Глоток молока.

— И, наконец, в-третьих, у тебя всё настолько плохо с личной жизнью, что тебя волнуют парочки средних лет? В принципе, не удивлена.

Секундное замешательство противника я использовала как приглашение объяснить свою позицию:

— Ты позёр. Мало того, достаточно скучный. Не удивлюсь, если даже происхождение не в состоянии обеспечить тебя девушкой.

Удар пришёлся может и не совсем в точку, но определённо недалеко. Продолжаем сохранять хладнокровие и есть плюшку.

— Знаешь, я и рад бы не видеть «парочки средних лет», как ты выразилась, вот только они за сегодня дважды оказывались у меня на пути, пока я слонялся по академии. В вестюбюле и у фонтана.

— Ой, не оправдывайся, — я скривилась, понимая, что Джастин не врёт, но не желая это показывать. — Выглядит жалко.

— Что действительно жалко, — вот теперь я точно уколола где надо. — Так это твои потуги соответствовать учителю. Рио сделал огромную ошибку, когда выбрал тебя.

— И был тысячу раз прав, отказав тебе.

— Ты даже простейший экзамен сдать не в состоянии!

Вот и подтверждение моей теории о том, что Джастин — просто избалованное ущемлённое дитятко.

— То ли тебя действительно не учат, то ли ты настолько неспособная!

— Ну, знаешь, без магии люди живут и с троечными дипломами тоже. Что важнее, так это жизненные уроки. Их я вполне неплохо усваиваю.

— Ну да, например тот, про посуду, которую надо сразу мыть, — Джастин скривился, то ли насмехаясь, то ли пряча за кривой ухмылкой желание придушить. — Очень полезно.

— Кто ж спорит? Хороший совет. Полезный, — я сделал вид, что не поняла сарказма. — Но я говорю про урок, который обычно напрямую не декларируется.

— Ну и какой?

— Некоторые мысли литературным языком не доносятся, — сделав короткую театральную паузу, я припечатала. — Иди в задницу.

Я забрала пустой стакан и с недоеденной плюшкой удалилась прочь. Сдать посуду и уйти.

— Не думаю, что такие уроки заставят хоть кого-то гордиться тобой.

Сдать и уйти. Игнорировать противника. Я закончила этот диалог, а не он.

…

105. Луна.

…

Надо было ответить, что мной гордятся в любом случае, даже когда я ошибаясь. Но… приближаясь по двору к маме и учителю, я начинала сомневаться.

Чёрт, это настолько глупое поражение. Совсем простой был экзамен.

На улице столпилось много людей. Что же им всем тут нужно? Обходя все более менее крупные группы, я, как могла, спешила к колонне. По мере того как я приближалась на белой рубахе становились заметны красные разводы.

Мама заметила меня первой и тронула Эдмунда, занятого бесцельным созерцанием солнца, за руку.

— Луна, что-то случилось?

Почему-то от таких вопросов всегда хочется расплакаться. И это раз не был исключением. Я поглядела на учителя. Встретила обеспокоенный и ошарашенный взгляд.

Эд протянул руку, кладя ладонь мне на макушку:

— Не сдала? — вопрос был задан с нажимом, будто Эдмунд отрицал такую вероятность.

Плотно сжав губы, я уткнулась лицом ему в воротник. От Эда странно пахло чем-то типа застоявшейся воды или тины.

— Ну, рассказывай, — учитель сомкнул руки у меня на спине.

— Я всё провалила, Эд, — первые слёзы впитались в ткань.

Я всхлипнула.

Над ухом раздался шёпот, полностью состоящий из ажурных матерных конструкций, суть которых я не вполне понимала в силу изощрённости преподавательского лексикона.

— Так, ладно… — прозвучал тяжёлый вздох. — Что были за задания?

— Плетения. Три и четыре руны с применением.

— И что? Ты ведь это умеешь. Забыла руны?

— Я испугалась.

Пауза. Тёплая ладонь приглаживала волосы.

— Это как-то связанно с проблемами из начала года?

Всхлипнула, чуть дёрнув головой в подтверждение. Не подумала о том, что по факту бью Эда носом в ключицу, но ответ он понял.

Я чувствовала, как Эдмунд глубоко вздохнул. Воздух прорезала громкая ругательная комбинация. В том, как мой преподаватель обращался с неприличными словами, было своё искусство.

