Моё задумчивое изучение Преслава поняла по своему:

– Успела забыть?

Я перевела взгляд на неё.

– Нет, что – ты! Я всё помню, просто, когда меньше была, всё казалось большим, а теперь будто меньше стало.

– То, ты выросла. – С лёгкой улыбкой сказала Преслава, и добавила: – Всем нам, когда вырастаем, родное гнездо тесным становится, потому и улетаем свои гнёзда вить.

Я задумчиво посмотрела на неё, – это она проверяет моё отношение к скорому замужеству, или мне показалось? – подумала, а в слух сказала:

– О том ты лучше ведаешь.

Так мы и стояли, почти в середине зала, я осматривала обстановку, а Преслава, ненавязчиво изучала меня.

– А где батюшка?

– Ещё обедней к дружине поехал, к вечере вертаться должен был, да задерживается. Горницу твою ни кто не занимал, ежели хочешь, поднимись, да отдохни с дороги, девки уже баню топят, только до неё ещё не скоро.

– Я батюшку здесь подожду.

Преслава кивнула и направилась к печи, там стояли горшочки, по форме как в сказке «горшочек вари» только большие. За печкой было, что то вроде столешницы – понятно – кухня рядом с очагом.

Собралась уже присесть на лавку, как услышала хлопок входной двери. В сенях слышались шаги, не одного человека, а ещё женские причитания, Грунины причитания. Вот и причина задержки отца. Глубоко вздохнув, посторалась собраться, в дверь вошли: отец, его младший брат Герасим и Агрепина.

По лицу отца было понятно, что он знает другую версию событий. Отец сделал несколько шагов и встал, рассматривая меня, рядом так же стоял Герасим а Груня сзади, торжествующий взгляд она не скрывала. Я с почтением поклонилась сначала отцу

– Здрав будь, батюшка. И ты здрав будь, дядька Герасим.

Плавно выпрямившись, я смотрела на отца.

– И тебе, здравствовать Дарья.

Он всматривался в моё лицо, что-то увидел, в моём спокойном взгляде, морщинка между бровей разгладилась и взгляд потеплел.

– Скажи – ка дочка, как путь прошёл?

Герасим и Груня удивлённо посмотрели на отца, а потом на меня. Я снова поклонилась.

– Благодарствую батюшка, хорошо прошел наш путь, уберёг Господь от всякого лиха.

Тут Груня не выдержала и зашипела:

– Господь её уберёг от лиха, она сама, то лихо! Мы думали, в монастыре её молитвам учат, а она…

Я снова по наитию, подняла руку, показывая указательный палец, призывая, успокоится, как сделала с парнями на торге и увидела такой же жест от отца. Груня оборвалась на полуслове. Тут не выдержал Герасим:

– Что же ты племяшка, на тётку руки распускаешь, ещё и грозишься руки сломать.

Я всем корпусом повернулась к дядьке – вот же семейка Г.Г.

– Честь отца своего отстаивала.

Герасим сначала замер, а потом покраснел.

– Это как же?

Он ещё, что то шипел, но я остановила его жестом. Продолжила:

– Это так Герасим. То нам долго, из Покрова добираться в Столград, а у слухов ножек нет, они быстрее ветра мчатся. Много ли чести будет, если завтра на каждом углу, будут трепать что боярин Брудский, в семье своей не хозяин? Что дочь его, волей князя засватанную, к жениху прилюдно, за косу тащили . А пока тот слух шел бы, каждый к нему, своё прибавил. Чем это могло повернуться для рода?

Отец с Герасимом переглянулись и оба посмотрели на Груню, очевидно, что они знают другую историю. Отец сказал:

– Герасим позови Семёна. Ты встань подле Дарьи. – Указал он Агрепине.

Савелий быстро вернулся, за ним шел Семён, и парни, которые ходили с нами. На этот раз, их пересказ был, не столь красочный, и без сценок. Груня, видя, что её обложили, всё – равно не сдавалась:

– Так что мне было делать!? Она слова не слушает…

– Ты кем себя возомнила? Стражником моим, дубаком? С каких это пор, пришлой снохе на боярских детей руки распускать дозволено стало? И я, и мои братья только в воле нашего батюшки, главы рода, ему решать карать нас или миловать. Не забывайся.

Отец прочистил горло.

– Герасим забери жену, я уже не в первый раз слышу, что Грунька твоя, много себе дозволяет, вся дворня от неё плачет. Пущай дома сидит, чтобы без моего дозволения ноги её в усадьбе не было.

