Глава 2. Потери и обретения.
В этот раз, тьма затянула меня, но не отключила сознание. Я соображала но ни чего не чувствовала, эмоции были, но ощущались как стихия, которая бурей несется а я – пылинка внутри её.
Сначала досада, потом злость, потом страх, паника, полное отсутствие понимания, сколько времени меня здесь мотает. Я всеми силами гнала от себя мысль: что всё, приехали, но волны страха сносили контроль.
– Неужели можно умереть от одного удара!? – Можно.
История знает кучу случаев, нелепых смертей. Не хочется, чтобы моя смерть пополнила этот список, но остаться овощем тоже пугает. Эмоции постепенно спали, и я осталась висеть в темноте. Во всем этом мотание, пришло осознание – я не должна тратить силы, на злость или досаду, я слишком хочу жить, слишком мало успела: не стала матерью, не обрела настоящей семьи, я так мало места занимала! По мне даже грустить не кому…
– Нужно бороться. Мне нужно прийти в себя, нужно подать признак. Медицина не стоит на месте, пока жива – шанс есть. Я хочу жить!
Моё желание жить, планы борьбы за жизнь, стали будто осязаемые, появилось ощущение, будто меня понесло течением, я сначала обрадовалась – кажется, я прихожу в себя! Мелькнула картинка, не успела понять что там. Время шло, но я не пришла в себя, чувствую что оторвана от тела.
Мысли замерли, стали мелькать картинки, теперь это были, видеоролики только 3-D: Степаныч грубо отсылает Елену Васильевну, она, что то пытается ему объяснить, но, Степаныч ёмко, по-солдатски обложил её, и «вежливо» попросил к нему не приходить. Картинка оборвалась, сразу началось новое «видео», суд над Денисом и тем парнем, который меня ударил.
– Ого! Сколько времени я здесь?! Уже суд!?
Поток моих мыслей прервало новое видео, мой брат сидел у Степаныча за столом, на столе водка и не хитрая закуска, он плакал как ребенок. Степаныч с теплой улыбкой, рассказывал нелепый случай со мной, Витька с тоской говорит, что жалеет о том, что редко виделись, бьет по столу и перечисляет дела, которыми занимался и спрашивает:
– Разве это важнее сестрёнки? У меня сыновья, её почти не знают, а кто нам мешал? Дела, дела, все заняты, работаем …
Если бы я ощущала своё тело, я бы прослезилась, Витька прав. Бурей поднимались эмоции.
– Я буду жить! Я всё исправлю, буду больше времени проводить с племянниками, главное встать на ноги.
Не успела, закрутится новая буря из эмоций, меня снова куда- то потянуло, понесло течением. Меня, начало сжимать давление, исходящее со всех сторон, спрессовало до размера с горошину, «думалка» которая постоянно генерировала мысли, отключилась. Звук, шум, – толи море, толи ветер, сознание фиксирует, но не реагирует. Голос, слышу не ушами, а всей горошиной, которой сейчас являюсь.
– Пустое то дитя. Не будешь ты жить, и тело твоё врачевать нужды нет.
Голос похожий на гром. Внушал трепет, а смысл слов – ужас, но, горошина ни чего не ощущала, кроме величия, которое давило на меня.
– Ты уже не живёшь.
Быстро замелькали картинки – Елена Васильевна с перекошенным лицом от паралича. Ксения с грязными волосами, синяком под глазом, опухшим лицом алкоголички, у которой забирают детей, органы опеки. Тот самый друг Дениса, кулак которого, был последним, что я видела, сидел в углу бетонного помещения, прикрывая голову руками, а под ним, растекалась лужа. Денис, худой, беззубый с желтым цветом кожи, лежит на больничной койке. Брат, со Степаеычем и племянниками рыбачат, меняется локация те же лица только уже с Наташей – женой брата, праздничное застолье, Степаныч что то рассказывает, а мальчишки слушают его, открыв рты.
– Сей муж искренне молил о тебе, а потом молил о возмездии. Я показал тебе, что стало с обидчиками твоими, чтобы душа твоя не терзалась.
Наверное, я однозначно отреагировала бы, на новость что мне больше не жить, но давление, которое сжало меня, продолжало блокировать сознание, информация доходит, и только.
