Annotation
Гусев-Оренбургский Сергей Иванович
Сергей Гусев-Оренбургский
Червь
Гусев-Оренбургский Сергей Иванович
Червь
Сергей Гусев-Оренбургский
Червь
Уж солнце низко склонилось к западу, когда дьякон, взглянув из-под руки на дорогу, увидал верхового. В красной рубахе, потный и жаркий, весь растрепанный, дьякон стоял среди скошенного луга и, опираясь на косу, думал: что это за верховой и куда он так спешно скачет? Но думать было некогда: нужно до вечера пройти еще рядов пять. Дьякон поплевал на руки и взмахнул косою.
-- Навались, ребя-тушки-и!
Трое косцов едва за ним поспевали.
Он делал широкие сильные взмахи и трава с шелестящими шумом ложилась под его косою, а цветы, -- голубые, желтые, белые, -- покорно склоняли головки. От луга шел жаркий пьянящий аромат, косы звенели, небо было как голубой шатер. Вдали на одиноком дереве куковала кукушка. Дьякон нисколько не устал, сила его лишь вырастала от работы. Он упорно шел и шел, побеждая луг с его густой травой. Роста высокого, очень плотный, совершенно рыжий, он походил на добродушного великана. Его голос звучал подобно трубе, когда он покрикивал на косцов:
-- Прибавь шагу-у!
Но мысли его были невесёлые.
Мучило его, что сына исключили из семинарии. А оставался только год до окончания курса. Был бы священником! Мог бы и в академию поехать, -- паренек способный. А теперь куда? В псаломщики... в дьякона? Погибла светлая мечта... и за что? Эконома гнилой кашей забросали. Хоть гнилая, да жри, и сказать не смей. Говорят, эконом гнилого пшена двести пудов по дешёвке купил. Значит, наши дети все слопают? И за то, что Дема поднес ректору на ладони червяка из каши, его исключили. С тройкой поведения! Да, ведь, каша-то гнилая была! Где же справедливость? Хотел дьякон к архерею ехать, да архерей-то, говорят, строгий. И променяет ли он ректора на какого-то дьякона?
-- Нет, уж судьба наша с Демой такая, -- усмехался он горько, -- в низшем клире прозябать!
Топот приближался.
Из красной дорожной пыли, почти скрывавшей всадника, ребячий голос что-то звонко выкрикивал. Дьякон остановился и, с удивлением и некоторым испугом, подумал, что это старостин Ванюшка скачет и кричит.
-- Что такое стряслось?
Между тем гнедой взмыленный конь скакал уже по лугу, оставив за собой по дороге полосу пыли, а парнишка прыгал на нем от быстрого его бега и звонко вскрикивал:
-- Скорей... скорее, о. дьякон!
Дьякон всполошился:
-- Что случилось?
-- Архерей приехал!
Гром с безоблачного неба не так бы поразил дьякона, как это известие. Он бросил косу, метнулся с испуганным лицом, принялся кричать в сторону становища,, чтобы сейчас же ему принесли подрясник и шляпу. Допрашивал Ванюшку:
-- Откуда он взялся-то?
-- Хто-ж его знает.
-- И почему звона не слыхать было?
-- Не видали.
-- Как-так не видали?
-- Тайком подкрался. Батюшка-то глядь: а евонная карета уж у церкви стоит.
Дьякон волновался.
-- Грехи, грехи, -- спешно одевал он подрясник на мокрую рубаху, -- вот нагорит-то мне за промедление... отведи, Господи, тучу грозовую. Уж по тому одному, как приехал, видно, что за человек: врасплох напал!
Он вскочил на коня.
-- Ребята... смотри, -- погрозил он работникам, -- чтоб луг у меня кончен был!
И помчал, ухая на лошадь.
До села было версты четыре. Едва дьякон выбрался на бугор, как уж завиднелась вдалеке и колокольня. Он понукал, торопил лошадь, мчался вихрем, вздымая красную пыль, и вихрем проносились в голове его испуганные мысли. Положим, он не виноват, никакого предписания о встрече не было, да, ведь, поговори-ка А с сильными-то мира: они любят, чтоб все были на чеку, и никаких оправданий не приемлют. Вон за что Дему исключили? Что червь в каше был? Разве он пшено покупал? Разве он обязан червя кушать? Ох, уж этот червь... всюду он точит.
