Он таранит меня пальцами снизу, а я силюсь вырваться, молотя его кулаками куда придётся. Ухватив меня за подбородок, Алекс врывается в мой рот языком. Отворачиваю голову. Горячее дыхание Алекса обжигает, ощущаю всем телом его желание. Силы покидают меня. Знаю, что он всё равно возьмёт своё.

– Алекс, пожалуйста!

– Вот это другое дело! Это слово из твоих уст меня всегда распаляло ещё больше. – Алекс расстёгивает ремень на брюках. – Скажи: «Возьми меня, пожалуйста, я так по тебе скучала».

– Убью тебя! – желчь так и бурлит во мне. Хочется наговорить несусветных гадостей, чтобы даже дорогу сюда забыл.

– Затрахаешь до смерти? Ты прелесть, Геля, – Алекс разворачивает меня лицом к стене. – Моя мягкая, вкусная девочка.

– Ты не сломаешь меня второй раз! – нащупываю в одном из карманов садовые ножницы и размахиваю ими, пытаясь достать Алекса.

– О, в ход пошли колющие и режущие! Это статья, Манюнь, дай их лучше сюда, – Алекс отбирает у меня единственное оружие и, отшвырнув его, старается воткнуть в меня член.

На улице оглушающей сиреной взрывается автомобильная сигнализация.

Алекс на миг замирает, но тут же вновь хватается за мои бёдра. Кое-как прибитые крючки не выдерживают, и мы летим с кучей барахла на пол. Липкая жижа заливает мои бёдра, проникая под разорванные колготки.

– Мощно! Какая же ты классная! Прибери пока здесь, а я машину гляну, – Алекс встаёт, вытирается краем занавески и застёгивает штаны.

Он выбегает за порог, а я подпрыгиваю, как ужаленная, и запираю дверь на оба замка. Сирена стихает. Алекс возвращается и дёргает дверь за ручку.

– Манюнечка, открой! – канючит он. – Кошечка моя царапучая.

– Уходи! – упираюсь лбом в дверь.

– У нас дети! Куда мне идти?

– Это мои дети, Алекс! – сбрасываю ботильоны и, брезгливо морщась, стягиваю с себя колготки. Как бы там ни было, а не далась я ему. Маленькая, но победа.

– Ну я тоже к этому делу приложил… И не только руки.

– Их отец твой брат! – Сколько раз я представляла этот разговор с Алексом, но всё равно голос дрожит.

– Что ты говоришь? Вай-вай-вай. Как получилось-то так? Я, значит, тебя тогда весь месяц драл, не вынимая, а пацанята родились от брата.

– Это дети Артура, – трясущимися руками натягиваю свитер.

– Чем докажешь? Да открой ты! – Алекс бьёт кулаком по двери.

Заметаю следы драки, складываю одежду в кучу.

– Глеб – его копия!

– Манюнь, ты серьёзно? – противно смеётся Алекс. – Глеб копия моей матери, как и Артур.

Это слабое место в мысленном разговоре с бывшим мужем я так и не проработала.

– Короче, ангел мой, – Алекс меняет тон на деловой, – я вернулся в дом в Сестрорецке, спасибо, что сохранила его для меня.

– Ты оставил мне достаточно денег, – тоже беру себя в руки, – могу переписать его обратно на твоё имя.

– С большей радостью перепишу тебя и пацанов на своё имя. Я вернулся домой и хочу, чтобы ты с детьми переехала ко мне. Если тебе неприятно возвращаться в тот дом, давай обсудим, где совьём новое гнёздышко.

– Алекс, ты, наверное, не услышал меня. Я вернулась в Россию не ради тебя.

– Как же тебя услышать если ты всё время брыкаешься? Ради кого, моя прелесть?

– Это тебя не касается. После того, что ты сделал…

– Манюнь, ты прости меня. Увидел тебя и крышу начисто сорвало, – судя по звуку, теперь Алекс стучится в дверь лбом. – Готов искупить вину. Не дури. Пёрышки почисти, и давай вечерком посидим в ресторане на побережье. О делах наших поговорим.

Молчу, прикидывая, куда бы свалить с детьми.

– Я заеду в восемь. Скажи хотя бы «мяу», – Алекс скребётся как кот.

– Мяу.

С облегчением слушаю удаляющиеся шаги. Артур, как мне нужна твоя помощь! Сколько же можно родину защищать?

