– Вы хотите восстановить и поднять алые паруса? – с радостным почти детским удивлением спросила миленькая девушка в художественной мастерской, куда я принес афишу на реставрацию. Несколько мгновений она пристально на меня смотрела. Тогда я был вполне ничего, высокий, хорошо одетый, хоть и седоватый, но ещё молодой и уверенный в себе мужик.

– А меня Света зовут, – заметно смутившись, представилась она.

Девушка мило покраснев отвела взгляд от моего лица и посмотрела на мои руки державшие разорванную выцветшую бумагу. Обручального кольца у меня на пальце не было. Она покраснела ещё сильнее. Все ясно. Ждёт ответного представления и приглашения на свидание, а потом она вся такая прекрасная в белом, а я весь такой взволнованно счастливый в строгом черном костюме, под руку идем в загс. Затем шумный свадебный пир, а потом я несу ее на руках на усыпанное лепестками роз ложе любви, а дальше под алыми парусами плывет по Волге корабль нашей жизни.

– Сколько стоит ваша работа? – поинтересовался я, жестким и холодным тоном показывая: Девушка, я не разворачиваю паруса, да и нет их у меня. Оставь фантазии. Не нужна ты мне.

– Спросите у нашего директора, – побледнев от обиды, дрожа губами, тихо сказала Света и быстро ушла.

Аккуратно склеенную отлично отреставрированную афишу в раме под стеклом я забрал через два дня. К оборотной стороне рамы была приклеена узкая бумажная лента записки без подписи: «Желаю счастья». Но увидел эту записку не я. Мама развернула мой подарок и ахнула. Потом как в детстве ласково растрепала мне волосы и заплакала. Я думал, что от радости, но ошибся. За вечерним чаем, мама очень сдержанно сказала, что врачи обнаружили у нее неоперабельную злокачественную опухоль, а мне пора жениться. Это я ревел, а не она, а она меня утешала. Потом показала мне записку.

– Почерк женский, – определила она и спросила, – это кто?

– Да наверно девчонка художник реставратор из мастерской, – глухо ответил я.

– Симпатичная?

– Да вроде ничего так, – растерянно ответил я, – А что?

– Возможно это твоя судьба, иди и сделай ей предложение, – посоветовала мама.

– Да я ее не знаю совсем! – слабо возмутился я.

– Всех кого ты узнал, ты познав быстро оставил, а тут сначала женишься, а потом узнаешь, может тебе и повезет, – слабо улыбнулась мама и точно таким же тоном каким иногда говорю и я, властно и сухо заявила:

– Можешь считать, что это моё последнее желание. Я умру, а ты так и останешься, вечно одиноким и неустроенным. Женись.

– Ну а если эта девушка мне откажет? – попытался я бежать от судьбы под алыми парусами.

– Не откажет, – мама понимающе усмехнулась, – поверь мне сынок, если девушка пишет такие записки незнакомому мужчине, то она пишет ему, что он ей нравится, а она готова к семейной жизни. Ей нужен муж и семья, а тебе нужна жена, как видишь всё просто.

– А как же алые паруса?

– Жизнь не кино, сынок, – мама встала из-за стола и теплой ладошкой погладила меня по голове, – я думаю, ты это уже знаешь.

Знаю. И на войне побывал и адвокатом уже поработал. Женщины тоже были и вполне хорошие в том числе. Уже сполна я хлебнул свою долю сладкого, а чаще всего горького отрезвляющего пойла. А жениться? Ладно, рискнем! Со снайперами в огневых дуэлях состязался, на противотанковых минах подрывался, раненый в полевых госпиталях валялся, рискнем, может семейная жизнь не страшнее.

Утром в отлично сшитом парадно выходном костюме с букетом роз в руках я громко, отчетливо чеканил каждое слово:

– Светлана, здравствуйте! Выходите за меня замуж!

В небольшом захламленном помещении реставрационной мастерской кроме нас были и другие люди. Что они делали и как на нас смотрели, не знаю, в моём сознании они отражались как неразличимые тени. Я сильно волновался, но не от любви, а от дурацкого положения, в котором по доброй воле очутился сам, и в которое поставил эту девушку в чистеньком аккуратном рабочем халатике. Если сравнить по ощущениям, то также я волновался при первом прыжке с парашютом: и страшно прыгнуть в бездну и стыдно не прыгнуть. А ещё томило странное предчувствие: если не сейчас, то уже никогда.

