© Шебанец М. Р., 2024

© Андреева И. А., логотип серии, 2022

© Оформление. ОДО «Издательство “Четыре четверти”», 2024

Голова кружилась. Тишина пьянила. На коже поднимались волоски.

Заземлиться. Срочно!

Как там по науке? Читал же у психологов! Так-так-так, кажется, вспомнил. «Осмотреться и назвать предметы вокруг». Ладно, что тут у нас…

Дверь. Стол с ноутбуком. Диван с моей оцепенелой тушкой. Трюмо в углу – наследство от матери и матери её матери. В зеркале трюмо – край проёма, залитого отборнейшим мраком с парящими светляками окон. После лёгкого наклона вперёд в отражении появился книжный шкаф во всю стену, а за ним – снова дверь. Мир сделал круг и вернулся на место.

Отупевший от зимней хандры разум прояснился, и я ухватился за новую тему. «Видишь ли, Лар, – сказал я себе, – дверь – это идеальный символ. Рождение и смерть, встреча и расставание, рабство и свобода – что угодно можно описать с его помощью».

Я придвинулся к зеркалу, так что дверь уместилась в нём полностью. Смотреть на неё в отражении было неожиданно приятно.

– А ты красивая, – зачем-то заявил я ей. – Мне нравится, что ручка у тебя теперь справа, а не слева. И мой корявый рисунок теперь очень даже ничего.

Рисунок был моей попыткой превратить дверь во Врата – и сносным заменителем грязного стекла, занавешенного покрывалом. Художник я, конечно, так себе, так что, долго не думая, угробил банку чёрной гуаши на фон, а поверх изобразил белую арку. Кракозябры по её контуру должны были символизировать иномирность Врат. Иногда я позволял себе представить, что стоит открыть дверь – и за ней окажется место, где я буду счастлив.

Продолжая разглядывать зазеркальную копию двери, я залюбовался белыми лианами, обвивающими столбы арки. Они были чудо как хороши, словно оставленный в моём рисунке намёк наконец получил развитие.

«Как странно работает мозг, – думал я. – Ведь стоит обернуться к той, первой, двери – и всё волшебство пропадёт».

Я не хотел, чтобы пропадало. Только не сегодня. И потому смотрел, смотрел, не отрываясь, вглубь зеркала.

И тогда ручка двери повернулась.

Так начались эти игры. Когда наваливались тоска и усталость, а необходимость жить становилась невыносимой, я доползал до зеркала и вглядывался в его глубины.

Сначала, конечно, никаких глубин не было. Только дверь с нарисованной аркой, которую я упорно именовал Вратами. Иногда рисунок вздрагивал, будто за ним кто-то прошёл. Шагов я, конечно, не слышал. Иногда ручка снова поворачивалась, и я со смесью ужаса и надежды ждал, что дверь откроется. Но этого не происходило.

Не знаю, как долго бы всё так оставалось, если бы не моя рассеянность. В тот вечер я каким-то чудом сдал переводы уже к восьми вечера, и это было отличным поводом соорудить что-то похожее на ужин.

В процессе фигурировали пачка сосисок, макароны, огурец и пакетик «Эрл Грея». Гордый собой, я отправился к родному ноутбуку с тарелкой в одной руке, дымящейся кружкой в другой и телефоном в зубах. Через полчаса, сытый и довольный, переполз с кресла в кровать. По привычке глянул в зеркало – и замер.

Дверь. Я забыл её закрыть. Зачем мне это нужно в пустой квартире – дело десятое, но раньше дверь была закрыта всегда.

Тёмный прямоугольник коридора выглядел знакомо и немного странно, как и всё в зеркале. Неизменный пакет с пакетами, берцы и пальто жались к левой стене, а не к правой. По освещённой части пола пробежала тень. Мне обдало холодом, но я напомнил себе, что обитатели зазеркальной квартиры до сих пор вели себя более чем скромно, и усилием воли остался на месте.

