По позвоночнику бегут ледяные мурашки.

Мышцы сжимаются, одергиваю руки от руля, и машина тут же вылетает на встречную полосу.

Хватаюсь за руль, пытаюсь исправить ситуацию. Ничего не выходит. Громкий удар и лязг сминающегося железа.

Проваливаюсь в темноту. Падаю. Очень больно.

Поднимаюсь. Темный город, заросший ложью и предательством.

Будто, вижу изнанку людских мыслей и поступков.

Всё вокруг горит в огне.

Разворачиваюсь, бегу прочь.

Не успеваю скрыться…

Так больно, кожа горит, будто с меня ее снимают.

Лидия

Полицейский записывает показания свидетелей.

Я сижу на переднем сидении своего автомобиля, смотрю невидящим взглядом вперед.

– В страховую позвонили? – интересуется водитель пострадавшего автомобиля.

– Сейчас, – сжимаю ледяными руками трубку, и в этот момент внизу живот чувствую неладное.

– Ой! – хватаюсь за живот, наклоняюсь вперед, и меня пронзает двойная боль – в животе и в ребрах.

– В чем дело? – спрашивает страж закона.

– Не знаю, очень больно.

– Скорая сейчас подъедет, – смотрит на меня исподлобья. Его взгляд так и рычит: – Сама виновата, теперь терпи, дуреха крашенная.

Вскидываю глаза на небо, молюсь, чтобы никто не пострадал. Всё-таки три машины всмятку.

– Есть еще одна пострадавшая, – слышу сквозь пелену, – тоже девушка. Кровотечение.

Прикрываю глаза, слышу остаток речи сквозь пелену. Меня трясёт. Голова раскалывает на части при одной мысли, это я виновата.

– Скорые на подходе, – ожившим голосом сообщает мужчина в форме и в этот момент я чувствую радость. Девушку обязательно спасут. По-другому быть не может.

– Скорее! Скорее! – слышатся голоса совсем рядом. С ужасом наблюдаю, как врачи везут на каталке девушку к карете скорой помощи.

В жилах стынет кровь.

На сразу понимаю, что я расстегнута, без шапки, на улице январь и мне элементарно холодно.

– Застегнитесь! – приказывает полицейский, осматривая меня бегло. – Вам нельзя болеть, надо еще отвечать за всё это безобразие!

Опустив глаза, в шоке смотрю на порезанные руки. Когда стекло разбилось, осколки летели во все стороны.

Поднимаюсь на ноги, пытаюсь выпрямиться, снова хватаюсь за живот.

Мне плохо. Страшно. Ситуация удручает.

– Водитель тойоты тоже ранена, – сообщает мужчина по рации, и через мгновение меня забирают в машину скорой помощи.

***

– Вторая девушка умрёт? – безэмоционально спрашиваю у врача в приемном отделении.

– Не думаю. От этого еще никто не умирал, – обрывает высокий женский голос.

– От травм?

– Она ребенка потеряла!

Внутри всё холодеет, словно покрывается корочкой льда. Накрывает паника. По щекам текут слёзы, чувствую соленый привкус на губах.

Спазм горла перекрывает доступ кислорода.

Проваливаюсь в чернильную пустоту…

Чудовищно!

Через мгновение длиною в пустоту прихожу в чувства. Открыв глаза, натыкаюсь на капельницу, стоящую возле моей постели. Внутри трубки медленно капает раствор. Втягиваю в себя больничный удушливый запах.

Медленно поворачиваю голову направо.

Вижу четыре койки, три из них заняты, четвертая пустая.

Впиваюсь в женские лица.

– Девчонки, где я?

– В женском отделении первой градской.

– Зачем? Я же попала в аварию.

– На сохранении!

– На сохранении жизни? Без этого я умру? – спросонья ничего не понимаю.

– Ты беременна, матка в тонусе. Сохраняют жизнь твоему малышу!

Глотаю воздух короткими вздохами. Желудок сжимается и меня тошнит от картинки, всплывшей в голове.

Изгоняю из головы жуткое видение.

Прикрываю глаза, надо дождаться врача и всё расспросить у него.

Осторожно трогаю руками плоский живот.

Неужели беременна? Но я ничего не почувствовала.

Может, я сплю или продолжаю бредить?

