– А случалось вам замечать, как влияет военная форма на самоуважение молодых людей? – из окошка спросил повар.

– Еще как, – в один голос откликнулись Джун и Ида.

После ужина обе дамы, Боб и собаки вернулись в отель, где застали мистера Мора и мистера Уитселла за стойкой регистрации. Пригнувшись поближе к радиоприемнику, они слушали передачу из Бэй-Сити. Официально бунт еще не начался, но по мере того, как сумерки переходили в ночь, постепенно набирал обороты. Репортер почти скучающим тоном описывал обстановку:

– Кто на чьей стороне, не понять. Все лесорубы похожи один на другого, никаких видимых признаков того, какой лагерь или какую компанию человек представляет. Они разгуливают группками туда-сюда по главной улице Бэй-Сити и то тут, то там устраивают стычки и потасовки; но стычки и потасовки быстро подавляет Национальная гвардия, сотрудничающая с местными правоохранительными органами, которые прибыли на место происшествия ей в помощь.

Мистер Мор указал на радио и прошептал:

– Там наш шериф!

Мистер Уитселл покачал головой, и на лице у него так явственно читалась тревога, что мистер Мор не смог не осведомиться, в чем дело.

– Я чувствовал бы себя в большей безопасности, – отвечал он, – если бы шериф был здесь и защищал нас от посягательств. Зачем его понесло так далеко от дома? Разве в Бэй-Сити нет собственного шерифа, долг которого пасти свое стадо?

– Конечно, есть, – сказал мистер Мор. – Но наш шериф, вероятно, счел, что быть там – вопрос профессиональной чести. Он, видите ли, из тех, кто не упустит шанса помочь соседу, зато пройдет мимо шанса ограбить банк.

– И пока он там герой на подхвате, в каком положении оказались мы? Беззащитные перед любым преступным элементом, которому вздумается пройти мимо. Да ведь бандит может явиться сюда, поубивать нас в наших постелях и уйти безнаказанно, и нет никого при власти, чтобы помешать такому бесчинству!

– Может быть, вас утешит малая вероятность указанного события? – спросил мистер Мор.

– Нет, не утешит! – ответил мистер Уитселл, причем с неожиданной горечью.

Элис появилась из маленькой двери за стойкой администратора, натягивая кардиган и приглаживая волосы. Мистер Мор обратился к ней с просьбой подогреть молоко для мистера Уитселла, но она сказала, что нет, ей очень жаль, но она не может, уже опаздывает.

– Что, неужто снова на тот же фильм? – удивился мистер Мор.

– Да.

– Но сколько ж можно смотреть, как разворачивается одна и та же история?

– Сколько угодно.

Вынырнув из-под стойки, она пролавировала между собравшимися и ткнула Боба в живот, когда проходила мимо.

Мистер Мор сам пошел согреть молока для мистера Уитселла, который с несчастным видом стоял в сторонке от остальных. Ида, Джун и собаки направились в зрительный зал еще немного порепетировать. Боб пошел к себе, переоделся в пижаму и, усевшись на край кровати, стал слушать репортаж из Бэй-Сити, где в ночной темноте ситуация разгорелась до полноценного бунта:

– Горит “Пятицентовик”, – докладывал репортер. – Никто пожаром не занимается, магазин просто себе горит, и все. Тем временем на другой стороне улицы группа мужчин пытается перевернуть джип. Лица у них красные, они кричат, и видно, что полны решимости довести дело до конца. А вот еще одна группа надумала поджечь почтовое отделение. Зачем? Для чего? И интересно, где же пожарные? Ладно, погодите, вон первая группа перевернула джип на бок, и вид у них у всех страшно довольный. Да, обмениваются поздравлениями, ух ты, ну и дела. – Послышался вой сирен, крики людей на заднем плане. – В том конце Бэй-роуд выстраивается рядами Национальная гвардия. Лесорубам и гвардейцам неминуемо предстоит схлестнуться на улице.

Репортер стал выкрикивать вопросы проходящим мимо гвардейцам, но те или оставляли их без ответа, или же огрызались. Боб услышал, как кто-то сказал: “Город полыхает, а этот придурок хочет знать, что я думаю о случившемся!” Репортер воспринял это как должное. “Эмоции сегодня зашкаливает”, – объяснил он и пошел бубнить себе дальше.