–Ведомо мне всё, дитя. Жить ты хочешь. Душа у тебя светлая. Мне по силам, дать тебе желаемое. Иная жизнь у тебя будет, в ином времени. За доброту мою, тебе волю мою исполнить надобно: Волею князя тебя замуж отдадут, не противься. Хорошей женой стань. Мужем тебе станет избранный, Перуном то бишь мной, отмеченный. Желания твои и воля моя одно, живи, как хотела, очаг блюди, мужа люби. Более от тебя ни чего не треба. От Макоши, сестрицы моей, подарок тебе будет, в памяти своей узришь. Пусть сладится у тебя дитя.
Пресс, который меня сжимал, отпустил, я ощутила, облегчение, не физическое, а какое то ментальное. Ручейком побежали мысли, я не успела, зацепится, ни за одну, как меня со скоростью, куда-то тащит, как на аркане.
Хлопок и я вздрогнула. Что!? Я вздрогнула!? Запах – второе, что я ощутила, сырой подвальный запах. Вдох – выдох, я чувствую! Глубоко вздохнув, открыла глаза. Темнота. Ни малейшего сомнения, что голос, который я слышала, был реальным. Такая мощь не может, приснится, или показаться в бреду. Жива! Это подтверждает естественная потребность организма, которая, прямо прижала, но было так темно, что если бы я могла отвлечься от потребностей на страх, точно бы испугалась, что ослепла.
Нужда гнала, и пошевелившись, я решила встать, обратила внимание, что лежу на досках, тело затекшее. Пока вслушивалась в своё тело, осознавала слабость, включилась память тела, на автопилоте, залезла ногами в очень жесткую обувь, встала и подошла к столу, взяла в руки какие – то камешки, пощёлкала ими.
–Искры! Я вижу!
Искры упали в чашку, с мхом, мох загорелся, я взяла стоящую рядом глиняную чашечку в которой был жир и вывалянная в нем тряпочка. Обугленный кончик, свисал с края чашки, я быстро подожгла «светильник» и загасила мох, накрыв крышкой. Дальше «автопилот» понёс меня в угол, в котором стоял горшок.
Всеми силами, я старалась не концентрироваться, на движениях что бы, «автопилот» продолжал работать. По сорочке, в которой я была, по обстановке и по болтающейся длинной косе, я поняла, что я – это совсем не я, ну то – есть в голове я такая же как была, но, тело другое.
Удовлетворив первичные потребности тела, я села на своё лежбище – иначе я ни знаю, как назвать, – лавка? нет, шире чем лавка, доски толстые, основательные такие. Оглядевшись, я пришла к выводу, что живём, мягко говоря «не богато».
Комната больше похож на средневековую тюремную камеру, окон нет, судя по стенам, я в погребе. Оглядев обувь, которая была деревянная, на много больше нужного, я начала оглядывать себя: волос очень длинный коса до попы, судя по всему ростом, я ниже прежнего, анорексичная худоба, руки тоненькие молодые, пальцы длинные, тело тоже молодое, грудь в наличии,– не ребёнок, но и не взрослая женщина.
Похоже на содержании этого тела сильно экономили, даже на воде. Не мытое тело – дискомфорт особо ощущался в некоторых местах, но, не такой как голод, очень сильный голод и холод. Разобрав тряпки, которые были вместо подушки – платье, головной убор…
–Блин, я что монашка?!
Надела что было, в голове начало укладываться – скудность обстановки, худоба и голод, видимо – посты, молитвы… « Голос» говорил, что меня замуж отдадут. Интересно, монашкам же нельзя, вроде. Я, в вопросах религии разбираюсь – как корова в балете.
Пока мой мозг, генерировал, дурацкие шутки, подходящие по обстоятельству, – всегда такая реакция на стресс,– тело снова перешло на автопилот. Взяв полотно ткани, я замотала ноги, чтобы не разматывалось полотно, обернула по верху кожаным шнурком и обувь оказалась в пору.
–Как же жрать хочется – подумала я. Открылась дверь, в комнату вошла монашка, одежда такая же, как у меня, но, головной убор другой, она зашла, по-свойски, без стука, в руках тоже светильник самодельный. Разглядела я гостью не сразу, а когда разглядела, увидела, что она смотрит на меня с тревогой.
– Дарьюшка. Ты встала! Как ты меня перепугала. Вчера как упала, думала от ночи бессонной что молилась, поспишь да проснешься, к обеденной будили, к вечерней будили, а ты не просыпаешься. Там люди отца твоего тебя ждут, а мы добудится, не можем. Мать настоятельница велела тебя на ночь в отдельную келью уложить.