Громкий звук открытия дверей, вскидываюсь. Вижу, как в палату заезжает каталка с женщиной. Смотрю на ее светлые волосы, выбивающиеся из-под голубой шапочки и порезы на свисающей с каталки руке.

Вздрагиваю.

Сестры сгружают девушку на пустую койку, уходят, увозя каталку за собой.

– Что происходит? – с ужасом наблюдаю, как тяжело дышит девчонка.

– От наркоза отходит, – с пониманием говорят женщины.

– Зачем беременной наркоз? – нервно сглатываю. Сердце подсказывает, ответ мне не понравится.

– Выкидыш, скорее всего, делали чистку, – сообщает нервно женщина с темными волосами и на автомате обнимает свой живот. – Придумают же всех держать в одной палате! – бурчит себе под нос.

Внутренне съёживаюсь. Непреходящий страх держит в цепких объятьях.

Я ведь узнала девчонку. Та самая, что пострадала в аварии, которую устроила я.

– Я ваш лечащий врач Мирон Павлович, – сообщает мужчина в белом халате спустя час, испытующе разглядывает меня. – Вы в больничной одежде, к вам до сих пор никто из близких не приехал?

Внутренне съеживаюсь. Нечего ответить.

Амелия, мать и Емельян больше не входят в этот список, папа до сих пор вне доступа. Уже начинаю нервничать.

С трудом подавив болезненный стон, спрашиваю:

– Я точно беременна?

– Шесть недель.

– Мальчик или девочка, – спрашиваю на автомате.

– Пока не видно, повторите УЗИ недельки через три.

– Мирон Павлович, пожалуйста, переведите меня в другую палату, – шепчу едва слышно.

– Чем эта не подходит? – удивленно вскидывается.

– Здесь плохо пахнет, меня всё время тошнит, -смотрю с мольбой. Мужчина понимает, что вру, но соглашается.

О том, что Инга проснулась, рыдает уже тридцать минут без остановки и я причина ее слез, – пришлось умолчать.

Сама себе противна.

Хочу сбежать.

Меня переводят в соседнюю палату, где я отбываю весь срок – четырнадцать дней.

Сегодня выписка, меня забирают домой.

Иду тяжелым шагом на выход.

– Привет, – обнимаю единственного человека, которому смогла позвонить, пересилив себя.

– Рад, что ты в порядке, – осматривает меня внимательно.

На улице январь. Прячу лицо от северного ветра в капюшоне тонкой шубки.

Оборачиваюсь, поднимаю голову, смотрю на окно палаты, в которой я оставила навсегда свои чувства к Емельяну.

Идем на выход по заснеженной дорожке, и снег заносит мою душу.

– Тебя точно не напряжет, что я поживу пока у тебя?

– Лида, я же сказал, что ты мой друг, самый желанный человечек, – бросает на меня странный взгляд.

Лидия

Садимся с Сашей в машину, едем к нему.

Если бы мне два дня назад сказали, что за помощью обращусь к нему, я бы не поверила, приняв за злой розыгрыш.

Сейчас сижу в теплом внедорожнике Саши за переднем пассажирском сидении, гляжу вперед на дорогу, избегая зрительного контакта с водителем.

– Как родители? – парень задает вроде простой вопрос, а меня при этом словно прибивает к сидению гравитация невиданной силы.

Сердце в груди трепещется как птица, попавшая в силки.

Комок тошноты застревает в горле, едва вспоминаю свой разговор недельной давности с отцом.

***

– Папа! Наконец-то я до тебя дозвонилась, – кричу в трубку. – Когда вернулся?

– Сегодня.

– Очень соскучилась! – мну больничную сорочку. Нестерпимо хочется увидеть отца.

– Лидия, в чем дело?! Мама говорит, ты лежишь в больнице, в какой именно не объясняет. Еще ты попала в крупное ДТП. Как такое возможно? Я сам учил тебя водить!

– Прости, не справилась с управлением.

Обида, злость и бессилие топят меня, едва мне напоминают о произошедшем ДТП.

Через два часа папа приезжает в больницу, спускаюсь к нему в холл.

– Папуля, – трусь щекой о его щеку. Легкая небритость напоминает о детстве, когда моим самым любимым занятием были посиделки на папиных коленях, выяснение причин его колючести и родственных связей с ёжиком.

– Мама говорит, ты ведешь себя странно, – говорит папа, бросая взгляд с опаской.