– Легко такое сказать, когда здесь нет мэрии.

– Ладно, – сказала Джун. – Вы спросили меня, что я думаю, и теперь вы знаете что. Я считаю, что Боб – отличный парень, и я голосую за то, чтобы мы приняли его в свой круг.

Мистер Мор, подумав недолго, сказал:

– Я на грани того, чтобы согласиться и предоставить ему убежище, но у меня есть условие, которое заключается в следующем: если мальчика поймают и мне мое укрывательство обернется тем, что шериф вырастет у меня в дверях, я должен иметь возможность сказать, что сделал это под влиянием впечатления, что мальчику уже исполнилось семнадцать, и что я понятия не имел, что он в конфликте с законом.

– Вы можете сказать все, что найдете нужным, мистер Мор, – рассудила Джун.

– Да, но вы с Идой обе должны поддержать меня как свидетельницы того, что я был введен в заблуждение.

– Ну разумеется, мистер Мор, это более чем справедливо, – сказала Джун. – А тебя это устраивает, Боб?

– Да, – сказал тот.

– Будь добр, скажи мистеру Мору, что тебе уже есть семнадцать.

– Мне семнадцать, – сказал Боб мистеру Мору.

– Вот видите! – сказала мистеру Мору Джун. – Вам даже и лгать не нужно!

– А вы, Ида? – спросил мистер Мор. – Вы с этим согласны?

Ида не сказала “да”, но не сказала и “нет”, что для нее было почти то же, что “да”. Тогда мистер Мор обратился к Джун:

– Кто будет оплачивать номер беглеца?

– У тебя есть деньги, Боб? – спросила Джун Боба.

– Да.

– Это четыре доллара за ночь, – строго уведомил мистер Мор.

Боб вытащил свой сверточек из глубин носка и отсчитал четыре потертых бумажки. Он хотел отдать их мистеру Мору, но тот попросил Боба оставить денежки на столе.

– Пусть отдышатся немного, – пояснил мистер Мор Джун. Он встал, вышел из комнаты и вернулся с двумя ключами. – Боб, ты поселишься на втором этаже, через коридор от мистера Уитселла, который, полагаю, ахнет от радости, что у него есть сосед и, скорее всего, представится тебе при первой возможности. Дорогие мои стойкие дамы, вы будете жить в башне, где вам так нравилось в прежние времена.

– Спасибо, мистер Мор. – Джун, приняв ключ, повертела его и рассмотрела с вопрошающим видом. – Могу я осведомиться о состоянии башни? Верней, могу я высказать замечание на ее счет?

– Да, что такое?

– Это правда, в прошлом мы приятно проводили там время. Но за годы нашего отсутствия, мистер Мор, башня состарилась так, что того гляди в любой миг рухнет. И хотя мне известно, что смерть приходит за всеми и что именно присутствие этой великой уравнительницы окрашивает наши дни трагическим поэтизмом, я отнюдь не уверена, что готова скончаться вот прямо немедля, не говоря уж о том, что ни малейшего желания не испытываю погибнуть в состоянии ужаса.

Мистер Мор сидел и слушал ее с сочувствием, но не сказал ничего, что могло бы утешить Джун.

– Выдержит ли нас башня, мистер Мор? – спросила она.

– Полагаю, что да.

– Ах, вы полагаете?

– Ну, я буду весьма удивлен, если башня рухнет на этой неделе.

– Будете весьма!

– Именно.

– Однако давайте внесем ясность: вы признаете, что в какой-то момент она рухнет?

– О да, это неизбежно, рухнет, как и все здание в целом. И все-таки, даже имея это в виду, я считаю, что башня лучше всего подходит для ваших нужд, поскольку это самое большое и элегантно оформленное помещение из всех, которые у нас есть. Вы вольны поселиться в любом незанятом номере, но подозреваю, что, если вы осмотрите весь отель до последнего его уголка, вы придете к такому же выводу.

– Значит, по-вашему, нам следует пойти туда поскорей, скрестив пальцы на удачу.

– На мой взгляд, скрещивать пальцы не обязательно, Джун, но, если это вас успокоит, скрестите их на здоровье и так крепко, как пожелаете.

Группа разделилась и разошлась по своим комнатам.

