Грубость и боль я могу принять, я к ней привыкла, но это нежное «малыш» рушит внутри какой-то барьер. Разрушает плотину сдерживаемых эмоций. Они затапливают меня, а движения, что казались болезненными, вдруг становятся приятными, почти необходимыми. По бедру стекает влага, на коже испарина, а я сильнее прогибаюсь в пояснице, теперь ловлю каждое движение члена внутри. Ощущая тугие канаты вен даже сквозь прозрачную преграду.

Новый удар по заднице. Шею, зажатая ладонью. Это все, чтобы не дергалась, потому что сейчас он здесь бог и царь. А я и не сопротивляюсь, потому что лоно стягивает новой порцией удовольствия.

Оно растекается по венам патокой, делая меня жадной до вот этих секунд, когда мысли покидают голову, оставляя только звенящее до шума в ушах наслаждение.

Я кричу, пока Андрей снова и снова врезается в меня. Стискивает до боли грудь, совершенно со мной не церемонясь.

Если я раньше и представляла, как трахают нас, шлюх, то теперь испытываю это на себе. Ни капли нежности или жалости. Лишь звериные рыки и грязный трах.

И, наверное, я настоящая шлюха, потому что мне это дико нравится, потому что я не хочу, чтобы он был со мной другим. Только не он. Потому что я чувствую – ему нужно именно так. Такому правильному и строгому на вид нужен грубый секс с той, кто будет терпеть все. Для этого он спас меня?

Андрей часто дышит, а потом встает и уходит, оставляя меня одну. Голую, изможденную от двух оргазмов. Я не могу пошевелиться и просто валюсь на живот. Но ненадолго, потому что Андрей возвращается и что-то в меня бросает. Вещи.

– Оденься, Алина. Сейчас ребята вернутся. Работать, а не дрочить на твое тело.

Он сам одевается. Вернее как, просто натягивает идеально выглаженные брюки. Даже пиджак не снял. Отлично, словно в туалет сходил.

Плакать хочется, но слез нет. Потому что так и должно быть. Я сама сделала выбор. Вместо порядочной смерти выбрала непорядочную жизнь.

На самом деле глупости, что можно умереть с честью. Никто не хочет умирать. И каждый будет бороться за свою жизнь, даже если для этого придется наступить на горло своим принципам и гордости. Именно поэтому я училась всему, что нужно, избегая только практики.

Я пытаюсь натянуть спортивные штаны, но руки дрожат так, что ничего не получается.

Андрей выругивается. Садится на корточки и помогает мне, как маленькому ребенку, что-то ворча себе под нос. А я замираю, губы облизываю. Меня никто никогда не одевал вот так. Ну или я просто не помню. Потому что раньше мы носили просто платья, в которые легко влезть, а позже уже умели одеваться сами. Даже когда мои ноги болели после розг, я все равно умудрялась одеваться сама. Всем было плевать на меня. А Андрею нет? А я, получается, просто должна быть готовой вот к такому сексу?

Он натягивает на меня спортивный лифчик, футболку, сверху еще кофту. Наверное, будь здесь еще одежда, он бы натянул на меня и ее.

– До ванной дойдешь?

– Да, да, конечно. – Поднимаюсь и на нетвердых ногах иду умываться. Слышу сквозь шум воды, как в квартиру заходят работники. О чем-то громко переговариваются. А мне выходить не хочется. Интересно, если я выглядела как распутница, Рома рассказал своим коллегам? И Андрей будет еще больше злиться.

– Алина, дверь открой, – стучит он, и я открываю. Запускаю его в тесное пространство. Из-за него ставшее тесным.

– Мне нужно ехать. Парни закончат и уйдут.

Вот так. А зачем приходил? Больше не ревнует?

– А ты не боишься, что я им продамся?

Андрей вдруг улыбается, да так, что коленки сводит. Его глаза, напряженные до этого, вдруг лучатся весельем. Вот только мне почему-то не весело. Словно в его радости таится яд.

– Я сказал Роме, кто ты такая. Немного приукрасил, конечно, так что он на тебя теперь даже не посмотрит.

Опять как помоями облил. Вернее, напомнил, кто я такая и что здесь делаю.

– А остальным тоже? Вдруг они тоже меня захотят…

– Не злись, малыш. Я приеду в воскресенье.

