Люди спешно занимали места. Мамочки усаживали детишек на колени, чтобы уместились все, однако надобности за этим не имелось. Народу на деле пришло не так уж и много. О'Лири медленно плелась за остальными. Тошнотворный запах тут же ударил в нос, и где-то в животе скрутило. Последовав в самый конец зала, морийка уже было направилась к выходу, однако остановилась, обернувшись. Тиган усадил Алистера на стул у алтаря, как гостя. Пастырь беззаботно улыбался всё это время, пока скользящий взгляд его не застрял на продавщице с ларька. Лицо его сделалось серьёзным и даже слегка хмурым.

Района восприняла это за недоброжелательный жест. Неужели настоятель купился на лесть здешних жителей и воспротивился её присутствию в церкви? Значит, он оказался гораздо глупее предполагаемого.

Бартлей с остальным мужичьём возился у передних скамеек. Они рассаживали гостей и перекрикивались с настоятелем, будто готовились не к воскресной службе – в понедельник, – а планировали устроить сценку в пригородном театре. Района нахмурилась и уселась на заднем ряду. Выудив из кармана пачку сигарет, она откинула бумажную крышку и принялась нюхать табачный запах, не прикуривая. Тиган, тут же подметивший наглость прихожанки, покраснел от злости.

– Района! – его дрожащий голос эхом раскинулся на всю широкую залу. – Не хочешь выйти первой, покаиться?

– Нет уж! – приподняв брови, парировала лавочница. Слабая улыбка сквозь сжатые губы выглядела враждебно.

– Ну, давай же! Тебя единственную тут мы застали в грехе, – заметил Тиган. – Братья, что скажете?

Толпа загудела. Среди злобных лиц мелькнул оскал Эдалин. Она радостно обернулась, уставившись вперёд.

– Довольно, Бартлей, – поднявшись со стула и подойдя к президенту, заявил Алистер и мягко похлопал старика по плечу. – Исповедь – дело добровольное. Тем более я видел: в церкви она не курила.

"Тогда тебе стоило объявить об этом ещё во дворе, когда все глумились надо мной!" – подумала Района.

– Кто тогда выйдет? – Бартлей обратился к толпе. – Оскар, давай же, выйди ты.

Сидящие схватились за имя бедолаги, как за спасательный круг. Сзади мужики начали толкать мальчишку в спину, а женщины принялись роптать. Лицо Оскара исказила тревога. Крючковатый нос побагровел, ровно как и щёки с шеей. Вытаращенные глаза его метались по зале в поисках спасения. А все вокруг смеялись и, как казалось на первый взгляд, добродушно подталкивали его к алтарю. Тиган обратился к Алистеру:

– Мы так исповедуемся.

Ковыляя по дощатому настилу, юноша неуверенно вышел вперёд, а затем медленно сел на колени. Прочие опустились на свои места. Фланаган же, напротив, поднялся, но Бартлей махнул ему рукой.

– Давайте я покажу, как у нас принято. Нас этому научил прежний настоятель. С ним службы проходили именно так.

Алистер бросил неуверенный взгляд на старика, а затем на Оскара. Он коротко кивнул, снова беззаботно улыбнувшись. Будто в ответ вновь озарившей его лицо теплоте, улыбнулась и Района. Только вот её улыбка казалась отнюдь не тёплой.

– Да будет так, – заявил Фланаган и уселся обратно. – Пусть кается, но грехи отпускать ему не каждый может, имейте в виду.

Бартлей на это кивнул и направился к Оскару. Тот стянул шапку с курчавых волос и с опаской взглянул на морийца.

– Ну, Оскар, чего же нам расскажешь? – спросил Тиган. – Не хочешь ли ты покаяться?

– Хочу, – нетвёрдо ответил юноша.

– В чём же?

– Ну, я…

– Не бойся, Оскар. Мы все тут не без греха.

Района, закусив губу, покосилась на пастыря. Тот начинал широко улыбаться, как только ловил на себе чей-то взгляд. Однако глаза его становились холодными, стоило лишь взглянуть в сторону алтаря.

– Говори же, Оскар, – проворчал Бартлей. Словно эхо, эти же слова исторгла из себя толпа мирян.

– Ну, я забыл помолиться прошлой ночью и улёгся спать.

Фланаган кивнул и уже хотел встать со стула. Тиган его остановил рукой и вновь обратился к мальчишке.

