– Это моей хорошей знакомой дочка. Нормальная вроде девушка… – Мама замялась. – А ведь и правда размазня! – Мама махнула рукой. – Ладно, другую найду.
– Мам, может, я сам, а? – умоляющим голосом проблеял я.
– Знаю я твое «сам».
– А что? Я много чего сам могу! – засмеялся я.
– Например? – хмыкнула мама.
– Например, посуду вот могу помыть. – Я подошел к мойке и попытался отодвинуть от нее маму.
– Иди уже. Может он! – Она покачала головой, а я чмокнул ее в щеку и радостно удалился. А то, чего доброго, и правда заставит посуду мыть!
Глава 6
Мария
День не задался с самого утра. Сначала мои девятиклассники учудили: забили замок кабинета математики то ли бумагой, то ли еще чем. В результате, класс не могли открыть добрых двадцать минут. Школьный слесарь отсутствовал, учитель труда – тоже. Математичка, дама престарелая и нервная, визжала, будто ребята не замок класса изуродовали, а покусились на святая святых. Я успокаивала ее, ругала ребят, пыталась найти выход. Выход нашелся: Денис Пирогов вытащил у Милы Авериной шпильку из пучка – девочка носила прическу а-ля моя бабушка – сунул ее в замочную скважину и таки открыл дверь. Его мастерскому обращению со шпилькой-отмычкой позавидовал бы и самый матерый медвежатник. Тут же вспомнился его папаша. Может, у сына от отца талант? Откуда у того такая тачка? А часы на руке наверняка стоят столько, сколько обе мои почки, хоть они у меня и здоровые. Может, папаша Пирогов промышляет тем, что вскрывает сейфы? На бизнесмена-то он не очень похож. Рожа и манеры вон какие нахальные. Были бы на дворе девяностые, папаша Пирогов наверняка бы носил малиновый пиджак и золотую цепь, толщиною в мою руку.
Пока вскрывали класс, а потом читали детям лекцию о том, что нельзя портить школьное имущество, урок подошел к концу.
Затем седьмой «Б» стоял на ушах, потому что на носу был день учителя, а они готовили номера для концерта. Тут не до Васко де Гамы или Мартина Лютера.
Потом пришлось поприсутствовать на педсовете, который проводила завуч по воспитательной работе.
– На колу мочало, начинай сначала, – шепнула мне на ухо Катька.
Да уж, опять одно и то же. Я зевнула, за что получила укоризненный взгляд от учительницы русского языка, от нашей Аллочки, блюстительницы целомудрия не только своего, но и всего педагогического состава школы.
После педсовета я вернулась в свой кабинет, просмотрела самостоятельные работы, которые я всегда старалась проверять в классе, а не дома. Дома мне не работалось, а потому я предпочитала задержаться в классе. В первые годы работы на нас с Катькой, как на самых молодых педагогов, вешали всех собак. Сейчас, когда за плечами шестилетний опыт, я научилась говорить «нет» директрисе, завучам и другим умницам, за что меня недолюбливали, но уважали.
Покончив с проверкой работ, я собралась домой. Вон уже третий час! Пора! Надев светло-бежевое легкое пальто, я не стала его застегивать. Бабье лето разыгралось, и дни стояли теплущие.
Не успела я ступить за школьные ворота, как заметила уже знакомый «Мазерати». Неужто папаша Пирогов за сынулей приехал? Решил взяться за его воспитание? Поздно!
Я ткнулась глазами в телефон, делая вид, что Пироговскую машину не замечаю. Может, и он меня не заметит? Наивная! Стоило мне сделать пару шагов, как дверь автомобиля распахнулась, и на свет божий явился папаша Пирогов.
– Марь Иванна! – окликнул он.
Интересно, кого? Я-то точно не Ивановна. Я прибавила ходу, но от такого далеко не убежишь. Пирогов ухватил меня за локоток.
– Отпустите, гражданин! – строгим учительским тоном потребовала я.
– Машуля, не притворяйся, что мы незнакомы, – хмыкнул Пирогов.
– Сын ваш уже давно домой ушел, он в первую смену учится, если вы не знаете, папаша, – съязвила я.
– А я не к сыну.
– К кому же? – прищурилась я. – К директору, что ли, вызвали?
– Марь Иванна, я к тебе.
