А, тем временем, дядя Володя удалялся в парк. Там он до позднего вечера «дышал целебным воздухом и расписывал пульку в компании культурных отдыхающих». В порядке исключения он возвращался домой раньше времени в дни, когда играла его любимая команда ЦДКА. И тогда он просил полной тишины, а сам прижимался ухом, к висевшему на стене круглому радиодинамику.

Так дядя Володя слушал радиорепортажи о проходившей в Москве или другом городе футбольной встрече. Он ужасно разочаровывался от слов «ай-яй-яй, мяч пролетел мимо, в 10 см от штанги!». Его лицо озаряла счастливая улыбка от громоподобного «Го-о-о-ол!». Временами я не понимал, что доставляло дяде Володе больше удовольствия – забитый гол, или мастерство ведения радиорепортажа непревзойденным спортивным комментатором Вадимом Синявским.

А телевизоров тогда еще не было и в помине. Однажды дядя, отойдя от радио по завершении передачи, уловил мой полный недоумения взгляд. Я думаю, что также на него смотрели остальные члены мой семьи, а, скорее всего, не обращали внимания вообще. Остановился дядя рядом со мной и тихонько заметил, что в его близком окружении он не знает культурных людей, которые не знают Синявского и, что такое футбол. В заключение он добавил, что и я должен это иметь в виду.

Намного более сдержанным болельщиком был дядя Петя, младший брат дяди Володи. Когда приезжал в гости этот дядя, он мог снизойти и до того, что, проходя мимо двора, в котором мы играли, останавливался и наблюдал за нашей игрой. Более того, он мог пробить по воротам тряпочным мячом и рассказать нам кое-что о правилах игры. Я от него впервые услышал о понятиях пенальти и корнер.

Притом в моих глазах неимоверно возрастал авторитет моих дядюшек. Еще бы, в отличие от брата среднего, они недавно вернулись с войны не только с наградами, но и целыми, и невредимыми. Возвеличивался и мой собственный авторитет в глазах моих товарищей. Кайф продолжался недолго. Дядюшки тут же познакомились с лучшими местными девушками, на их взгляд. А вскоре они отгуляли скромные свадьбы. Ясно, теперь им стало не до футбола и не до меня. И кто бы тогда мог подумать, что именно им еще предстояло надолго привить мне подлинную любовь к замечательной игре.

А год следующий пролетел почти незаметно. В очередной отпуск дядюшки привезли своих жен на роды в дома их родителей. Там они теперь и сами оставались, а к маме и сестре наведывались в гости только в определенные дни. В один из таковых они мне объявили, что я еду с ними в Москву, а их отпуска заканчиваются спустя неделю.

Немного позже я узнал, что объявление братьев вытекало из настояний моей бабушки Соси. В начале 30-х годов в Москву уехали все ее пятеро детей из-за того, что в маленьком Немирове ничего хорошего их не ожидало. В столице им, как могли, помогали обустроиться в своих семьях все трое братьев бабушки. А дальше ее дети сами учились, обретали профессии и трудоустраивались. Их мама очень рано осталась вдовой, потеряв мужа в одном из погромов. А их повторения в провинции боялись больше всего.

И вот теперь бабушка напомнила, что пришло время всем проживавшим в Москве ее детям пристроить одного ребенка ее младшей дочери. Ведь она тоже овдовела в годы войны. Так Володю и Петю приперли к стенке, хотя это было им, ох, как не с руки. А я совершенно неожиданно оказался в Москве. Она показалась мне многоэтажной каменной громадой после глинобитного одноэтажного Немирова. Такое впечатление вызывала улица Новослободская с ее домами цвета асфальта.

По нему сновало много машин. Особенно громко шуршали резиновыми шинами троллейбусы. Сначала они меня даже пугали тем, что их длинные штанги с грохотом выскакивали из электрической линии, по которой они скользили. Такое несовершенство в голове юного провинциала не укладывалось. Не воспринимались и водители женщины, когда они резко тормозили, выскакивали из машины и мчались в ее хвостовую часть. До чего же неловко им было забираться на приваренную лестницу. Но иначе водительнице было не достать длинные вожжи, которыми она с трудом усмиряла раскачивающуюся штангу.