– А что вы мне про любовь скажите? – девушка внешне совершенно не удивилась ни моему явлению с цветами ни предложению.

В пыльной мастерской сильно пахло красками, лаком и растворителями, в носоглотке запершило, я чихнул. Вышло это как то уж не то символично, не то просто неприлично. Лицо у Светы как заледенело.

– У меня своя отдельная благоустроенная квартира, – подавив смущение и злость, стал перечислять я, – хорошо оплачиваемая работа. Вы и наши дети не будете голодать, а крыша над головой не будет протекать. Бить точно не буду, никогда, обещаю. Напиваюсь я крайне редко, во хмелю очень спокоен. Это то что я в состоянии вам предложить и выполнить.

– И это всё? – тихо и как то обреченно спросила она.

– Всё, а вот алых парусов у меня нет, и не будет, – ржавым железом проскрежетал я.

Я видел, что она мне откажет, в таком тоне и такими словами предложения девушкам не делают, и я это хорошо знаю. Моя профессия лгать за деньги в чужих интересах, но себе я никогда не лгу и тебе Света лгать не хочу. Тебе девушка надо или принять меня таким, каков я есть, или послать куда подальше. Выбор за тобой, а развешивать красивые словеса фальшивых алых парусов я не буду.

– Светка! Соглашайся, – высоким взволнованным женским голосом пропела одна тень.

– Эх, вот уж на свадьбе гульнем, – эгоистично обрадовалась мужским голосом ещё одна тень.

– Но если вы меня не любите, то зачем делаете мне предложение? – перед окончательным ответом она все – таки заметно испугалась и растерялась, а карие глазки заблестели слезами.

– Мама заставляет, – сухо ответил я.

– Мама его заставляет! – истерически громко засмеялась девушка, а слезы так и потекли по щекам, – Нет, вы это слышали? Мама! Вам сколько лет, то?

– Мне полных двадцать восемь лет, – так же сухо проинформировал я и напомнил:

– Я жду вашего ответа.

Ладонями я сильно сжимал цветочный букет, оберточная бумага прорвалась, шипы роз впились в кожу, боли я не чувствовал, что из ссадин сочилась кровь не заметил. Не каждый день делаешь предложения. Не каждый день в ответ на это предложение слышишь всхлипывающий истеричный смех.

– У вас кровь идет, – увидев и прервав нервный смех, испуганно сказала девушка и засуетилась, – я вас перевяжу, только марлю и йод достану, подождите я быстро.

– Ваш ответ? – не давая ей руки и еще более глупо не отдавая букет роз, спросил я.

– Да! – закричала она, – Да! Я согласна! А теперь давайте руку, перевяжу.

Потом все пили шампанское в мастерской, я его ящик купил. Пенилось белое вино в стаканах. А ещё открывая бутылку, я забрызгал вином свой парадно выходной костюм. А раньше, до перевязки, когда отдавал Свете жениховский букет, заляпал ткань пиджака своей кровью. Цветы, кровь и вино. Одни убытки от этой романтики.

– Ну, за любовь с первого взгляда! – растроганно предложила тост пожилая дама реставратор. Зазвенели бокалы с шампанским вином. Обычно с этих фарфоровых бокалов в мастерской пили чай, но других не было, а если сильно стукнуть, то можно и фарфором позвенеть.

– Вы почему не выпили? – с легкой укоризной и подозрительно спросила Света, когда после тоста я только пригубив вино, поставил ее именной чайный бокал на стол.

– Пока вы не забеременеете и не родите, я пить и курить не буду. Дети это очень серьезно, мы должны заранее думать об их здоровье.

– Какой вы однако, – она тихо засмеялась, – ответственный,

с запинкой и сомнением, как уговаривая себя, договорила:

– и такой романтичный.

Я только вздохнул. Не то время и не то место чтобы рассказывать, как в армии из меня выбили романтизм, а взамен вбили такой полезный здоровый цинизм.

– А кого мне вам родить, мальчика или девочку? – уже мне на ушко ласковым шепотом спросила она.

Тени пили вино и закусывали шоколадными конфетами. Кто – то под шампанское уже достал приготовленные на обед домашние бутерброды с колбасой. Кто-то объяснял случайным посетителям, что сегодня «санитарный день» и они не работают.