Прежде всего, там я научился не оспаривать на поле решение судьи. Это означало, что у меня появилось важное для мужчины чувство выдержки. Теперь с этой позиции строились и мои взаимоотношения и с немировскими друзьями. Их доверие ко мне укрепляли наши победы в блицтурнирах, когда мы играли «класс на класс» на школьной спортплощадке. К весне, как только подсохло поле на городском стадионе, я вышел на него с повязкой капитана команды. В ее составе был и мой лучший друг Вася Бедный. Еще вчера он и слышать не хотел о футболе. Но не мог же он оставаться в стороне, когда увлеченных игрой мальчишек становилось все больше и больше.
На этот факт обратил внимание наш любимый учитель физкультуры Иван Маркович Губань. В недавнем прошлом фронтовой летчик увидел в этом активизацию популярности спорта. Для ее дальнейшего развития он решил провести турнир на первенство школы, хотя сам он был человеком далеким от футбола. Мы же от этого выиграли тем, что уже и у нас появился кожаный мяч с надувной камерой.
Важно и то, что на основе футбола окреп мой авторитет в школе в глазах, и классного руководителя, и других учителей. До этого мнение моих наставников по этому поводу было очень шатким. На существенное продвижение на путях созревания моего ума обратили внимание и в моем доме.
А к концу мая 1951года из Москвы в Красное снова приехали на отдых со своими семьями дяди Володя и Петя. Теперь они уже сами являлись отцами двух обаятельных девочек. К начинавшимся у меня экзаменам в выпускном, тогда 7-мом классе, дядюшки привезли мне из Москвы очень красивый костюм фабричного производства.
Бабушка Сося увидела в том намерение своих сыновей освободиться от ответственности за мое обучение в Москве. Чтобы исключить даже маленькие сомнения, она заявила, что поедет со мной в Москву сама. К этому времени бабушка уже обменялась письмами со своей сестрой Густой.
Густа проживала в Кунцево, рядом с Москвой. Она согласилась предоставить нам кров на время обучения. Сразу после этого началась подготовка к нашему отъезду, хотя мне предстояло сдать еще два экзамена. Этот процесс мне больше всего нравился тем, что я надевал на экзамен привезенные мне из Москвы костюм и парусиновые туфли, которые надо было чистить зубным порошком.
Выпроваживая меня из дому, мама напоминала, чтобы я берег обновку, потому что в ней мне придется ехать в Москву. В костюме я отправился в школу и на торжественный выпуск по завершении учебного года. Собрание проходило в школьном дворе. Там мы выстраивались по классам, в сопровождении торжественного марша детского духового оркестра.
После выступлений директора и нескольких учителей объявили, что сейчас начнется спартакиада. Она состояла из выступлений гимнастов, забегов на короткие дистанции, прыжков в высоту и длину. В заключение свое мастерство должны были продемонстрировать футболисты. Я участвовать в игре не собирался.
Но, как же я мог отказать Ивану Марковичу, когда он мне сказал, что кто же, кроме меня, встанет в воротах команды нашего класса. Перед началом игры участники команд сложили верхнюю одежду на одной из скамеек. Когда я складывал на ней свой нарядный костюм, я старался разгладить на нем каждую морщинку. Спортивной формой мы еще не обзавелись, потому играли в своих разноцветных домашних трусах, майках и обуви.
Игра оказалась напряженной. Ее судил специально приглашенный футболист из сборной Немирова. Никому из нас не хотелось проигрывать ту игру на виду у окруживших поле одноклассников. Еще бы, среди них впервые были наши девочки. Так ведь некоторых из них наши парни семиклассники уже провожали до самого дома, когда выходили из школы, по окончании занятий.
Притом, шагали в двух-трех метрах от девочки, одновременно пятеро, а то и семеро поклонников. Отдать предпочтение одному из них тем девчонкам предстояло в старших классах. Приводимые подробности помогут мне усилить значимость той игры. А, как иначе, если тогда за пять минут до окончания развернулась настоящая драма.