К странному виду транспорта я присматривался во время походов в гастроном. Этому меня довольно быстро научил дядя Петя. А вот здесь меня ошеломляло обилие продуктов на прилавках. Сохранять было очень трудно, потому что холодильных прилавков еще не было. По этой причине продавщицы начинали рабочий день с протирки растительным маслом заплесневелых шкурок сырокопченых колбас.

В соответствии с инструкцией дядюшек, я такие колбасы не покупал. В списке, который я писал под их диктовку, числились свежий батон, сливочное масло, тонко порезанные докторская колбаса или сыр определенного вида. Реже в нем присутствовали красная икра или приготовленная в маринаде тихоокеанская сельдь. Того или другого продукта я покупал не более 100–150 грамм, чтобы не испортились.

Инструктировал меня дядя Петя. Деньги мне выдавал дядя Володя. Он работал на солидной должности, с более высокой зарплатой. Дядя Петя мне так и говорил: «Иди за деньгами к главбуху». Это и в самом деле соответствовало профессии дяди Володи». Сорить деньгами было не по карману и ему. Поэтому с первых дней он и меня учил их считать. Соответственно тем урокам, я сохранял кассовые чеки и сразу по приходу домой докладывал – сколько потрачено и сколько осталось.

«Копейка рубль бережет», – любил повторять дядя Володя. А еще, с его легкой руки, в моем бедном провинциальном лексиконе появились два новых слова дебет и кредит. Их значения я долго не мог понять, хотя дядя Володя мне его разъяснял неоднократно. Назвать главбуха жадным у меня не было никаких оснований, потому что, какой же жадный будет спрашивать, наелся ли я, а иногда еще и давать деньги на мороженое.

Мороженное я покупал, когда к приходу дядюшек с работы, вторично отправлялся в гастроном за продуктами. Это было связано с отсутствием домашних холодильников для хранения скоропортящихся продуктов в летнее время. А оба брата очень боялись отравления чем-нибудь несъедобным.

В послеобеденные часы народа в гастрономе было намного больше. Выстаивая в очереди, я имел возможность лучше рассмотреть окружавшие меня прилавки. Их полки были завалены крупами, макаронами, мясными, рыбными и кондитерскими изделиями. От запахов конфет и печений кружилась голова. В ней, даже в моем детском возрасте, не укладывалось понимание разницы между тем, что я видел здесь и в нашем немировском продовольственном магазинчике.

Много ли можно было выбрать там из быстро черствевшего хлеба, консервированных бычков и кабачков в томате. Даже залежалая «ржавая» селедка в бочках у нас появлялась редко. В моем доме и ее подавали как деликатес к утреннему картофельному пюре. Продукты лучшего качества приходилось покупать на рынке в три дорога. В годы сталинского режима в провинциальной глубинке выгребали все для столицы. Она должна была удивлять изобилием иностранных гостей и работников посольств.

Так продолжалось жизнь на Новослободской недели две, пока не вернулась из Немирова моя тетя Геня. Там хозяйка нашего места проживания отдыхала с младшей дочкой Фридой. Мои дядюшки и я тут же съехали с улицы Новослободской. К тому времени закончили ремонт их жилищ в Коптево. Так назывался один из микрорайонов на окраине Москвы, на Волоколамском шоссе. Здесь люди проживали в бревенчатых и щитовых барачных домах на восемь-двенадцать семей.

Коптевская школа мастерства

Широких улиц здесь не было и в помине. Дома здесь разделяли узкие переулки. Под ногами, вместо асфальтного покрытия, скрипел шлак. Не трудно представить, сколько там было пыли, когда проезжал автомобиль. Для полноты картины добавлю дворовые деревянные туалеты. Долго мы в них не задерживались из-за невыносимого смрада не только карболки.

Воду в жилые дома все носили в ведрах из колонок. Они находились при входе в проулки. Это был частный сектор. Дома принадлежали хозяевам. Они их сдавали квартирантам, а частично продавали, ясно, не за гроши. С этой целью жилищную площадь здесь разгораживали на миниатюрные комнатушки. Их характерным дополнением являлось изобилие клопов. Вспомнился и керогаз для приготовления пищи, который заправляли керосином.