Алистер запомнил, то утро было угрюмым. Оно застилало взор, плотным слоём налегало на плечи, заполняя внутренности влагой. Воздух обдавал морозом конечности, но грел грудь, отчего в плотной сутане пастырю становилось трудно дышать. Порывистый ветер колыхал кустарники вдоль песчаных дорог, сдувал щебень с палисадника у входной двери настоятельского жилища. Он был до того сильным, что даже не приходилось вглядываться в облака, чтобы заметить, как скоротечно те обтекали зенит. Сизые тучи отливали сиренью. Там, вдали за приграничьем моря, кое-где угрожающе рокотал гром, однако до самого острова дилеем доносились лишь его редкие очертания. Притаившееся за предрассветным сумраком солнце нашёптывало в пастырскую душу тревогу. Его разбудил крик, и теперь он спешил разузнать, что могло посреди ночи приключиться на маленьком острове. Ковыляя по гравию прямо в домашних тапках, Фланаган обогнул свой дом и спешил в ближайший. Именно из соседнего сарая доносились чьи-то неразборчивые возмущения.

Верхние пуговицы, равно как и нижние, Алистер не успел застегнуть. Полы сутаны беспокойно ворочались меж щиколоток. Да и уголки высокого воротничка колыхались на ветру. Крепко удерживая рукоять карбидной лампы, священник с трудом подавил ругательства – до того ноги его продрогли утренним морозом. Ночные льняные штаны будто прилипли к голени, как вторая кожа. От холода настоятель едва ли мог ровно сомкнуть челюсти. Даже в полумраке ему удалось разглядеть, как посинели ногти.

Мрачное небо озарили чьи-то громкие возмущения. Женский голос звучал неразборчиво. Будто вторив за ней, последовал другой, но отнюдь не человеческий. Неясный вопль показался истошным и болезненным, а потому Алистер замер, как только услыхал протяжный животный стон. Предстоящий путь до сарая составлял половину пройденного, и священник нерешительно обернулся на свой дом. Помутнённая после сна голова и без того соображала туго, но очередной протяжный вопль и вовсе сбил Фланагана с пути.

– Господи, я на этом острове с ума сойду, – прошептал пастырь.

Вздохнув, он покрепче сжал рукоятку лампы и поспешил в сарай, разминая в тапочках пальцы ног. Никого в округе больше не виднелось, будто крики никто не слышал. Алистер хотел было возмутиться. Наверняка до них донёсся шум, но жители предпочли его игнорировать. Но ведь и Фланаган являлся настоятелем, не местным шерифом. Стало быть, разбираться с ночными разборками ему не пристало. Очередной женский крик заставил священника рвануть бегом в сарай. Он так спешил, что решил, будто пересёк оставшийся путь всего-то несколькими широкими шагами.

Первым, что бросилось в глаза, была огромная вздувающаяся туша. Не нашёл священник у неё ни головы, ни хвоста, лишь жилистые конечности временами выгибались, отчего суставы существа заметно хрустели. Рядом с тушей уместилось тельце поменьше, и лишь моргнув разок-другой, Алистер понял, что это была женщина. Сидела она на корточках, поглаживая бока животного. То в ответ негромко замычало. Лишь после того пастырь принял, что пугающей тварью оказалась бурая корова, а стонала она от того, что рожала.

– О, преподобный Фланаган!

Сидящая женщина вскочила с места и кинулась к пастырю, как только заметила. Была она стара, на сухом тельце висела широкая сорочка, а поверх неё незнакомка натянула вязаную кофту. Волосы её слиплись от пота, несмотря на мороз. На осунувшем лице читалась тревога, но вместе с тем глядела она безжизненными глазами на святого отца с особым восхищением. Пожелтевшая старческая кожа была испещрена морщинами, на щеках и подбородке та заметно провисала.

– Мэгги О'Коннели, – выпалила морйика. – Нам ещё не представилась возможность познакомиться лично, преподобный Фланаган.

– Зовите меня Алистером.

Смущённый пастырь нахмурился, когда старуха протянула ему руку, но всё же решился пожать в ответ. Ладонь у Мэгги оказалась влажной, но то отнюдь не было потом или чем-то ещё человеческим, о чём свидетельствовал характерный навозный запах. Священник хотел было вытереть руку о сутану или пижаму, но тут же остановился. Такой запах с ткани не отстираешь уж точно. О'Коннели всё это время загадочно улыбалась, внимательно разглядывая священника. Тот потоптался под цепким взором глазок-пуговок, но морийка и не думала отводить взгляд в сторону. Настоятеля спасла тёлка, что истошно завопила. Мэгги бросилась к ней.