При счете 2:3 в нашу пользу судья назначает одиннадцатиметровый штрафной удар в мои ворота. Пробить его выходит немного клещеногий Колька из 7А. Мы не терпели друг друга еще с третьего класса. А сейчас он был полон решимости свести со мной старые четы. Но я беру сильный удар в правый угол, под оглушительный рев моих одноклассников.
Они кричат, подпрыгивают, и я вижу, как выше других подпрыгивает подстриженная под машинку Алла Пищик. Это она пересела на мою парту, вопреки воле учительницы географии. Мое феерическое настроение, словно слизала корова языком, как только я подошел к скамейке, на которой я старательно сложил свой нарядный костюм.
Скамья была чистой. Я просидел на ней несколько часов, в надежде, что кто-то со мной пошутил. Но то оказалась не шутка, а натуральное воровство. Уже вечерело, когда я появился в родительском доме расстроенным, в трусах, майке и изрядно выпачканных парусиновых туфлях. То был первый случай, когда меня не отругали за не первую шалость моей школьной поры.
Больше других была в тот день расстроена бабушка Сося. Пропажа костюма срывала ее план нашего своевременного отъезда. Моему отчиму тогда не без труда удалось, уговорить лучшего портного Урмана – пошить мне к отъезду модные брюки «клеш» и куртку «бобочку» из темно-синего коверкота. Прощаясь со мной на вокзале, отчим снял свои трофейные швейцарские часы и надел их на мою руку.
Чудеса – это не выдумка
Поступать в московский техникум после окончания седьмого класса я с бабушкой Сосей уезжал из Немирова в разгар летних отпусков, по ее решению. В дешевом общем вагоне было тесно. В спертом воздухе ощущались резкие запахи чеснока, лука, свежих и сушеных фруктов. Украинцы и молдаване возили их мешками по этой дороге на рынки столицы и других городов России.
В Москве меня с бабушкой встретили Густа, ее младшая сестра, дочь Геня и средний сын Ефим. С разговорами «как доехали, что планируете на ближайшие дни» мы вошли в метро. Далее, с Густой мы, доехали до станции Киевская. Оттуда она повезла нас автобусом к себе, в Кунцево. Запомнились бесцветные глаза немолодой женщины, которые внимательно смотрели на меня.
Густа была моложе бабушки Соси на восемь лет. Но выглядела она старше, из-за глубоких и густых морщин на коже скуластого лица. Так его обезобразили ветра и морозы за 12 лет работы на лесоповалах. Мужа Густы Лазаревны, подозреваемого в связях с врагами народа, арестовали двумя годами раньше. В 1938 он скончался от пыток на допросах.
Их единственного Мусика усыновил в Москве покойный старший брат Пиня. Мальчик был очень способным. Он хорошо учился в школе и играл на скрипке. Ему легко далось и поступление в университет. Со второго курса Мусик ушел добровольцем на фронт. Он погиб в окопах, на подступах к столице. Его матери, после возвращения из заключения, проживание в Москве было запрещено законом.
По этой причине Густа сначала поселилась у нас в Немирове. Спустя два года ее братья Иосиф и Костя купили ей половинку бревенчатого домика в подмосковном Кунцеве. Они же помогли ей устроиться на местной текстильной фабрике продавщицей газированной воды. Заработок был небольшим, но ее он устраивал. Выручали картофель, лук, морковь, свекла, которые она выращивала на небольшом огороде при доме.
Незадолго до нашего приезда Густа сумела пристроить немалую остекленную веранду к торцу избы. Ее она и предложила в наше распоряжение. Та часть дома, в которой Густа зимовала, была маленькой и тесной. В кухне трудно было повернуться, когда мы входили в нее втроем. В единственной комнате едва вмещались стоявшие впритык кровать, столик, тумбочка для телевизора и шкаф. Во второй части дома проживала женщина лет сорока, с дочерью Инной, ученицей шестого класса, и сыном Нюмой, студентом второго курса автодорожного техникума.
Их квартиры я не видел, но судя по общим размерам дома, она была ненамного больше. Густа, тем не менее, не могла нарадоваться собственному гнездышку, да еще и с огородиком во дворе:
