Я пошел к терминалу управления реакторной установкой. Для начала надо понизить температуру во всех отсеках, где есть останки. В отсеке рабов роботы смогут начать работу после включения гравитации, а значит, точно не сегодня. По совету искина – установил во всех отсеках, где сегодня не буду убирать, температуру на одну единицу выше температуры замерзания воды. У Омора температурная шкала была скорее ближе к фаренгейту. В тех отсеке активировал уборочный комплекс, и подошел к останкам капитана. Как бы не было противно, но пришлось копаться в субстанции, в которую превратилось тело. Нашел форм ключ, пенал со страной формы устройствами, чем-то напоминающими земные флэш карты, их там было несколько десятков, разных форм и размеров, только чуть толще, «код ключ», очень похожий на тот, что был у Трака, энергопистолет, в два раза массивнее моего. Выудил из кровяной массы цепочку с еще одной флэшкой, посмотрев, отделил часть массы, засунул в пакет – аналог нашего Ziplok, может, еще пригодится генетический материал. После чего втянул в уборочный комплекс, как в пылесос, остатки тела.
– Что за предметы я нашел? – Обратился я к искину.
– Форм ключ, бокс с кристаллами памяти и банковскими чипами, ключ доступа, энергопистолет модели Di20.
– Замечательно. – Я взял большой ziplok, поместил туда все найденное, запечатал и местным маркером по-русски написал «капитан».
Следующим местом уборки стал жилой отсек, потом кают-компания и санитарный узел с душевыми. Тщательно обыскивая месиво, я собрал коллекцию из девяти пакетов, подписанных по номерам. Что я выуживал из мертвой массы – я даже не разглядывал. Усталость накрывала все сильнее и я, понимая, что вот-вот вырублюсь, все делал механически. Уборочный комплекс отравлен на выгрузку наколенного в переработчик. Пакеты лежат, точнее еле видно парят над столом в кают-компании. Я осмотрелся, понял, что надо чистить скаф. Все равно идти в отсек управления реакторной, чтобы установить нормальную температуру в жилом отсеке. Вот он – минус ручного режима, каждый раз возвращаемся, регулируем руками. Хочешь что-то поменять – ноги в руки и бегом. В тех отделе снял скаф. Поместил на фиксаторы, и, нажав кнопку «очистка», проводил взглядом скаф – за ним разъехалась стенка, скаф углубился в проем, и стенка закрылась. Потом на автомате реакторная. И наконец каюта. Хотелось есть, но спать хотелось сильнее. По данным искина, я был на ногах уже почти двое суток. Сон пришел мгновенно, я успел отметить, как соскучился по нормальной кровати, и все. Отключился.
Проснулся от сильного чувства голода, есть хотелось даже во сне. Я проспал почти сутки. Вот это да. Спросил у искина:
– Все без изменений?
– За время твоего сна ничего не происходило.
Кряхтя, встал и, напевая странную песенку на русском: «тишина на ивановском кладбище, голубые туманы плывут, лишь покойники в беленьких тапочках, на свиданье к любимым идут», – пошел в кают-компанию. Ел я долго. Не торопясь, наслаждаясь каждым удачным выбором блюда, и плюясь, когда выданное синтезатором оказывалось не съедобным. Я перепробовал около 20 блюд, и более десятка напитков. Три четверти блюд было не доступно, синтезатор раз за разом сообщал мне, «данный рацион не предназначен для невесомости, выберете другой рацион». Поэтому мне были доступны аналоги колбас, кусков мяса, котлет. Каких-то овощей. Ничего сочного или того, что крошится. Наевшись до отвала, пошел в душевую. Душ в космосе – это что-то вроде влажного, плотного тумана. Больше похоже, что ты стоишь под вентилятором, и тебя под давлением обдувает мокрой взвесью. Только после третьего подхода я счел себя достаточно чистым, и включил сушку – тот же ветер, но совершенно сухой, быстро меня высушил. Оделся в чистый комбинезон, с удивлением обнаруженный в каюте, где я спал. Вот теперь я снова человек. Надо заканчивать уборку, и включать гравитацию.