— Прекрати орать, — шикнула мама под взглядами окружающих. — Ну, переволновалась она, бывает.

— Я не на неё. И вообще, я не ору, а восклицаю! Не осуждай — я в… — далее прозвучало ругательное слово, означающее шок.

— Давай ты будешь выбирать выражения. Хотя бы при Луне.

— Послать ребёнка в захолустье и надеяться, что солнышко слова нехорошие не услышит! — мне не нужно было видеть лицо Эдмунда, чтобы представить, как он скривился. — Логика вышла покурить, Цифи.

— Ах да… об этом, — я подняла слегка виноватый взгляд. — Я тут одного парня в задницу послала.

Две пары ошарашенных глаз опустились на меня.

Через секунду мама нахмурилась, обращаясь к Эдмунду:

— Доволен?

Учитель коротко вздрагивал. Плотно сжатые губы растянулись в сдавленную улыбку.

В один момент под взором осуждения Эдмунд расхохотался. Он указал на меня, поворачиваясь к маме, и словно предлагал ей тоже посмеяться, но она молчаливо осуждала его веселье, скрестив руки на груди.

Поняв, что реакция не взаимна, учитель поуспокоился, но, повернув голову на меня, снова разошёлся.

Закрыв рот и нос ладонью, Эд глубоко вздохнул:

— Это звучит так мило, я не могу…

— Что мило? Что она его послала?

— Ага, — учитель убрал руку, но всё ещё широко улыбался. — Ты посмотри на неё, она же как котёнок. Маленький, маленький котёнок, который злобно шипит и пытается кусаться.

Мама закрыла глаза ладонью.

Раздвинула пальцы, глядя на нас одним глазом и сдвину назад:

— Ужас, — в этом комментарии не было уже вселенского осуждения. Сравнение меня с котёнком её позабавило. Хотя, наверное, тут ещё играло роль выражение лица Эдмунда и тот факт, что, несмотря на привычку нецензурно ругаться, он обычно казался ей милым.

— Ладно, солнышко, всё фигня, — указательный палец коснулся моего носа. — Посмотрим график пересдач и пойдём за продуктами. А мама поедет домой, готовить ужин. Согласна?

Я кивнула.

…

106. Луна.

…

— Дэн, тебя вырубят в первые пять секунд, — два парня обсуждали листок с красным словом «Турнир», висящий на доске объявлений.

— Да надо попробовать, я тебе говорю.

Я отвела взгляд от графика пересдач и прочитала содержимое листочка.

— Турнир «Летний». Требования к участникам: уверенное использование плетений на уровне третьего курса. Допускаются студенты «вне академии». Денежные призы, — я вскинула бровь. — Денежные призы?

— Ага, — Эдмунд делал заметки по пересдачам на помятой бумажке от моей шоколадки. Огрызок карандаша он занял у кого-то из стоящих рядом детей — все его вещи остались дома вместе с сумкой.

Набросав пару строчек с датами и подписями, усмехнулся с ностальгией:

— Я участвовал в своё время. Даже дважды. Заработал два вывиха на втором курсе, а на третьем — второе место.

— Сложно было? — парни вклинились в разговор.

— Ну, там борьба против таких же студентов как вы сами, — учитель пожал плечами, отрываясь от записей. — Но туда меньше третьего курса ребята особо не суются — и учителя не пускают и, банально, страшно огрести от старших.

Эд потёр нос, что-то вспоминая. В глазах плясали искры веселья. Ему нравились эти воспоминания. В те годы он был счастливие. Да и в целом… был «собой».

— Я просто был весьма продвинутым для своего возраста и с шилом в одном месте, вот меня и пустили со словами «по идее, умереть не должен». Я на втором курсе некоторым четверокурсникам фору давал.

— Вот! А тебе фору дают перваки, — один из парней обратился к приятелю. — Я ж тебе говорю, просто так ради шутки туда глупо соваться.

Ребята удалились, продолжая спорить об участие в конкурсе.

Эд вернулся к графику, закончил записи, смял бумажку и спрятал в карман. Карандаш вернул владельцу.

— Пошли, солнышко.

Он зашагал к выходу.

Я на секунду задержалась. Красная надпись на листочке привлекала внимание. Поколебавшись лишь секунду, я сдёрнула листок и спрятала в карман в тот момент, когда Эд оглянулся посмотреть, почему я не иду.