Сама точно десять лет в тюрьме провела. В Мюнхене, где осели мои родители, жила как монашка. Местные мужчины не прельстили меня. Чужбина и тоска. Этим летом с мальчишками и Фати, не питая ни надежд, ни иллюзий, рванула в Россию искать Артура. Сняла дом в Зеленогорске. Артур жил где-то на Пионерской, около универсама «Серебряный». Начала методично обходить все ДЕЗы[1] и узнала, что Виктор Правдин продал квартиру. Отчаялась.

Артур

Качнул машину Алекса пару раз плечом и взорвал мирную жизнь посёлка орущей сиреной. Оббегаю Гелин участок и без проблем подкатываюсь под забор. Он хоть и высокий, но беспонтовый в плане защиты. Как и всё в этом доме советской постройки. Кто ж так лестницу бросает! Прислоняю её к стене и забираюсь на второй этаж. Ножом отодвигаю щеколду на старой рассохшейся раме и проникаю в комнату. Чуть не падаю – нога уезжает на игрушечной машинке. Сразу видно, что здесь живут пацаны. Две кроватки, застеленные покрывалами с белыми якорями, по стенам развешаны рисунки танков и самолётов, на полках самодельные модели военной техники расставлены рядом с детскими книжками. «Зачёт, мышонок! Правильно пацанят воспитываешь» – мелькает в голове мысль. Но я сейчас сюда не в качестве ревизора нагрянул. Выхожу из комнаты, ступаю бесшумно по вытертому ковру. На втором этаже ещё одна комната и две лестницы: вниз и на чердак.

Сирена смолкает. Нужно действовать тише. Толкаю плечом дверь во вторую комнату. С одного взгляда понятно – здесь живёт не Геля. Значит, женщина со странным именем Фати. В полном исполнении, полагаю, Фатима. Цветные подушки и лоскутное покрывало на высокой кровати. Около неё турецкие тапочки с загнутыми вверх носами и пёстрый халат на стуле. На небольшом столике возле окна корзина с клубками шерсти, спицами и недовязанным шарфом. Кресло и торшер – неизменные спутники уюта уходящей эпохи. Морщусь от приторного запаха и нахожу источник. Индийские палочки-вонялочки возле корзины – веяния нового времени. Мадам не тянет на родственницу светловолосой Гели. Но раз Алекс её знает, значит, с мышкой она живёт давно.

На чердаке никого. Прислушиваюсь к разговору на первом этаже. Чтобы различить слова, спускаюсь на веранду с витражными стёклами. Новый холодильник выделяется белым пятном на фоне простенькой советской кухни. Геля громко разговаривает с Алексом. Судя по его нытью – через дверь. «Их отец твой брат», – фраза Гели ставит меня в тупик. «Это дети Артура!» – спина намокает под тельняшкой. «Глеб копия моей матери, как и Артур», – гром среди ясного неба. Этот ублюдок мой брат? Но как? Мои родители никогда бы не бросили своего ребёнка. Но не потому ли отец так рьяно бросился защищать Алекса одиннадцать лет назад? Чувствовал вину перед другим сыном? Кровь бурным потоком устремляется к голове, в ушах слышатся фантомные разрывы снарядов. Сгибаюсь пополам, закрывая уши, но как заткнуть канонаду в мозгу. Прислоняюсь лбом к холодильнику. Из-за приступа, пропустил часть разговора. «Увидел тебя и крышу начисто сорвало», – о чём это? Лезу в карман за таблеткой и запиваю её, зачерпнув ковшиком воды из жестяного ведра у входа. Не факт, что поможет, а эффект плацебо со мной не прокатывает. Прощаются. До восьми. Смотрю на свои котлы – остался час. Неужели Геля отправится с ним на свидание?

Бормотание Гели отрезвляет меня. Оглядываюсь в поисках укрытия. Сейчас она войдёт на веранду и привет. Я ещё не готов к встрече, да и Геля испугается. Господи, мои это дети, мои! И девочка моя. Прежде, чем Геля выходит на веранду из предбанника, успеваю скрыться в соседней комнате. Это опочивальня моей мышки! На трюмо мазилки разные и духи, на узенькой тахте возле подушки сорочка кружевная, на стене, рядом с выцветшими чёрно-белыми портретами Гумилёва и Ахматовой, цветная фотография сыновей. Посередине – круглый стол под бархатной синей скатертью до пола. Разложен пасьянс и стоит кружка с недопитым чаем. Хочу до дрожи увидеть Гелю вблизи. Ныряю под стол, не удержавшись, делаю ножом маленький угловой надрез на скатерти.

– Бандитом был, бандитом остался! – Геля входит в комнату и швыряет колготки возле двери.

Да блин! Когда он успел-то? Как хомячок, что ли. Убью гниду!