-- Как бы и меня... не того! -- вздыхал дьякон. -- Отставит в заштат, вот и все... что ему? Не был, скажет, при встрече. А там... отставит, так... оправдывайся!
Дьякону становилось все больше не по себе.
-- Да ну-же ты... кривоногий! -- кричал он на лошадь.
Но тут, случайно взглянув себе на ноги, он совсем обомлел.
-- Ба-а-тюшки... сапоги-то... забыл! В лаптях... Го-о-споди! Пропал!
Но возвращаться было поздно.
Уж вот и околица, вдали видна площадь и церковь, у церкви карета. Подрясник на дьяконе взмок и источал легкий пар. Но уж он был доволен и тем, что не опоздал и еще застанет владыку в церкви. Однако, когда взмыленная лошадь на всем скаку остановилась у церкви и дьякон не соскочил, а сбросился с неё, он очутился перед группой лиц, только-что сошедших с церковного крыльца и с интересом смотревших на него. Как в тумане, дьякон увидал своего священника, тучного, краснолицего, чем-то испуганного, увидал высокого, сухого благочинного, смотревшего на него сумрачно-строго, кудрявого протодьякона с равнодушным лицом, вертлявого ключаря, ехидно улыбавшегося, позади них своего сына, смущенно покачивавшего головой, а в центре -- маленького, седого, крепкого старичка, пронзительно смотревшего на него еще совсем молодыми глазами. Он опирался на посох, поддерживаемый под руки батюшкой и благочинным, и как-то странно, нервно и угрюмо жевал губами, словно удерживая строгие слова.
-- Кто? -- услыхал дьякон его резкий голос.
И разобрал поспешный ответ священника:
-- Наш дьякон, владыка.
Отбросив повод, дьякон шагнул вперед и тяжело повалился в ноги.
-- Владыко святый, -- смиренно гудел он, -- прощения прошу... за промедление!
И лежал во вратах ограды, не поднимая головы, как бы ожидая решения участи. Рыжие волосы его разметались по траве и почти достигали ног владыки.
-- Встань! -- сказал владыка.
Тотчас ключарь и благочинный бросились к дьякону и строго зашептали:
-- Вставайте же, о. дьякон, владыка требует!
Дьякон тяжело поднялся и робко посмотрел в лицо владыки, ожидая встретить грозный взгляд. Но лицо у владыки было веселое и он, улыбаясь, смотрел куда-то вниз, на ноги дьякона.
-- В лапотках? -- сказал он.
-- Простите, владыка святый, -- растерянно гудел дьякон, -- торопился... про сапоги-то забыл.
-- Забыл?
-- На покосе забыл.
-- Ну, и Бог с ними...
Он, продолжая улыбаться, озирал всю его фигуру.
-- Парок от тебя идет! -- говорил он.
-- Скакал шибко на лошади, владыко святый, а перед тем... работал -- как-бы в чем-то оправдывался дьякон.
-- Hа покосе?
-- Hа покосе, владыко святый.
Владыка уже как-то ласково жевал губами и глаза его смеялись.
-- Добро, добро, -- говорил он, -- по-апостольски живешь. Так апостолы от сетей своих бежали на встречу Господу. А все-таки жалко, что ты опоздал, голоса-то твоего и не слыхал я. А по говору слышу, что есть голосок-то, есть. Разве споешь что-нибудь, утешишь владыку своего?
Ключарь сердито мигал из-за спины владыки и что-то беззвучно говорил губами, но дьякон не понимал и смущенно молчал.
-- Ну, спой же! -- ласково повторил владыка.
-- Приветствие спойте, о. дьякон, -- сказал благочинный, сделавшийся вдруг необыкновенно вежливым.
Страх и смущение дьякона постепенно прошли, он вдруг увидал, что владыка вовсе не такой страшный, как ему рассказывали, он приободрился, выпрямился, повел плечами, расправил грудь, откашлялся, набрал в себя воздуху, надулся.