– Я могу помочь? – нерешительно отозвался Фланаган.

– Ой, было бы здорово! Помогите-ка мне.

Старуха уселась, широко расставив ноги. Подняв хвост коровы, она запустила руку куда-то под туловище. Меж копыт промелькнуло ужасающих размеров вымя. Фланаган поморщился и двинулся вдоль туловища к Мэгги.

– Телёнок слишком большой, – проворчала О'Коннели.

Заглянув за руку женщине, Алистер обнаружил мясистое образование под хвостом. Оно двигалось, бурлило и напоминало по-своему оживший организм.

– Это он?

Мэгги усмехнулась и зацокала языком. Фланаган понял, что сказал глупость, а потому потупился, скрестив руки на груди.

– Это вульва. У бедной Лани схватки уже вторые сутки.

– Бедная скотина, – прошептал Алистер.

Мешаясь под руками старухи, настоятель суетился и кружил вокруг. Настаивать повторно о том, чтобы помочь, он не стал, довольно встревоженный увиденным зрелищем. Обойдя тушу, он наконец отыскал голову коровы. Глаза той были широко распахнуты, огромные зрачки тут же уловили движение. Веки животного редко смыкались, длинные вывернутые ресницы делали лицо тёлки почти невинным. Когда Фланаган уселся возле массивной головы, скотина замычала, отчего уши той встрепенулись.

– Тише, тише, – почти ласково прошептал Алистер и оробело потянулся к шерсти. – Видишь? На мне твой запах. Я хочу помочь.

Корова будто кивнула, и священник принялся медленно поглаживать вдоль челюсти. Лани смотрела в никуда, брюхо её раздавалось от тяжёлого дыхания. Ресницы казались влажными, впрочем, как и всё в старом сарае. Мэгги от дела не отвлекалась, но вместе с тем временами внимательно поглядывала на пастыря.

– Ну и здоровяка ты родишь, Лани, – усмехнувшись, проронил Фланаган и провёл рукой по мощной шее скотины. – Будете вместе скакать по здешним скупым скалистым лугам и мычать на море. Временами станется туго, но зато нет войны здесь, пусть и есть голод.

О'Коннели смотрела на священника и внемлила словам его, будто были то заговоры магические. Не верил же настоятель, что корова его понимала? Мэгги усмехнулась, и тёлка беспокойно поскребла копытами сено.

– Знаю, тебе больно. Но это только сейчас, – продолжил Алистер, устало вдохнув. – Печальный растел ты застала. Но дальше станет легче.

Лани вновь замычала и дёрнула головой, но теперь Фланаган не испугался, а принялся сильнее поглаживать её шею. Он огляделся. Сарай внутри казался больше, чем снаружи. Высокие дощатые стены с улицы казались хлипкими, но внутри, пусть и в полумраке, походили на довольно прочную конструкцию, которой ни ветер, ни ливень нипочём. Иное дело – крыша. Даже ночью сквозь неё пробивались отблески звёзд. На четырёх опорных балках висело по фонарю, а столбов оказалось столько же, сколько и загонов. Впрочем, сейчас они пустовали. По углам было раскидано сено; то тут, то там бросались в глаза инструменты: вилы, лопата и даже старый плуг, которым, вероятно, не пользовались с "голодного сорок седьмого".

Мэгги вскочила и поспешила в дальний угол сарая. Её мелкая фигура пропала в тенях.

– Эй, вы куда это? – возмутился Алистер и принялся вглядываться во тьму. Он хотел уже было подняться, но Лани тут же замычала, а потому настоятель послушно уселся обратно. – Спокойно, я здесь.

О'Коннели ворчала и громыхала в конце помещения, и священник силился разобрать её репеть. Туловище скотины заметно дёрнулось, и корова вновь истошно завопила. Копыта её беспокойно елозили по земле.

– Тише, – прошептал пастырь, но корова лишь мотнула головой. Фланаган закусил губу и вновь уставился в темноту, прищурившись. – Исцели её, Господи, и она будет исцелена; спаси её, и она будет спасена…