 …И, когда я плыву вдоль причала домой, и закат торопливый всё бежит за кормой, и мерцает Нева в серебристом огне, вдруг я слышу слова, обращённые мне. Словно где-то вдали, собираясь в кружок, говорят корабли: – Добрый вечер, дружок. Или просто из тьмы, обработавший груз, «бон суар, мон ами» тихо шепчет француз. Рядом немец твердит: «гутен абенд, камрад». «О, гуд бай!» – долетит от английских ребят. До свиданья, ребята, до свиданья, друзья. Не жалейте, не надо, мне за вами нельзя. Отплывайте из дому в белый утренний свет, океану родному передайте привет. Не впервой расставаться, исчезайте вдали. Кто-то должен остаться возле этой земли. Это я, дорогие, да, по-прежнему я. Перед вами другие возникают края, где во сне безмятежно побережья молчат, лишь на пальмах прибрежных попугаи кричат. И хотя я горюю, что вот я не моряк, и хотя я тоскую о прекрасных морях, и хоть горько прощаться с кораблём дорогим, НО Я ДОЛЖЕН ОСТАТЬСЯ ТАМ, ГДЕ НУЖЕН ДРУГИМ. И когда я состарюсь на заливе судьбы, и когда мои мачты станут ниже трубы, капитан мне скомандует «право руля», кочегар мне подбросит немного угля, старый боцман в зюйд-вестке мой штурвал повернёт и ногой от причала мне корму оттолкнёт, — и тогда поплыву я к прекрасному сну мимо синих деревьев в золотую страну, из которой ещё, как преданья гласят, ни один из буксиров не вернулся назад. Что хорошего в июле
Что хорошего в июле? Жуткая жара. Осы жалятся как пули. Воет мошкара. Дождь упрямо избегает тротуаров, крыш. И в норе изнемогает полевая мышь. Душно в поле для овечки, В чаще – для лося. Весь июль купайся в речке вместо карася. Откуда к нам пришла зима Откуда к нам пришла зима, не знаешь ты, никто не знает. Умолкло всё. Она сама холодных губ не разжимает. Она молчит. Внезапно, вдруг упорства ты её не сломишь. Вот оттого-то каждый звук зимою ты так жадно ловишь. Шуршанье ветра о стволы, шуршанье крыш под облаками, потом, как сгнившие полы, скрипящий снег под башмаками, а после скрип и стук лопат, и тусклый дым, и гул рассвета… Но даже тихий снегопад, откуда он, не даст ответа. И ты, входя в свой тёплый дом, взбежав к себе, скажи на милость, не думал ты хоть раз о том, что где-то здесь она таилась: в пролёте лестничном, в стене, меж кирпичей, внизу под складом, а может быть, в реке, на дне, куда нельзя проникнуть взглядом. Быть может, там, в ночных дворах, на чердаках и в пыльных люстрах, в забитых досками дверях, в сырых подвалах, в наших чувствах, в кладовках тех, где свален хлам… Но видно, ей там тесно было, она росла по всем углам и всё заполонила.  Должно быть, это просто вздор, скопленье дум и слов неясных, она пришла, должно быть, с гор, спустилась к нам с вершин прекрасных: там вечный лёд, там вечный снег, там вечный ветер скалы гложет, туда не всходит человек, и сам орел взлететь не может. Должно быть, так. Не всё ль равно, когда поднять ты должен ворот, но разве это не одно: в пролёте тень и вечный холод? Меж ними есть союз и связь и сходство – пусть совсем немое. Сойдясь вдвоём, соединясь, им очень просто стать зимою. Дела, не знавшие родства, и облака в небесной сини, предметы все и вещества и чувства, разные по силе, стихии жара и воды, увлёкшись внутренней игрою, дают со временем плоды, совсем нежданные порою. Бывает лёд сильней огня, зима – порой длиннее лета, бывает ночь длиннее дня и тьма вдвойне сильнее света; бывает сад громаден, густ, а вот плодов совсем не снимешь… Так берегись холодных чувств, не то, смотри, застынешь. И люди все, и все дома, где есть тепло покуда, произнесут: пришла зима. Но не поймут откуда. |