С этими словами он нырнул в машину и вытащил на свет божий огромный букетище роз. С ухмылочкой вручил его мне. Я с опаской оглянулась по сторонам. Не хватало еще, чтобы кто-то из ребят или, не дай бог, коллег увидел, как ко мне яйца подкатывает папаша моего же ученика.
– Пирогов, вы совсем без тормозов! – прошипела я.
– Маш, я от всей души, – улыбнулся он.
– Сдурел! – вынесла я вердикт.
На школьном крыльце показалась руссичка. Только ее не хватало! Сейчас увидит, потом точно по всей школе разнесет.
– Пойдем! – Я дернула папашу Пирогова за рукав.
– Может, поедем? – кивнул он на машину.
– Нет! – Я бросилась через дорогу в небольшой парк возле школы.
Пирогов только и успел, что пиликнуть сигнализацией.
– Да куда мы, Машуля?
– Тут недалеко.
Усеянный кленовой листвой парк скрыл нас, а главное – букет, от всевидящего взора Аллы Игоревны, строгой и противной до безобразия. Мы с ней вечно конфликтовали. Она нас с Катькой ни во что не ставила, а мы ей твердили, что ее педагогические методы хоть и хороши, но для позапрошлого века.
Пройдя по аллее, мы с Пироговым вышли к памятнику неизвестному солдату. Я возложила букет и, обернувшись, поймала недоуменный взгляд.
– Что ты делаешь? – уточнил папаша Пирогов.
– Цветы кладу, чтобы почтить память павших героев в годы Великой Отечественной, – пожала я плечами. – Она началась в одна тысяча девятьсот сорок первом, а закончилась в тысяча девятьсот сорок пятом…
– Маш, я знаю, – огрызнулся Пирогов.
– Удивительно, – хмыкнула я. – А сюда я всегда ребят привожу первого сентября и восьмого марта, и в свой день рождения.
– Не любишь цветы, – сделал вывод он.
– Люблю, но только когда они растут в поле или в клумбе.
– Чудная ты женщина, Евлампиевна.
– А ты, папаша Пирогов, молодец, с сотого раза отчество мое выговорил. Прогресс!
– Прекрати меня папашей Пироговым называть, – как-то обиженно попросил он. – Я вовсе не Пирогов и уж тем более не папаша.
Я осторожненько сделала шаг назад, потом еще один и еще один.
– А кто ж ты, по-твоему?
– Я Иван Рокотов. Прошу любить и жаловать.
– Понятно. Шиза, – поставила я диагноз.
– Чего? – нахмурился он.
– Раздвоение личности, – объяснила я. – Говорят, это не лечится, но купируется.
– Машуля, да прекрати ты! – разозлился Пирогов. – Нет у меня никакого раздвоения. Рокотов моя фамилия. И Денис Пирогов не мой сын.
– У-у-у, запущенный случай… – Я попятилась, пытаясь увеличить между мной и психопатом расстояние.
– Вот. – Он полез во внутренний карман пиджака и выудил оттуда паспорт. – Смотри.
Я уставилась в раскрытый документ. И правда, Иван Алексеевич Рокотов. Тридцать три годика. Москвич. Этот засранец даже на фото в паспорте выглядел обалденно. У меня вот в паспорте фотка – без слез не взглянешь. А этот вон вроде и серьезный, а глаза все равно ухмыляются. Черт! Видимо, не зря я утром предположила, что папаша Пирогов бандитизмом промышляет. Паспорт даже поддельный имеет! Обалдеть! Мне стало страшно: такой ведь если привяжется, то не избавишься от него. И что мне делать?
– Послушайте, – примирительно улыбнулась я, – Пирогов, или Рокотов, или какие еще у вас там фамилии. Это все очень здорово, но мне пора, правда. И вам наверняка пора. Вас уже жена с сыном дома заждались. Не хулиганьте, ступайте домой.
– Машуля, – вздохнул он и посмотрел на меня снисходительно, – пойдем в машинку. Обещаю, что все тебе объясню. Я не шизик, и никаких раздвоений у меня нет.
Ну уж нет! Сейчас заманит куда-нибудь, а потом десять лет в подвале будет держать для своих шизофренических утех.
– Нет-нет, Пирогов. Мне пора, правда! – И увидев в конце аллеи Катюху – она всегда ходила этой дорогой домой, – я заорала: – Катерина Ивановна, я здесь!
Пирогов раздосадовано покачал головой, сунул поддельный паспорт в карман, чертыхнулся и бросил на прощание:
– Мы еще не закончили, Марь Иванна.