– Да мы там почти ни с кем не общались. Приехали, выступили. Понимать-то я все понимаю, но вот говорить не очень.

– Это нужна просто практика. Вообще, – его рука вдруг приходит в движение и убирает распущенные волосы на одно плечо, тут же касаясь оголившейся шеи. – В любом деле нужна практика, верно, Лиза?

Я пошевелиться не могу, глохну. Руки сразу дрожат, еще немного, и буду умолять его попрактиковаться со мной в других языках.

– У вас от практики язык не болит? – все-таки поднимаю меч, теперь стараясь отодвинуться. Сколько мы уже сидим? Достаточно, чтобы мама решила, что свидание прошло хорошо?

– Так использовать язык – это женская прерогатива. Хочешь, покажу?

– Не стоит, – я ведь захочу, а мне это не надо. Закрываю тетрадь и, наконец, встаю, избавляясь от удушливого ощущения, что я марионетка. – Спасибо за урок английского. Ну, думаю, на этом языке мы и остановимся.

– А мне понравилось тебя учить. Есть в этом что-то весьма пикантное. Может, ты и в других науках окажешься столь способной?

– Не знала, что секс – это наука.

– Секс? А кто говорил про секс? Я про физику движений. Химию тел.

– Ага, про биологию еще давайте поговорим. Про пестики и тычинки.

– О, я бы многое мог тебе рассказать.

– Я уже год как не учусь в школе.

– Поверь, это очень радует. Не хотелось бы получить удовольствие и сесть за это в тюрьму, – он уже так близко, а я так хочу убежать! Дергаюсь в сторону, но, скорее, лишь за тем, чтобы ощутить грубость его пальцев, схвативших меня за плечи.

– Мне кажется, вам это не грозит.

– Получить удовольствие?

– Сесть в тюрьму. Вернее, вы не особо этого боитесь.

– Ты слишком умная. Мужики этого не любят.

– Мама тоже так говорит.

– Ну, вот и правильно. Маму ведь надо слушать. Мама плохого не посоветует, – он наклоняется все ниже, а я непроизвольно облизываю губы. Что он несет? – Она скажет, когда и перед кем раздвинуть ноги, чтобы больше никогда ни в чем не нуждаться.

До меня доходит смысл его слов. К щекам, только что горящим от желания, приливает совсем другой жар. Стыда. Позора.

Он одним предложением раздел меня до гола и привязал к позорному столбу.

– Да пошли вы! – в сердцах кричу, толкаю его. – Что вам вообще от меня нужно!? Чего вы ко мне пристали?! Больше не разговаривайте со мной! Помогли? Спасибо! Дальше я как-нибудь сама!

– На правду не обижаются, – кричит он мне вслед, когда я марширую к выходу с крыши. Застываю, но лишь на секунду, а потом его слова пронзают насквозь.

– Ты приходи, я тебя научу языкам, и уже через месяц твой кикбоксер на тебе женится.

Я ухожу на лестницу, спускаюсь на свой пролет, но вдруг вижу, как мама выходит из квартиры. Вся при параде, красивая даже. Я уже и забыла, что у нее есть такое платье.

Это событие заставляет меня на миг отвлечься от переживаний насчет мнения обо мне этого Матвея. Не то чтобы оно было мне важно, просто, я и сама не рада тому факту, что мать пытается меня продать подороже. И, наверное, не будь сестры и огромных счетов за ее лечение, я бы все-таки подняла бунт.

Но что делает сама мать? Почему спускается на каблуках по лестнице, почему не надела пальто? За спиной появляется Матвей и тихо усмехается.

– Давно не играл в шпионов. Делаем ставки, куда она, по-твоему, пойдет? – в этот момент подъезд оглушает трель звонка в его квартиру.

Я закрываю глаза. Дрожу всем телом. Прекрасно понимаю, о чем речь. И от этого так тошно!

– Переспишь с моей матерью?

– Когда себя так откровенно предлагают, разве я могу отказать? Тем более, бесплатно.

– И противно не будет?

– С чего бы? Твоя мать в самом соку, – хмыкает он, а потом наклоняется и оказывается возле моего лица. – Или ты о другом? Но ты же, вроде, не собираешься со мной трахаться? Или собираешься?

– Делай, что хочешь. Меня это не касается.

Выпрямляюсь я и хочу спуститься по лестнице, а Матвей вдруг меня на себя дергает.