Боб поднялся лестницей на второй этаж; по мере того как он следовал по коридору, наклон здания становился все заметней, так что скорость его росла с каждым шагом. Его комната была последней справа, ничем не примечательной, нетопленной, темной, даже слегка обшарпанной; но Бобу она очень понравилась, потому что это была комната и она принадлежала ему, по крайней мере, на время. Он постоял, торжествуя и в честь того, что у него есть где поселиться, а потом приступил к обследованию, открыв и закрыв каждый ящик в тумбочке и комоде, ища что-нибудь, но ничего не найдя, даже Библии. Затем он разложил оставшуюся наличность в ряд на покрывале, насчитав семнадцать однодолларовых купюр, что означало, что у него есть три или четыре дня, прежде чем возникнет по-настоящему критический момент. В целом он чувствовал себя тертым калачом и бывалым скитальцем, когда вошла, стукнув разок в дверь, девушка по имени Элис. Она остановилась, освещенная светом из коридора, и, прищурясь, чтобы вглядеться, сказала:

– Чем это вы занимаетесь в темноте, мистер Проныра? Надеюсь, не собираетесь выскочить и снова перепугать меня. – Щелкнув выключателем, она зажгла свет и подошла к Бобу. Бросила взгляд на деньги, обхватила себя руками: – Господи, как же здесь холодно! Что ж ты отопление не включил? – Опустилась на колени и повернула кран радиатора, а поднявшись, шлепнулась на кровать так, что долларовые купюры встопорщились из-под нее своими скрученными краями. И теперь, взявшись сворачивать сигарету, заявила: – Так, давай разберемся. Ты, значит, стоишь тут в темноте и холоде и пересчитываешь свои пять долларов?

– Это семнадцать долларов, – поправил Боб.

– Хо-хо, – отозвалась Элис. Зажгла свою бугристую сигаретку и помахала рукой, разгоняя дым. Боб увидел, что она накрасила губы, а сальные волосы подхватила сзади заколкой, усыпанной цветными стекляшками. Словно в ответ на то, что Боб это отметил, она сказала:

– У меня не так много времени, чтобы с тобой болтать, потому что мы с Томми идем в кино.

– Кто это, Томми? – спросил Боб.

– Томми – это парень, который говорит, что мы можем быть вместе, если я посмотрю с ним фильм на балконе. Думаю, это уловка, но потом еще думаю, а почему бы и нет. Похоже на план?

– Вполне, – сказал Боб.

Элис затянулась сигаретой, откинув голову и поймав волосами яркий отсвет голой лампочки, свисающей с потолка. Оглядела Боба с ног до головы и сообщила:

– Дядя сказал, что я должна быть с тобой милой.

– Да? – сказал Боб.

Элис покачала головой.

– Это я спрашиваю, с чего он это сказал? С тобой что-то не так?

– Не знаю, – сказал Боб.

– Ты не знаешь, так с тобой что-то или не так?

– Все со мной так.

– Ну, вот что я тебе скажу, мистер Проныра. Я буду с тобой милой, если ты хочешь, чтобы я была с тобой милой. Но ты должен это произнести, чтобы я знала, ты меня понял?

– Понял, – сказал Боб.

– Так скажи.

– Будь со мной милой.

На этом Элис, поднявшись с кровати, легонько чмокнула Боба в щеку и вышла из комнаты.

Боб постоял, трогая пальцем то место, куда пришелся поцелуй, и потом проверил еще свое отражение в зеркале, польщенно обнаружив на щеке чуть заметный след губной помады.

Боб собрал свои деньги и спрятал их в ботинок. Под уличной одеждой на нем так и была все еще пижама; он снял уличную одежду, выключил свет и забрался в постель. На тумбочке у кровати стояло портативное радио, и он несколько минут слушал военные новости; когда это надоело, он выключил радио и попытался уснуть, но луна, почти полная, светила ярко, как уличный фонарь в окне, и Боб встал с кровати, чтобы опустить штору. Глянув наружу, он увидел Элис, та стояла перед кинотеатром через дорогу. Она была одна и в свете козырька над входом казалась совсем маленькой. Она оглядела улицу, раз и другой. Развернулась, купила билет и сама по себе вошла в кинотеатр.

Утром Боб был разбужен стуком в дверь, и за дверью снова была Элис, но теперь не игривая девчонка, как давеча ночью, а тот самый угрюмый работник, который нашел его спрятавшимся за горой багажа.