Герасим молча кивнул, взял всхлипывающую Груню за локоть, и повёл на выход. Семён с парнями поклонились, и тоже, быстро ушли. Отец проводил всех взглядом и снова посмотрел на меня, потом он перевёл взгляд на Преславу, она сказала:

– Пойду замену Груне поищу.

И быстро удалилась. Я смотрела на её побег, поймала взгляд отца. Из памяти Даши я видела, как долго он пытался добиться расположения дочери. Со смерти матери окружил её теплом и заботой, но не мог, всегда быть рядом – он воин этим всё сказано. С каждым походом, дочка становилась колючее, и колючее, а потом и вовсе укрылась от него, в монастыре. И в монастырь он ездил, упрашивал вернуться, дарил подарки, а она подарки не брала, или отдавала…

Эх, Дашка! «Что имеем не храним», выходит. Я бы многое отдала, чтобы у меня такой папка был. Смотрю на него, в глазах его вижу страх и надежду. – Потрепала ты нервы родителю, надеюсь, ты нашла своё блаженство, на которое променяла любовь отца. Вообще! Это теперь мой, папка! Мне в этой жизни дали шанс, заполнить все пробелы, и я этот шанс не упущу. Я шагнула к отцу, не отводя взгляда от его глаз сказала:

– Прости меня за всё, батюшка.

Шагнула ещё, и обняла его. Долгий выдох и отец обнял меня в ответ. Поцеловал в висок.

– Дарьюшка, дочка – сжал по крепче. – Какая же ты взрослая! А какая краса! Только худая больно, кожа да кости! Это что такое!?

Он поводил руками по спине, плечам, потом за плечи отдалил от себя, посмотрел на лицо, шею и снова обнял, подозрительно шмыгнув носом. Сказав коротко «ща» он быстро вышел, я понимала его у самой слёзы бежали.

Налетела стайка девиц, которые быстро стали собирать на стол, я отошла в сторону перевести дух, очень долгий день и очень много событий, моё слабое тело изнывало от усталости. Я присела на край лавки и вытянула ноги, моим вниманием снова завладели окна. Ни как меня, не оставляли в покое мысли типа – а зимой створки не примерзают? Если примерзают, как туда лазить? – мои размышления прервал приход Преславы. На руках у неё был мальчик, лет двух, а рядом шла маленькая копия отца. – Братья – поняла я, малыша Ивашку Даша не видела, а Захара сторонилась. Мелкий на руках сидел спокойно, увлечённо с причмокиванием сосал большой палец. Старший, Захар смотрел на меня с любопытством . Острое чувство злости на себя, были на торге, нужно было хоть какое, ни будь лакомство взять, ведь знала что дома дети есть, даже мысли не мелькнуло о гостинцах. Ну что же, позже реабилитируюсь

– Здравствуй Захар, я, Дарья сестра твоя.

Сказала я, обозначив поклон кивком. Потом присела на корточки и улыбнулась ему.

– Я знаю, а правда что ты Груньке нос сломала? А меня научишь? И ногой бить .

Его энергия сбивала с толку, он генерировал вопросы, не ожидая ответов. Преслава с сдерживаемой улыбкой, попыталась вернуть его в рамки.

– Захар, поздоровайся с сестрой.

Он вздрогнул.

– Ой! – и резко напустив на себя степенной важности, с самым серьёзным выражением лица, поклонился. – Здрава будь сестрица Дарья.

Тут же, будто сбросив маску, поменял выражение лица, и вернулся на прежнюю волну.

– Научишь? – Сзади прыснули девушки из дворни, я тоже с трудом сдерживала реакцию, на этот ураган эмоций.

Я выпрямилась, попросила жестом Ивана, усадила его на локоть и расцеловала щёчки, бутус, был тяжелым. Протянула свободную руку Захару, приглашая пойти со мной, на что тот округлил глаза

– Пойдём – сказала я, а он смотрит на руку, не отрывая глаз.

– Сестрица ты чего? Я уже вырос, чтобы меня за руку водили. Мне шесть зим!

– Прости. Пойдём, сядем.

Ещё один просчёт, но, надеюсь, не заметят. До шести лет боярские мальчишки с матерями, а после к нему прикрепляется учитель. Как правило – взрослый, видавший воин. Часто это кто – то, из родни, который учит всему – житейским хитростям, охоте, тренирует ухватки, передаёт накопленные знания. Как от мамкиной юбки забрали, парень перестаёт быть ребёнком. Больше ни каких нежностей с мамками да сёстрами, за этим строго следят.