– А сегодня ты зачем приехал? – вырывается у меня. Зло. Обиженно.

– Привез тебе книг. Завтра придет девушка, чтобы научить тебя читать.

– Ты обещал сам.

– У меня нет времени с тобой возиться. До воскресенья.

Он ушел, а я осталась еще долго сидеть в ванной, переваривая события последнего часа. Как так возможно? Возносить на небеса, а потом разрушать все словами. Словно клеймом, выжженным на моей коже.

Ну и ладно. Радоваться надо. Меня читать научат. А этого ужасного человека я не увижу до воскресенья!

Рома этот действительно больше на меня не взглянул. Или делал вид, что не смотрит.

Просто кинул перед уходом, что придет завтра в то же время.

Я лишь киваю и закрываю за ним дверь. Смешно даже.

Присаживаюсь прямо здесь, в прихожей, и начинаю смотреть, что принес Андрей.

И если минуту назад я считала его самым ужасным человеком, то после того, как просмотрела содержимое коробки, буквально полюбила Андрея всем сердцем.

Здесь были альбомы для рисования. Раскраски. Наборы карандашей. Фломастеры. Краски. Буквально все для тех, кто любит рисовать.

И, конечно, Андрей не знает, что я умею это делать, он просто решил помочь занять мне время.

Но что может быть лучше?!

Я стала рисовать платья, которые мечтала когда-нибудь сшить.

Вернее, девушек в этих платьях на фоне самых разных мест.

Иногда я сбегала и бродила по окраинам города. Они никогда не отличались красотой. Но в своем воображении я рисовала, как эти трущобы сделать ярче. А грязную одежду людей преобразить с помощью новых цветных тканей.

Это, конечно, получался взрыв радуги, но мне становилось хорошо и не так страшно.

А теперь мне совсем не страшно. Теперь у меня есть Андрей.

Вечером, когда я уже ложусь спать, раздается странный звук.

Мелодия, настолько простая, что, кажется, кто-то в колокольчики звонит.

Я встаю с кровати и вижу, что мигает телефон, который так и лежит в прихожей. На экране появляются буквы. Вернее, одна. «А».

Андрей?

А внизу мелькает зеленая кнопочка. Я легко догадываюсь, что ее нужно сдвинуть, но не понимаю, зачем Андрею мне звонить. Да еще и так поздно.

– Алина. Долго подходишь, – раздается его бархатный баритон в трубке. Такой тягучий и расслабленный, словно он сам лежит в постели. Отдыхает?

– Если бы ты объяснил, как пользоваться телефоном, то я бы обязательно взяла его быстрее. – В ответ молчание, а затем шумный выдох. Наверное, курит.

– Не может быть, чтобы ты не знала таких элементарных вещей. Это уже попахивает ахинеей.

– Ты не веришь мне, – возмущаюсь я. – Поэтому так груб!

Я даже смеюсь. Прохожу на кухню, чтобы сделать себе рнее, одна. "ко. Ра бумажке,ть,чай.

– Ты кончила, так что моя грубость скорее тебе нравится, – напоминает он, словно это его извиняет. Но как бы я ни обижалась, я помню и оргазм, и краски, которыми я сегодня рисовала. И вкусную колбасу, которую сейчас режу. Ничего вкуснее не пробовала.

– Спасибо за это. И за краски. Я обожаю рисовать. И за колбасу. И за все.

– Зубы заговариваешь? Рассказывай.

Почему нельзя просто сказать «пожалуйста»?

– Что именно ты хочешь знать?

– Как часто тебе делали операцию по зашиванию девственной плевы, чтобы радовать болванов с деньгами.

Ах, вот он чего думает.

– Интересная теория.

– То есть ты можешь ее опровергнуть?

– Нет, конечно. Если ты сделал определенные выводы обо мне, то я вряд ли смогу тебя переубедить. И именно по этой причине ничего не буду тебе рассказывать.

Прямо хочется ему язык показать, так он раздражает этой своей властной манерой.

– Это еще почему?

– Зачем говорить слова, которые заведомо считают ложью? Я лучше пойду порисую.

– Не зли меня, Алина. Я же и приехать могу. Задница потом до воскресенья болеть будет.

Она и сейчас болит. Но скорее приятно. Дает вспомнить о тяжелой ладони на коже.