– Ну, и чего ты обиделась? Не трону я твою маму. Мне слишком тебя трахнуть хочется, а к тебе же потом вообще не подойдешь, – он нагло хватает меня за зад и к своему паху жмет. А я так довольна его словами, что не сразу понимаю, что он творит, зачем к дверце лифта меня жмет. Кнопку нажимает. Мы почти заваливаемся внутрь, создавая чересчур много шума.

– Зачем?

– Там мама твоя поднималась, или ты хотела, чтобы она нас вместе увидела? – его рука уже под юбкой, а я, наконец, в себя прихожу. Хочу коленом ударить, но успевает отскочить. Смеется, кнопку лифта жмет. – Выйдешь на первом, потом поднимешься по лестнице. А я на свой поеду.

В такие моменты он кажется мне почти нормальным. Человеком, с которым можно общаться.

Но он не мой принц, а единственный шанс, чтобы вылечить сестру и вырваться из-под гнета матери – это выйти замуж. Миша не самый лучший кандидат, но я давно ему нравлюсь. Если есть шанс, что он на мне женится, разве имею я права его упускать?

Лифт тормозит на первом, но выходить не тороплюсь, держу дверь.

– Ты, и правда, можешь сделать так, чтобы Миша добровольно позвал меня замуж?

Глаза Матвея сужаются, а плечи напрягаются. Я не могу понять его реакцию на свои слова, но самой почему-то не по себе становится. Что-то не так сказала?

– Могу. Но тебе придется меня слушаться. Во всем.

– Если это поможет…

– Все настолько плохо? – кривит он губы, а я уже злюсь, что вообще заговорила с ним об этом.

– Забудь, я ничего не говорила.

– Ну, уж нет. Слово не воробей.

– Если ты будешь шутить над этим…

– Да не буду. Я даже уважаю, что ты не стала юлить, а честно призналась, что хочешь быть шлюхой.

Я вспыхиваю, отхожу назад.

– Женой!

– А есть разница? Замужество – та же проституция, просто в красивой обертке. Завтра позвоню, пока.

В его взгляде больше не осталось тепла и желания, которое было там совсем недавно, только арктический холод, от которого стало зябко. Я обняла себя за плечи, думая, думая, думая…

А правильно ли я поступила? А стоило ли ему говорить?

Но он правильно сказал. Слово не воробей. Обратной дороги нет.

И, как по заказу, пишет Миша.

«Лизунь, еще раз извини, завтра обязательно увидимся. Лады?»

«Лады».

Терпеть не могу, когда он говорит «Лизунь».

Мне больше по душе «Лизаааа»…

– Какие люди и без охраны, – выхожу из лифта, цепляя глазом бордовое платье, еле-еле прикрытое шалью. Мать Лизы все еще хороша. У нас таких в борделе даже любят. Сочные задницы, бездонное межножье. – Добрый вечер!

– Маргарита Сергеевна, – пиздец, почему бабы, приходящие за сексом, думают, что своим появлением делают мне одолжение?

– Так-так, – подхожу ближе, но не трогаю. Не хочется. Хотя она уже вся в горячке, грудь третьего размера колбасит, пальцами края шали теребит. Сама не знает, чего хочет. – Так чем обязан, Маргарита Сергеевна?

– Вообще-то я хотела лишь сказать, чтобы вы держались от моей дочери подальше, – она задирает свой острый носик, наверное, единственное, что связывает ее с Лизой. Хотя, постойте, чего она пизданула?

– А что такое? Не гожусь в зятья?

– Конечно, нет, моя Лиза приличная девочка, а вы криминальный элемент…

– Обо мне уже в новостях передавали?

– Этого не требуется. Вполне ясно, что забирать чужие квартиры могут только весьма криминальные элементы, – она проходится влажным взглядом по моему телу. В нем совсем ничего от взгляда ее дочери, от той тихой, сладкой страсти, что плещется в расширившихся зрачках. Лишь похоть, в которой я купаюсь последние семь лет своей жизни.

– Кстати, хотите посмотреть, как продвигается ремонт? – вставляю ключ в замок двери, именно так, что касаюсь живота этой дряни. Она его тут же втягивает, но что интересно – не отодвигается, не оскорбляется предложением, которое, естественно, несет в себе секс. – Ну, так что? – поворачиваю к ней голову.