большие карие глаза, по-детски доверчиво смотрящие на мир. Нос был изящен, как у римских статуй, а губы алели вечерней зарей. В ее облике было что-то возвышенное, небесное, поэтическое, утонченное. Если бы она жила в эпоху Петрарки или Данте, то легко могла бы заменить Лауру или Беатриче.

А может быть, дело не во внешности, а в застенчивости? Лика была очень стеснительна и плохо, долго сходилась с людьми. Разговор с незнакомым человеком был для нее непосильной задачей. Если кто-то вдруг обращался к ней в очереди в больнице, или на остановке, или просто на улице с каким-то невинным вопросом, она тушевалась, что-то мямлила и не могла ничего толком ответить. Кокетство, заигрывание, тонкий язык намеков и обольщения – все это было ей не свойственно и не органично. Смотря бесконечные романтические комедии, она могла только обреченно вздыхать, удивляясь, как это у героев получается так легко разговаривать друг с другом и даже шутить. Сложно сказать, откуда у Лики взялась эта застенчивость. Однако она была ее неотъемлемой чертой с самого детства, сколько Лика себя помнила, слилась с ней и стала доминантной ее личности. Возиться с такой закрытой и стеснительной девушкой, видимо, никто не хотел, так что Лике оставалось ждать и мечтать. В своих романтических неудачах она не винила ни судьбу, ни маленький город, ни время, нет, она винила только себя. И постоянно старалась себя улучшить: училась разнообразно готовить, слушала вебинары по женственности и открытию сексуальности, постигала основы домашнего хозяйства. Но вот только главного своего врага, как она считала, – свою застенчивость – побороть никак не могла. Нельзя сказать, что мечта Лики о любви была навязана представлениями общества о необходимости каждой девушке выйти замуж и родить детей. Лика и сама этого хотела. Вернее, не собственно свадьбы и детей: они были лишь логичным и единственно возможным продолжением той самой, настоящей, захватывающей дух любви. Любви, которая становится главным событием в жизни и переворачивает ее с ног на голову, позволяет летать над городом, творить безумства, смотреть не друг на друга, а в одном направлении и жить полной жизнью. Лика мечтала о любви, определяющей твою жизнь, трансформирующей твою личность. О любви, озаряющей своим светом весь твой жизненный путь. Твое прошлое, настоящее и будущее. Как в ее любимых фильмах, пересмотренных по тысяче раз и выученных наизусть: в «Унесенных ветром», «Властелине колец», «Пиратах карибского моря», «Титанике», «Ромео и Джульетте» и многих, многих других. Жажда любви волновала ее давно, лет с 14, но годы шли, пора давно пришла и миновала, а любовь так и не явилась. Проблема была даже не в том, что Лику никто не приглашал на свидания, что Лику никто не любил – она тоже никого не любила. И ей оставалось только мечтать. Долгих 11 лет вплоть до этого момента она ждала и мечтала. О, как самозабвенно и страстно она мечтала!

6
{"b":"906535","o":1}