Боб поднялся с кровати и подошел к окну. Элис стояла перед кинотеатром, обхватив плечи руками, и вглядывалась в дорогу так, словно видела там будущее.

К югу от козырька над входом Боб различил мерцающие огоньки Бэй-Сити. С безопасного расстояния он смотрел на эпицентр смуты, в то же время слыша по радио, как смута звучит изнутри.

Элис выглядела несчастной, затолканной в себя самое; Боб уже открывал окно, чтобы позвать ее послушать про бунт у него в комнате, когда она выпрямилась и помахала рукой, и тут появился парень из магазина, Томми. Не успел он дойти, как Элис развернулась и бросилась к кассе покупать билеты. Входя в кинотеатр, Томми лениво возложил руку на Элис, так что рука свисала с ее плеча, в то время как сама Элис приникла к его груди. Боб не мог видеть, поднимутся они на балкон или нет, но определенно выглядело все так, словно путь их лежал к балкону.

Меланхоличный настрой этого эпизода сообщился и Бобу, на него снизошло уныние. Впервые после побега из дому он поймал себя на мысли о доме в Портленде, и в особенности – о космосе его спальни. Он выключил радио, погасил свет и улегся. Немало прошло времени, прежде чем удалось заснуть, а когда он проснулся, было семь утра, окно оставалось полуоткрытым, занавеска выпячивала навстречу свое брюшко, а с улицы доносился шум волнующейся толпы.

С улицы доносился шум волнующейся толпы. Восклицающие, зовущие голоса, автомобильные гудки то и дело; Боб решил, что бунт и сюда добрался, и, лежа в постели, раздумывал, как к такому себя подготовить и как держаться. Но потом он удивился тому, что голоса не становятся злей. Подошел к окну, ухватил раздутую занавеску, отодвинул ее в сторону.

Все кишело людьми. Машины останавливались прямо на шоссе, на обочинах встать было негде. У этой кутерьмы не было ни центра, ни границ и никакого намека на беспорядки. Походило на то, как если у муравейника сбить вершинку, вот и теперь повсюду, куда ни кинь взгляд, происходило хаотическое движение, от которого перед глазами кружилось: каждый следовал собственному маршруту, сновал с места на место, выхватывал в толпе родное лицо и к нему пробирался, чтобы встретить, обнять, разделить радость.

Боб оделся, сбежал по лестнице и, пройдя через всю гостиницу, на верхней площадке синей лесенки остановился чуть оглядеться. Вслед за ним из отеля вышел и мистер Мор.

– Ну что, значит, вот оно, да? – сказал он Бобу и спустился, влившись в толпу.

Боб смотрел, как мистер Мор здоровается с тем и этим, пожимает руки, кивает и раскланивается, пока его не поглотило столпотворение.

Тут и Боб двинул вниз по синим ступенькам; его тотчас же подхватило и стало швырять из стороны в сторону, толкать туда и сюда, и это было бы страшно, кабы не то, как люди себя вели. Его гладили по голове и похлопывали по плечу, неведомая женщина с красным лицом, серыми зубами и скатывающимися по щекам слезами схватила его и поцеловала в лоб. Какой-то парень расхаживал с важным видом, то и дело дуя в трубу. Он направил раструб в лицо Бобу и, обдав кислым чужим дыханием, издал потешную дрожащую ноту. Было так, словно все друг с другом знакомы, но давненько не виделись и теперь в восторге от небывалого размаха воссоединения.

Боб прошел мимо мужчин, стоявших кружком вокруг пикапа-грузовичка. Они слушали сводку новостей по радио, встроенному в машину. Мужской голос с британским акцентом внятно и громко зачитывал официальное сообщение. Из услышанного Боб понял, что война завершилась. Люди вокруг грузовичка захлопали в ладоши и закричали “ура”.

Бобу захотелось разыскать Иду и Джун. Он начал подпрыгивать, пытаясь их углядеть. Солдат, проходивший мимо, спросил: “Что, ищешь своих?” – и поднял его, чтобы он смог осмотреть толпу сверху. Боб смотрел и смотрел, но знакомых лиц не увидел. Вскоре это дело солдату наскучило, он поставил Боба на землю и ушел. Толпа, между тем, сдвинулась, оттеснив Боба к краю.