– А что ещё сделал? К примеру, Уолш видела, как ты ударил её дочурку, когда девочки игрались во дворе. Зачем ты это сделал?

По лицу Оскара пробежала тень страха. Он с опаской взглянул на Эдалин. Та сидела безмолвно и холодно, словно статуя или судья, обрывающий чужую судьбу ложью.

– Да не ударял я её. Легонько толкнул, может, – запнулся юноша. – Она издевалась надо мной. Осыпала ругательствами и не давала пройти.

– Ты ударил маленькую девочку. Разве этому может быть оправдание?

– Не бил я её! – воскликнул Оскар.

Фланаган встал с места.

– Я не понял, это исповедь или суд?

– Лучше покайся, сынок, – сказал Бартлей. – Эдалин тебя уже простила. Важно, чтобы ты себя простил. А для этого нужно признаться и не припятствовать тому.

Сухая рука старика улеглась на плечо юнца. Тот глядел куда-то в пустоту, явно рассерженный текущим представлением.

– Повторяй за мной: я ударил Исде.

– Я ударил Исде, – с утомлённым вдохом сдался Оскар.

– Громче.

– Я ударил Исде, – теперь дрожащий голос мальчишки прокатился до притвора.

– Ещё громче! – завопил Бартлей.

– Я её ударил! Я каюсь! Я ударил Исде!

– Ты её ударил! – хватился президент.

Некоторые шептали в унисон с Тиганом. Лицо того раскраснелось, жилы выступили на лбу. Он кружил над Оскаром, словно ворона, вопил громче всех.

– Ты ударил ребёнка!

– Я ударил её!

Района глядела на испуганного пастыря. Все, будто заговорённые, бубнили про ребёнка. Бартлей уже пустился в ритуальный танец вокруг подростка, крича и порицая. Глаза его безумные метались по алтарю, пока всё помещение не озарил звук хлёсткой пощёчины. Старик ударил Оскара. Тот припал на руки, но тут же, поднявшись обратно, продолжал повторять за Тиганом. Фланаган вскочил с места и парочкой шагов настиг Бартлея.

– Довольно! – закричал он и схватил президента за руку. – Что это всё значит?

Все замерли и непонимающе уставились на пастыря. Бартлей выглядел самым удивлённым.

– Так нас учил…

– Вы же понимаете, что это неправильно?

Района ухмыльнулась. Но все остальные, даже сам Оскар, выглядели расстерянными. Паренёк медленно поднялся с колен.

– Но коллективные покаяния очень экономят время! – на ужас самому настоятелю, лицо Бартлея уже приняло естественный вид и казалось обманчиво смиренным. – Каждому по пять минут. Эвиш у нас засекает время.

– Что это за бред?! – возмутился Алистер. – Какие пять минут? Исповеди проходят тайно и не ограничиваются по времени.

Фланаган с трудом сдерживал свой гнев. Лицо его сделалось таким же, как и волосы. Он то и дело сжимал кулаки, пытаясь совладать с собой.

– Все покаяния проходят тайно! – настоятель развернулся, и взгляд его замешкал по залу. – Вот! В специальных кабинах.

Пересекая жертвенник, пастырь рванул к исповедальням, да так резко, что чуть не упал, запутавшись ногами о полы сутаны. Приблизившись к двери, он жестом указал на одну из кабинок.

– Исповеди впредь будут проходить только тут, – заявил Алистер. – Господи, да почему же они закрыты?!

Вцепившись руками в одну из ручек, он с силой дёрнул. Не вышло. Все с опаской принялись переглядываться. Рукава рясы обтянули крепкие руки священника. Он, оскалившись, потянул за ручку, но не отпустил. Жилы проступили на шее и на багровом лице. Из груди настоятеля вырвался резкий стон, когда дверь наконец поддалась и отворилась. Тлетворный запах тут же ударил в нос всем впереди сидящим.

Некоторые морийцы не видели в себе греха. А значит, исповедь им была не нужна. Все грешные уже покинули остров: кто – за море, а кто – на небеса. Оттого и церковь превратилась в местную свалку. А особо предприимчивые – возможно, святые – додумались сделать из исповедален биотуалеты. По красоте они оказались отменными, а вот по эксплуатации – не очень: у них не имелось нижней кабины для переработки.

Района поспешила на выход из-за подступающей тошноты. Жаль, что во время своего открытия Алистер стоял спиной, и она не смогла увидеть выражение его вечно улыбающегося лица.