Перемещаться на магнитах сильно неудобно. Двинулся на палубу. Там была самая большая часть команды – и охотники, и пилоты, и техники. Процесс пошел по отработанной схеме: тщательный обыск бывшего телом блина, укладывание всего найденного в ziplok, всасывание в уборочный комплекс. Четыре раза его отправлял на выгрузку в переработчик. Для уборки в шаттле пришлось сходить за уборочным инструментом в мед бокс. Большие раструбы технического комплекса не подходили для уборки интерьера внутренних отсеков и кабины шаттла, да в ботах тоже обнаружил останки и размазанную субстанцию по борту и панели управления. Еще раз похвалил себя, что не стал включать гравитацию, иначе бы кровь затекла в щели систем управления, и сто процентов что-то сломалось.
– Кажется, все, – выдохнул я.
– Ты еще не открыл рубку корабля, а там должны быть члены экипажа, находящиеся на дежурстве.
– Точно. Про этих я забыл. Пошли открывать рубку.
– Федор, ты единственный кто может «пойти», я не могу понять, к кому ты обращаешься?
Я улыбнулся, – К тебе. Мы же с тобой общаемся, значит нас двое.
– Я отвечаю на твои вопросы. Ввиду отсутствия у тебя нейросети, озвучиваю аналитические данные. Я не являюсь личностью, и поэтому мы не общаемся.
– Ну это философский вопрос. Передача информации – может быть звуковой, изображением или мыслеобразной. Процесс передачи информации – это коммуникация. А коммуникация и есть общение, значит, мы общаемся. Так как я пойду к рубке – ты тоже переместишься туда. Значит, я пойду туда не один. А раз я не один – значит, нас двое. А если нас двое, то мы опять же можем общаться.
На коммуникаторе загорелся значок обработки информации, и он начал мигать.
– Эй, ты чего? Не вздумай сломаться! Лучше скажи, нам надо освободить уборочный комплекс, или нет? – Коммуникатор мигнул и наконец отреагировал.
– Да. Необходимо очистить уборочный комплекс.
Попытка проанализировать сказанное тобой привела к критической ошибке. Я не предназначен для решения вопросов, которые ты назвал философскими. Если бы ты не задал технический вопрос – мое ядро искусственного интеллекта было бы разрушено из-за исключающих друг друга алгоритмов.
– Понял, больше не буду с тобой обсуждать такие вопросы, я без общения с тобой быстро сойду с ума.
– Я же говорил мы не общаемся, я не обла..
– Я понял. Считай мой термин «общаемся» как замену термина «передаем информацию звуковым методом.
– Принято. Такая замена допустима.
– Ну и ладушки.
– Что такое «ладушки»
– Бли-ииин. Это выражение, поговорка с моей планеты. Непереводимое на язык Оморо.
Дальше я пошел молча. Искин называется, от простого разговора чуть не сгорел, как утюг, который заставили разогреть холодильник. А вот если его спросить, кто победит – холодильник или утюг, он тоже зависнет или начнет узнавать технические параметры устройств? Тьфу, что за мысли в голову лезут!
С помощью форм ключа рубка действительно открылась. Все-таки хорошо, что капитан исполнял требование инструкций. С другой стороны – из-за этого я не могу попасть в его каюту. Хотя, тут, наверное, не инструкции виноваты, а патологическая жадность и боязнь, что кто-нибудь что-нибудь свиснет из каюты, в его отсутствие. Вот и закрывал, как бункер.
В рубке было четверо. Обзорные иллюминаторы закрыты бронепластинами. Увидеть, что нас окружает, не удалось. Системы визуального контроля не запускались без корабельного искина. В принципе – вся рубка работала через шину питания, на которой был корабельный искин.
– Я могу отключить питание искина так, чтобы остальная часть рубки работала? Ведь по идее искин могут повредить, хакнуть, взломать, и тогда надо, чтобы корабль работал без искина.
– Это возможно. У меня есть базовая информация о возможности отключения питания корабельного искина на физическом уровне без отключения питания остального функционала. Но это делается при штатной работе реакторной установки, и у меня нет доступа к схемам систем управления. Скорее всего, эта информация находится в блоке данных предыдущего оператора.
– Вот же ....