Так у зеркала появилась глубина. Как житель Платоновой пещеры, я наблюдал за тенями и думал об удивительном мире, навсегда отделённом от меня прозрачным стеклом. Конечно, я понимал, что всё это игра воображения, а может, и первые подвижки крыши, но плевать я хотел на крышу с её покатушками. Зеркало помогало смириться с существованием, и этого было достаточно.

Забавно, что я даже стал лучше работать и отхватил несколько приятных бонусов, не вставая из-за компьютера. Жизнь налаживалась.

Очередным вечером я привычно уставился в зеркало и не сразу осознал, что здесь не так. А когда понял, от удивления нарушил собственное правило и оглянулся на прихожую. Снова посмотрел в зеркало, моё сердце поставило рекорд по громкости стука.

На полу зазеркальной прихожей лежала записка. На полу моей прихожей ничего не было.

Что в такой ситуации делают книжные герои? Наверное, бросаются навстречу приключениям с гиканьем и задором. Лично я минут пять просидел на диване, обхватив себя руками и невидяще глядя вперёд, как в те утра, когда экзистенциальный кризис накрывает между первым и вторым носком. Наконец набрался смелости и подобрался к зеркалу поближе. Там, на освещённом прямоугольнике пола, лежал сложенный пополам лист офисной бумаги. Чёрным маркером на нём были выведены крупные печатные буквы.

Сначала я ничего не понял, но вспомнил о детских забавах с шифровкой текста через зеркало и полез в рюкзак. Откопать карманное зеркальце ватными руками оказалось нелегко, но я справился. Умоляя пальцы не дрожать, навёл зеркальце на записку и наконец прочёл:

Когда приступ шока прошёл, я молча забил в заметки телефона адрес и время работы. Спокойно. Меня пригласили в кафе или как его там. А кто и откуда, я пока запретил себе думать, чтобы не взорвалась голова. Она уже начинала закипать и наливаться чугунной тяжестью.

Непонятно было, как после увиденного успокоиться и уснуть. Я осторожно подошёл к двери и закрыл её. Зазеркальная дверь закрылась тоже – никаких отличий. Пощёлкал выключателями – больше света! – и распахнул балконную дверь, разгоняя мысли холодным, но почти весенним воздухом. Голову начало отпускать. Сквозняк – великое дело.

Наверное, мне просто нужно было прогуляться. В сторону Пешеходной. Как-нибудь на недельке.

Спал я в эту ночь со светом.

Я нечасто выхожу из дома – наверное, поэтому город всегда кажется частью сна. К тому же пятница оказалась едва ли не первым солнечным днём года. Ноль на градуснике, мартовский живой свет и сочно-голубое небо, как в детских книжках. После долгих месяцев зимнего мрака поверить в реальность происходящего не было никаких шансов.

А когда ты во сне, всё совсем по-другому. И потому я плыл по полурастаявшему городу, всем телом ощущая истончённость материи, сквозь которую сквозило составляющее её волшебство. Как давно я не испытывал этого! История, фантазия, сюжет – они были повсюду. Какую службу несёт чёрно-белый кот на остановке? Какие приключения случаются в комнате с маленьким деревцем на окне? Куда торопится смешной ворчащий под нос старик?

Линии, спирали, переплетения рассекали пространство, маскируясь под солнечные лучи и их отражения. Я знал, что здесь и сейчас всё возможно, всё мне подвластно.

И так же непреложно было знание о конечности всевластия. Ведь оно существует только пока я иду из пункта А в пункт Б. Потом исчезает вместе с восхитительным знанием истинной структуры мира, чтобы не возвращаться годами. И я никому не расскажу ни одной из живущих в этом мгновении историй.

Я мысленно дал себе подзатыльник, встряхнулся и побежал к моргающему светофору. Потом, всё потом. Не смей портить волшебство!